"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна - Страница 34

Валькирия молча повела глазом на экран, хмыкнула, но ничего не сказала. Как знать, принимает ли она современное искусство (или то, что известно под названием «искусство» в нынешнем обществе)? Ведь ее художественные вкусы сформировались много веков назад. Впрочем, если бы Валька была недовольна, то высказалась бы откровенно, интеллигентские недомолвки и умолчания не в ее характере.

А на экране тем временем появился гитарист, виртуозно исполнявший зажигательную латиноамериканскую мелодию. Это была совсем другая музыка, одухотворенная, живая… И лицо его почему-то казалось знакомым, причем Маргарита была уверена, что видела его не на экране и на сцене: не так уж часто выбирается она на концерты, просто ей когда-то довелось мельком поговорить с этим человеком, вот только при каких обстоятельствах – припомнить трудно…

– Ты не знаешь, кто это такой?

– Роман Лунин. Вообще-то он из наших, так что, честно говоря, не совсем Роман и не совсем Лунин. Говорят, когда-то чернокнижием баловался. Но это было давно и теперь, за давностью лет, уже забылось. Классно играет, да? Старая испанская школа: «От Севильи до Гренады… раздаются серенады…» – и все в таком духе. Ну вот, насобачился там, в Севильях своих. Его музыкальную манеру долго считали старомодной, а теперь такие ритмы снова стали всем нравиться, и Ромка в гору пошел. Смотрю, уже с экранов не слезает орел наш. Кстати о птичках – Лунин ведь был на похоронах твоей бабушки. Ты на него там не обратила внимания? Хотя… тебе было не до того…

Ну вот и разъяснилось, откуда Маргоша знает этого человека в лицо: наверное, у гроба Маргариты Стефановны перекинулись парой слов. Там и вправду оказалось много известных людей, а Маргоше, как справедливо заметила Валька, было не до того, чтобы обращать на них внимание.

Но теперь… она не могла оторвать взгляда от этого смуглого лица. Казалось, грустные, умные, необыкновенно выразительные глаза гитариста заглядывают ей прямо в душу и ее сердце бьется в такт другому сердцу. Может быть, в этом была виновата волшебная мелодия, рождавшаяся от прикосновения тонких пальцев к струнам, а может быть, раз парень, по словам Вальки, «из наших», он направляет некий магический посыл своим слушателям? Маргоша чувствовала страшное волнение, не догадываясь, что этот человек стоит сейчас под окнами ее дома и думает о ней. Зарождающаяся мистическая связь уже завораживала и притягивала ее сердце…

Она всегда презирала поклонниц эстрадных звезд, готовых безоглядно влюбиться в экранный образ человека, зачастую далекий от оригинала, и предаваться пустым мечтам, чтобы наполнить собственную жизнь хоть какими-то яркими красками. Как бы ни был хорош Лунин, надо было взять себя в руки, иначе Маргоша окажется в задних рядах поклонниц из фан-клуба музыканта. А в ее жизни теперь слишком много других важных дел.

– Валя, я все хотела тебя спросить – ты давно перебралась в Россию? – спросила Маргарита, чтобы сменить тему. – Ты похожа на человека, который всю жизнь прожил в нашей стране.

– За слова, что я похожа на человека, спасибо. Стараюсь, – хмыкнула Валька. – А на Русь я перебралась и вправду давно, так что обрусела тут по полной программе. Я, чтоб ты знала, еще Александра Невского помню. Такой был интересный мужчина, Санечка-то, это что-то! Шлем, доспехи, стать богатырская, взгляд орлиный, как на коне перед своей дружиной выедет, так женские сердца и замирают. И в бою был хорош…

– В бою? Ты видела Александра Невского в бою? И Ледовое побоище, значит, помнишь?

– А то. Махаловка была ужас какая, не передать… Лютая. Летописцы потом врали много, но без этого не бывает, сама знаешь. Не приврешь – так не расскажешь. Наши, как дурни последние, поперли в латах и всей амуниции прямо через Чудское озеро, думали – лед крепкий, выдержит… Ну конечно, русская зима, у нас о ней легенды слагали. Птицы, дескать, на лету замерзают, а реки и озера сковывает таким льдом, что до самого дна воды нет, и ходи себе аки посуху… А забыли, что дело-то к весне и ледок не так чтобы очень крепкий, даже на севере Руси. Но напрямки, через озеро, до Пскова, типа, рукой подать. Раз-раз – и там будем. Нет, поначалу-то лед держал, пока до битвы не дошло. Но когда сечься на льду начали, это, я тебе скажу…

– Постой-постой, если «ваши» шли на Псков через Чудское озеро, значит, ты была на стороне тевтонских рыцарей?

