Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 7

— А ну пшел! — рявкнул он и замахнулся на парнишку кнутом. — Серебряк дайте, — сказал он нам, — за серебряк отвезу.

— Смотри, дядь Микит, — пригрозил парень, успевший отскочить в сторону, и так же неизвестно куда исчез.

— Медяки есть, — начала торговаться Наталья. — Сам подумай, батюшка, откуда у нас серебряк? Два медяка, а больше нету.

— Значит, не очень надо, — буркнул Микита.

Я зашипела, но вступать в разговор поостереглась. По виду я была баба бабой, но по речи могли узнать барыню, и в лучшем случае ценник увеличился бы в два раза. Наталья была человеком опытным, она сграбастала меня и закинула на высокую, набитую сеном телегу. Лошадь, которая до того безразлично жевала сено, фыркнула и отошла. Капюшон с меня слетел, и я торопливо натянула его обратно на голову.

— Давай, батюшка, давай, — Наталья ловко взобралась следом за мной и похлопала Микиту по плечу. — Всевидящий за добро добром платит.

— Пока он моих детей что-то не кормит, — огрызнулся Микита, но поехал. Я оценила и странный бартер среди извозчиков — лошадь ест сено из чужой телеги, и разброс цен, который не шел ни в какое сравнение с ценами на услуги таксистов, и подозрительного паренька, неизвестно что замышлявшего, — оценила и тут же забыла об этом.

Паспорт. Мне нужен паспорт. Мой муж, пока он еще юридически может сделать подобное распоряжение, должен согласиться отдать мне паспорт. Дальше — я воспользуюсь правом на развод, для этого мне понадобится церковь, затем мне нужно сесть на корабль и отправиться подальше на юг. Я начну новую жизнь…

Я умею. Я все еще стилист — куафер, я даже умею шить, пусть не профессионально, но имею понятие и о выкройках, и о том, как одежда должна сидеть. Вряд ли здесь в чести макияж и точно нет средств, с помощью которых можно любую престарелую крокодилицу превратить в первую красавицу этого мира, но я справлюсь. Я выживу, главное — убежать от каторги. Убежать от ссылки, потому что это убьет меня. Дух силен, но сколько выдержит тело?

Мы ехали по темному городу, и запах соли преследовал меня по пути. Я слышала, как волнуется море — бьется громко, тревожно, раскатисто, и подумала, что, может быть, начнется шторм и я выгадаю немного времени. Ржали где-то вдалеке лошади, мы проехали еще одну площадь с извозчиками, а потом отказались на побережье.

Остров был холмистый. Море грозно шумело под нами, я не видела его; дорога была очень узкой, здесь едва ли могли разъехаться две телеги. Сидеть было холоднее, чем идти, и ветер на берегу не стеснялся, но меня не продувало под накидкой, разве уши и лицо начали коченеть. Я не решалась спросить, долго ли ехать, и смотрела наверх — туда, где остался город, возможно, столица. Каменная, серая, мрачная, безысходная, с редкими вкраплениями огоньков.

Я оказалась в очень негостеприимном месте. То, что ждало меня впереди, выглядело еще менее хлебосольно.

Телега начала подниматься, потом остановилась.

— Ну? — исчерпывающе бросил Микита. — Платите и проваливайте.

— Батюшка, подожди, — заюлила Наталья. — Нам же еще обратно ехать.

— Золотой.

Я понимала, что торг бесполезен для обеих сторон. Наталья денег не даст, есть они у нее или нет, а Микита или уедет ни с чем, или хоть что-то, но заработает. Что они устроят свару под стенами тюрьмы, я сомневалась.

Когда-то здесь был замок… Потеки соли покрывали старинные стены и были сияюще-белыми от отблесков единственного фонаря. Высокие башни, на вид неприступные, каменные бесконечные стены и тишина, если не считать шума моря. Наталья вынула что-то из кармана, я сползла с телеги, я все равно не знала, как торговаться, и пошла к башне с мерцающим фонарем.

Наталья догнала меня и сказала:

— Я с вами, ваше сиятельство, не пойду. Как выйдете, во-он туда идите, я вас с Микитой ждать буду.

— Дай цепочки, — я протянула руку, — мне нужно заплатить страже.

— То я сама с ними обговорю, — мотнув головой, пообещала она. Я не поверила. Стража в тюрьме — не извозчик. — Не вздумайте сказать никому, что вы графиня Дитрих, изволит господин оставить вас при себе — не выберетесь отсюда.

