Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa" - Страница 15

Киликия вышла во двор. Отовсюду доносилось кукареканье петухов, будто они вели перекличку. Захватившая с собой платок, она увидела первых просыпающихся дворовых, и накинула его на волосы. В родном доме, где родилась и выросла, она могла свободно выходить неприкрытой, но тут такого позволить себе нельзя, если ты уже замужняя. Киликия вышла через ворота на Боричев спуск и, не доходя до конца к Торговищу, где делалось людно даже в этот ранний час, свернула правее, по подножью холма, вниз к Почайне (1). Здесь ещё стояла тишина, если не считать щебечущих соловьёв да скворцов в кустах. Сняв сандалии, молодая женщина приподняла подол и с удовольствием пошла по прохладной земле, задевая щиколотками мокрую траву; капли росы омывали ноги, кожу щекотали стебли подорожника и клевера. Над Почайной ещё стоял молочный туман, закрывающий её слияние с Днепром, но покрытый лесом берег между ними виднелся в этой густой белёсой дымке, как малахитовый остров, выступающий из морской пены. С луговины пряно и сладко тянуло травами, над которыми начинали жужжать пчёлы: ромашки, одуванчики, васильки, маки пестрели, как бусины на вышивке нарядного платья. У русичей цветы были до смешного мелкими по сравнению с теми, что цвели в садах Царьграда, с большими бутонами, пахучими, как сладкие дыни и персики. Здесь же поля пахли мёдом и горечью, земляникой и полынью, но Киликия привыкла к этой простоте и неброскому очарованию. Она оставила луговину по левую руку, которой гладила, проходя, высокие метёлки таволги и кипрея, спустилась к воде вдоль цветущей калины, из которой выпорхнули потревоженные птахи. Киликия посмотрела на очень медленно растворяющийся туман, на не слишком пока светлое небо – уступая утренней лазури, оно ещё не выпустило из плена жёлтых лучей солнца. Воздух был влажен и прохладен, земля у реки совсем остыла, поэтому Киликия не стала медлить и, сняв платок и рубаху, пошла в воду. От холода по коже пробежали мурашки, но гречанка смелее окунулась с головой и отплыла немного, чтобы спокойно ополоснуться – в укрытии призрачно-белой завесы. Бухта Золотой рог, в которой она научилась плавать, всегда была тёплой, хоть днём, хоть ночью, в любое время года, на Руси же пришлось привыкать к холодным рекам, нагревающимся только к середине жаркого лета, да и то не настолько сильно, как родная бухта. А она не понимала раньше своего отца, скучающего по родине, в честь которой назвал единственную дочь! Провинция Киликия находилась ещё южнее, чем Константинополь, там было ещё жарче, ещё солнечнее, но, вынужденный перебраться в столицу Византийской империи по многим причинам – из-за своих торговых дел и из-за того, что в пограничной провинции часто присутствовала угроза вторжения врагов – мужчина не забыл знойных просторов между морем и горами, казавшихся всё краше и счастливее, чем дальше в прошлое уходили воспоминания. Теперь вот и дочь его, Киликия, с приятной тоской вспомнила о золотистом побережье у бирюзовых волн, о всегда тёплом белом мраморе балюстрад, на которых можно было посидеть в тени платана. Но не променяла бы она на это всё Святослава и их семью, дай ей ещё сто шансов для того, чтобы поступить иначе – она не поступит, потому что морозы Гардарики, снега и холодные купания даже летом стоили горячей любви её мужа, самого сильного и умного мужчины в её глазах, самого красивого и желанного в глазах многих женщин.

Выйдя из реки, Киликия обмыла ноги и обулась, после чего отступила в кусты, чтобы там немного обсохнуть и отжать чёрные локоны. Потом натянула рубашку, уже тщательно убрала свои тяжёлые волосы под платок, и пошла назад. Заглянув по пути в стряпную избу, где начали печь хлеб, она отлила из подойника в крынку молока, взяла её в одну руку, в другую кувшин с колодезной водой, и пошла к своему князю. Святослав, немного сменив положение, но не позу, всё ещё спал. Вылив воду в умывальник (2), Киликия поставила крынку рядом с кроватью и забралась на неё, принявшись будить мужа:

- Возлюбленный мой, не пора ли уже начать день? – потолкав его несильно, она поцеловала мужчину в губы. Слыша голос жены, он зашевелился, не подскакивая резко, как с ним бывало, если будил его сторонний звук. Бывавший в военных походах, он сохранил привычку подниматься сразу и действовать, но если рядом шептала приятные слова Киликия, то он не торопился. – Вы с братьями собирались сегодня на охоту, уж не на ночных ли филинов, если ты всё ещё спишь?

