Покоряя Эверест - Мэллори Джордж - Страница 18

О том, чтобы выдвигаться до рассвета 23-го, не было и речи, но утром, на мой взгляд, мы встали достаточно рано, чтобы продолжать подъем к Северному перевалу, если нам хватит сил. Морсхед и я хорошо выспались в палатке Маммери. Хотя я как-то умудрился повредить палатку, прорезав две большие щели в ее крыше. Остальные были не так бодры, но более-менее в форме, к тому же открывшийся на рассвете великолепный вид из нашего лагеря стал ободряющим зрелищем. Однако с кули дела обстояли иначе. Те, кому было плохо всю ночь, не восстановились, и было очевидно, что лишь сравнительно небольшая их часть сможет двигаться дальше. В итоге я отобрал десять человек – двое протестовали, не желая, чтобы их считали больными, и бросали жребий за место замыкающего в отряде. Но было очевидно, что из всей десятки не осталось тех, на кого не повлияла высота, а несколько человек страдали от серьезной горной болезни [4]. В этих обстоятельствах необходимо было выбрать, какие грузы нести дальше. Говард-Бьюри, Уолластон и Морсхед предложили, что им стоит сразу же пойти назад, чтобы не обременять отряд лишним весом своих вещей, и это казалось самым мудрым решением. Часть припасов мы оставили на Лхакпа-Ла в качестве резерва для альпинистского отряда. В то раннее утро я решил, что наш лучший вариант – это провести «легкий» день без больших нагрузок, и после позднего старта и очень медленного марша мы разбили наши палатки прямо на открытом снегу напротив перевала.

Предполагалось, что в этом глубоком ущелье, с трех сторон защищенном крутыми горными склонами, мы найдем безветренный воздух и ничем не нарушаемый, пускай и морозный, безмятежный покой. Но на деле наступившая ночь оказалась вовсе не ласковой. Свирепый шквалистый ветер врывался в наши палатки, сотрясал и терзал их, угрожая сорвать их с креплений и унести прочь. А нам бы тогда осталось лишь изумляться внезапным сменам погоды и вопрошать, чего же еще здесь ожидать. На высоте более 22 000 футов дул ледяной ветер, и, как бы мы ни вымотались, такая атмосфера не позволяла уснуть. Опять же, я считаю, что мне повезло больше, чем моим товарищам, – у Буллока и Уилера дела шли плохо. Сонливость от недосыпа всегда препятствует раннему старту, а на приготовление горячих напитков уходит много времени. Но в любом случае было разумно не выдвигаться слишком рано, чтобы нас хотя бы согревало солнце, пока наши ноги будут утопать в снегу или застревать на ледяных ступенях. Мы двинулись в путь примерно через час после восхода, а еще через полчаса уже ломали наст на первых склонах под стеной. Мы взяли трех кули, которые были достаточно здоровы и подготовлены, и теперь на них ложилась самая тяжелая работа. Я уж не говорю о вырубании ступеней: когда мы миновали угол бергшрунда, весь поход свелся к тому, что мы вспахивали снег, как лошади поле. Поначалу пришлось взять правее и взбираться по подтаявшему снегу, оставшемуся после схода лавины, а затем – левее, на длинный восходящий траверс, ведущий к вершине. Уже один только переход здесь, чуть ниже перевала, создавал трудности и грозил проблемами. Снег здесь лежал под очень крутым углом и был довольно глубоким, а потому – скверным. Для преодоления всех худших участков на траверсе потребовался тяжелейший труд по вырубанию около 500 ступеней, но чуть раньше 11:30 утра мы уже взобрались на перевал. К этому времени двое кули явно вымотались, хотя и были еще способны продолжать путь. Третий был сравнительно бодр. Уилер храбрился, что может одолеть еще 500 футов[164], но его ноги так замерзли, что он уже совсем не чувствовал ступней. Буллок явно устал и шел только на силе воли, и никто не мог сказать, насколько еще хватит его сил. Мне же посчастливилось вполне неплохо выспаться в обоих высотных лагерях, так что я был в своей лучшей форме и предполагал, что смогу подняться еще на 2 000 футов[165] – а на большее и так не останется времени.