– Ну ты, блин, даешь! А на стороне кого я могла быть в тринадцатом веке, впервые появившись в русских землях? Мне тевтоны были, почитай, родными… Ну я за ними на Русь и полетела. Где шум битвы, там и я…

– И, значит, ты воевала против наших? – уточнила Маргарита, хотя уже понимала, что не стоило излишне углубляться в эту сложную тему. Тактичнее было бы промолчать. Но прямо как за язык кто-то тянул…

– Кто тебе тогда был «наши», а кто «ваши», это тоже, знаешь ли, вопросик непростой, – фыркнула ей в ответ Валька. – Твой пращур барон фон Хорн, кстати, как раз на Чудском озере навеки остался… возле Сиговца. А воевал он, естественно, не в дружине Александра Невского. Как сейчас помню – он, Хорн-то, бедняга, так и гикнулся под лед. Я его пыталась удержать, но не вытянула. Я сама-то взлететь легко могу, ты видела, и даже с приличным грузом могу, тренированная. Но поднять на воздух здоровенного мужика, да еще в стальных доспехах, – такой вес не каждая валькирия возьмет, тяжесть не передать какая… Да еще эти латы чертовы, скользкие, как не знаю что, металл полированный, не уцепишь – выскальзывают. Выронила я его, фон Хорна-то. Ну он под лед и ушел. Раненый был, сознание уже терял, вот и не выкарабкался. Эх, Готфрид, Готфрид! Я его часто вспоминаю. Красавец был. Такая, знаешь, белокурая бестия. Ты тоже в него пошла, в пра-пра-прадедушку, рыженькая. Нравился он мне, Ритуха. До безумия нравился, хотя и женатый был – у него дома в замке жена Гертруда и два пацана оставались… Рассказывал мне о них, помню. Но мне-то что, ждет его дома баронесса или нет, я ведь в жены ни к кому не прилаживаюсь. Я вечная боевая подруга. Знаешь, у нас, у валькирий, еще в давние времена в предводительницы выдвинулась Фрейя, богиня любви и войны. Она нас всегда учила, что воители нуждаются в любви как никто другой, что война и любовь всегда рядом… Слушай, у тебя водки не найдется? Как-то вспомнилось все, выпить хочется.

Маргарита поставила на стол найденный на кухонных полках бабушкин графинчик с водкой и стала доставать из холодильника закуски. Мед и шоколад под водку никак не годились.

– Эй, ты не суетись там со жрачкой, – остановила ее Валька. – Мне на закуску и огурчика солененького хватит, я к баловству не приучена. Хотя если сальца с черным хлебушком нарежешь, тоже не откажусь. Жаль, у тебя тушенки армейской пайковой не водится – мировой закусон. А это что? Мидии? Тьфу, пакость какая! Это только наша Кика есть может. Нимфа, что с нее взять, любого водного гада сожрет и не подавится. Ну давай, подруга, вечная память героям, как говорится.

Маргарита налила валькирии водки и сама чокнулась с ней бокалом красного вина. Как все перепутано на этом свете, оказывается! Всю жизнь проживешь в убеждении, что «наши» героически скинули псов-рыцарей под лед на Чудском озере, а потом выясняется, что твой родненький пра-пра-прадедушка и погиб среди этих «псов» страшной смертью, захлебнувшись студеной русской водицей. Конечно, никто не велел ему лезть на Псков, надо было думать, что русичи таких шуток не понимают. Но все-таки пращур, предок по прямой линии… Он ведь Маргоше роднее, чем древние псковские скобари. Упокой, Господи, его душу.

А Валька тем временем, хлопнув рюмашку водки и зажевав ее по-солдатски подсоленной корочкой хлеба, продолжала предаваться воспоминаниям:

– Эдмунд Биргер, значит, бежит на прорыв, мечом машет, а щит, дурак, в полынье утопил. На латы свои надеялся, они у него вроде заговоренные были… Все повторял, что их ни пробить, ни рассечь невозможно. А тут его русич один как палицей по башке хватит! Прямо по шлему. Шлем в лепешку, а у Эдмунда душа вон. Так на льдине и остался в латах своих непробиваемых. – Валька выбрала маринованный огурчик поаппетитнее, нацепила его на вилку, откусила кусочек и приступила к самому сокровенному: – А я тогда, на Чудском, к русичам присмотрелась и, знаешь, зауважала. Они драться умеют. Мужики, одно слово, воины. Летописцы после писали: «Русы страшны были в ярости мужества своего…» Страшны в ярости мужества! Но при этом отходчивые. Хотя подраться-то и рыцари не дураки. Но уж так гулять, как русские, с широтой души, – вот этого никому больше не дано. Рыцари – люди расчетливые, каждый медяк норовят с толком пристроить… А я душевный размах очень уважаю. Не поверишь, меня русские под Псковом взяли в плен… И что ты думаешь? Я в жизни своей больше никогда так не веселилась, как в плену княжеском. Как только ратники увидали, что я не рыцарь, а дева, сразу отношение ко мне поменялось. «Робя, – кричат, – красоту такую писаную полонили, в сказке не сказать! Поди-ка, королевишна ихняя! Вот ведь псы, лыцари энти, бабу-раскрасавицу в латы заковали и по битвам с войском треплют! Другого дела для нее не нашли. Ну и дикий же народ, одно слово – псы!» И так уж меня обхаживать принялись, что я и вправду королевишной себя чувствовала.