- Я просыпаюсь, - не открывая глаз, проговорил он. – Солнце взошло?

- Вот-вот взойдёт. Когда я вернулась, Всеволод с Настей уже пошли в церковь.

Святослав распахнул веки и, зная по звучанию голоса жены, где она сидела, попал ей взглядом точно в глаза:

- Ты ходила на реку? – брови его нахмурились. Киликия спустила, войдя, платок с головы на плечи, и влажные волосы отвечали за неё.

- Да, как обычно.

- Пока здесь приезжие – не ходи больше.

- Почему? – удивилась она. Раньше, на Волыни, Святослав ходил с ней на реку и сам, теперь же делал это редко, дела и княжеские заботы выматывали его, заставляя спать дольше. Но он по крайней мере видел, что она всегда уходит подальше и ничего зазорного не делает.

- Мне так будет спокойнее, - ответил муж, приподнимаясь и садясь.

- Но в Киеве всегда есть приезжие, что же мне, как зимой, мыться в доме? Или, может, как многие здесь, раз в неделю, в бане? Это для меня дико…

- На других приезжих мне всё равно, они остаются в Подолье или Копыревом конце, а Всеслав со своими дружинниками, по праву происхождения, чувствует себя свободно и, кто его знает, куда сунется.

Киликия хотела продолжить спор, чтобы отстоять своё право плавать каждое утро, девичью привычку, сохранившуюся с непорочных лет и доставлявшую ей радость и блаженство. Хотя бы пока лето на дворе – этой бесконечно долгой и ледяной зимой Гардарики и без того подобным не насладишься – но, предпочитающая без серьёзных поводов не пререкаться с мужем, княгиня перегнулась через него и подняла крынку, протянув ему:

- Я тебе молока принесла.

- Лика, ты выполнишь мою просьбу? – не дал себя сбить Святослав. – Достаточно того, что я увидел тебя девять лет назад в таком виде! Но я же и стал твоим мужем, чтобы быть первым и последним, единственным, кто увидел тебя без платья! Повторно это недопустимо!

- Но я же всегда убеждаюсь с тех пор, что вокруг никого! – признала она, что не собиралась следовать наказу.

- Лика, - устало и строже повторил князь. Без каких-либо дополнительных уговоров. Он произнёс только её имя, стараясь быть грозным, какими были многие мужья для своих жён. Но Святослав всё равно понимал, что не сумеет быть достаточно твёрдым, если Киликия заартачится.

- Ладно, - всё-таки неохотно сдалась она. Улыбнувшись, он взял у неё молоко.

Женщины провожали мужчин на охоту от конюшен до Софийских ворот. Дальше шла часть города, считавшаяся новой, которую обнёс стеной и расстроил Ярослав, жили тут в основе своей бояре, а не княжий род. Если не считать Брячиславова двора, где остановился Всеслав со своими людьми. Из-за него-то в первую очередь Святославу и не хотелось провожатых дальше первых ворот. Киликия поняла, что муж всё-таки не оставил незамеченным её разговор с его племянником, и теперь руководствовался скрывшейся где-то глубоко ревностью. Показать её он, конечно же, не смел, и сделал бы всё возможное, чтобы никто не узнал об этом его чувстве, но иметь подобные секреты от любимой жены было сложно. Она, к счастью, не собиралась показывать, что обладает наблюдательностью, и держала при себе то, что открывалось её сердцу.

- Пап, я тоже на охоту хочу! – посмотрел на отца его первенец, Глеб, снизу вверх. Святослав уже сидел в седле, взвешивая в руке копьё с загнутыми наконечниками, чтобы зверь с него не сорвался.

- Подожди ещё пару годков, возьму с собой в Чернигове. Не хочешь же ты тут, при всех, если что пойдёт не так, показать себя неумёхой?

- Не хочу, - признал Глеб, повесив нос и поняв, что два года – это очень-очень много, и ждать ему ещё долго-долго. Киликия придерживала второго сына возле себя, чтобы он не оказался под копытами лошадей.