Но что еще ждет нас впереди? Мой взгляд часто блуждал по сторонам, когда мы поднялись к закругленной кромке над перевалом и на последние скалы под северо-восточным гребнем. Если кто-то еще и сомневался, что на этот гребень возможно взобраться, то теперь все сомнения были развеяны. На самих этих несложных скалистых и снежных склонах не было ничего трудного или опасного. Но сейчас здесь дул ветер. Даже там, где мы стояли с подветренной стороны небольшого ледяного утеса, он налетал частыми яростными порывами, взметая рыхлый снег с такой силой, что у нас перехватывало дыхание. На другой стороне перевала бушевал шторм. А выше развернулось еще более страшное зрелище. Свежевыпавший рассыпчатый снег сдувало с огромного склона Эвереста, непрерывным снежным потоком. И весь натиск этой разъяренной стихии готовился обрушиться именно на тот хребет, по которому и пролегал наш маршрут. Мы наблюдали, как поднятый ветром снег на мгновение взмывал вверх, где вихрь разбивался о гребень и яростно обрушивался вниз с подветренной стороны, превращаясь в дикую снежную бурю. Этого зрелища было достаточно – ветер разрешил вопрос дальнейших планов. Идти дальше было бы безрассудно. Тем не менее мы с трудом продвинулись вперед еще на несколько шагов, чтобы окончательно в этом убедиться. Мы постояли на перевале еще несколько мгновений, чтобы ощутить на себе всю мощь порывов ураганного ветра, а затем стали пробиваться обратно в укрытие.

Утром 25-го нам оставалось принять окончательное решение. Очевидно, мы были слишком слабым отрядом, чтобы применять выжидательную тактику на такой высоте. Мы должны были либо перенести наш лагерь на перевал, либо вернуться. Серьезным аргументом против продвижения вперед стала нехватка пайков для кули. Будь люди в хорошей форме, без груза им бы не составило особого труда вернуться на Лхакпа-Ла и тем же днем взобраться на Северный перевал. Но я сомневался, будут ли хотя бы двое из них сейчас на это способны. А за вычетом этих двоих останутся лишь восемь кули, из которых двое не могли продолжать поход, так что на переноску семи грузов было бы только шестеро носильщиков. Однако расстояние до перевала было столь коротким, что я был уверен – эти трудности можно преодолеть, так или иначе. Гораздо неприятнее была мысль вынуждать отряд, и так ощутивший на себе действие больших высот, заночевать как минимум на 1 000 футов[166] выше. Может оказаться, что возвращение через Лхакпа-Ла, а затем спуск на голодный желудок в долину Ронгбук выше наших сил. Но и это не стало бы катастрофой. Решающим фактором было состояние альпинистов. Казалось, у нас не хватит выносливости и запаса сил на непредвиденный случай. И чего бы мы добились, разбив лагерь на Северном перевале? Вторая ночь будет не менее ветреной, чем первая. Даже если погода прояснится, все равно будет дуть сильный северо-западный ветер, а мы – каждый день наблюдать, как с гребней горы сдувает тучи снега. Все признаки указывали не на прояснение, а на продолжение снегопада, что, по опыту местных, не было событием из ряда вон. По факту все аргументы были на одной стороне. Было бы глупым героизмом идти на неоправданный риск. И, честно глядя в лицо ситуации, оставалось признать лишь одно – необходимость отступления.

Можно добавить, что по-настоящему слабость отряда стала крайне очевидной только в процессе нашего обратного перехода до Лхакпа-Ла в тот последний день. И можно с уверенностью сказать, что ни один из трех альпинистов не испытывал ни капли сожаления о решении вернуться и ни на миг не сомневался в его правильности. Мы были вынуждены так поступить под давлением обстоятельств и при отсутствии разумной альтернативы.

Мои рекомендации для руководства будущими экспедициями: никакие соображения не могут быть важнее здоровья ее участников и того, что влияет на самочувствие отряда. Но достаточно знаний об этом не может дать отчет лишь одного человека, даже если он врач. Если каждый участник экспедиции напишет полный и откровенный отчет о своем здоровье от начала и до конца всего похода, уделяя особое внимание влиянию больших высот, мы будем лучше в этом разбираться. Я знаю это воздействие главным образом в негативном ключе и в любом случае не опишу его слишком скрупулезно. Я могу лишь сказать, как чувствовал себя в различных условиях и на разных высотах. Я немного в курсе того, как от высоты страдал Буллок, и еще меньше осведомлен о состоянии кули. Но, возможно, мои наблюдения внесут свою лепту в то, что ранее описали другие гималайские экспедиции.