Оставив меня в полном замешательстве, Наталья широким гренадерским шагом направилась — нет, не к башне, как ожидала я, а в темноту, вдоль стены. Пока я пыталась осмыслить, что авантюра, в которую я ввязалась, может мне обойтись дороже, чем ссылка, Наталья обернулась и властно поманила меня рукой.

— Молчите, ваше сиятельство, пока не увидите господина. Я сама все улажу. Только молчите и кивайте, будто немая.

Меня подмывало спросить, откуда у нее такая уверенность. Она точно знала, куда идти, городская тюрьма была ей не в новинку. Если она была здесь в качестве узницы, как потом оказалась при графской дочери? Кто-то из ее родных был заключенным? То, что Наталья не скрывала своей осведомленности, останавливало меня от того, чтобы спросить ее прямо. Аглая должна была это знать.

— Вон, Аглая Платоновна, окошко видите? — Я послушно задрала голову, но различила только глухую стену. — Вон там мой дядька и сидел. Матушка ваша, даруй ей Всевидящий все блага на том свете, добрая была. Мы с матушкой моей покойной все сюда ходили… пока нас вместе с графиней в тяжести не отослали на юг.

— За что он сюда попал? — я потерла рукой лицо: начинала сказываться усталость, шум моря неприятно мешал мысли, соль разъедала глаза. — И что с ним стало?

— Помер, — равнодушно откликнулась Наталья. — Захворал да помер. А попал, так известно за что, за то, что спьяну конюшню поджег. Идите сюда, сюда, осторожно, приступочка.

Она вовремя меня предупредила: я запнулась о камень и едва не упала. Наталья подхватила меня, помогла удержаться на ногах. Жестом она велела мне остановиться, сама подошла ближе к еле заметной двери в стене и постучала. Никакого ответа не было.

— Ну, теперь ждать, — объявила Наталья, — слушать, как мимо стража пойдет. Сейчас нет никого.

— Долго ждать?

— Да как получится, — с простодушием простолюдина отозвалась она, и я лишь усмехнулась в сторону. Ни один самый изысканный аристократ не способен так изворачиваться, как крестьянин или небогатый мещанин, это у них в заложено в подкорке, это инстинкт выживания там, где прав всегда тот, кто знатнее и богаче.

Я опасалась, что начну мерзнуть. Стоять на ветру было невыносимо, и дожидаться, когда я снова начну сползать по стене безжизненной тряпочкой, мечтающей либо оказаться в тепле, либо немедленно умереть, я не стала. Возможно, приседания и бег на месте трусцой в исполнении графини повергли Наталью в ужас, но также могло быть, что она видела и не такое.

— Вы бы встали смирно, Аглая Платоновна. Так не ровен час, нас тут заметят. А рано еще.

Пришлось покориться и пропустить ее загадочные слова мимо ушей. Паспорт, думала я, мне нужен паспорт. Это моя свобода, это мое будущее, или я сейчас переживу холод, возможно, унижения, стерплю все, потому что люди вокруг меня сильнее, и потом смогу вздохнуть свободно, или моя жизнь перестанет быть похожей на жизнь…

Наталья, видимо, уловила чьи-то шаги, потому что метнулась к двери, застучала по дереву просительно и дробно, дверь приоткрылась, я различила мужской недовольный голос, Наталья говорила что-то негромко, потом полезла в карман, вытащила цепочки, затем махнула мне рукой.

— Вот, господин, она. Отведите ее до господина полковника, — кланяясь, попросила Наталья, и мужская рука втянула меня в темный коридор.

Стражников было несколько, они, как я поняла, совершали обход и на меня не обратили особого внимания. Тот, кто втащил меня в крепость, вопросительно посмотрел на одного из стражей, наверное, старшего, и тот кивком головы разрешил нам уйти.

Тюрьма, если отрешиться от того, что здесь происходит, и сказать себе, что это просто старая крепость, меня не пугала. Меня не пугала и собственно тюрьма, я была далека от наивных представлений, что заключенные сплошь невинные люди, оболганные, упрятанные на веки вечные в застенки своими врагами, торговыми конкурентами и политическими противниками. Я знала, что в эти времена доказательства не самые однозначные и в камерах действительно немало случайных людей, но все равно не пылала праведным гневом и животным страхом. Я боялась сама остаться здесь, и не потому, что кто-то избавился бы от меня, а потому, что это дозволял закон. И в то же время мне сложно было вообразить, почему бы муж Аглаи захотел для нее такой участи.