Не все НПС попадаюn 2 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 3

Яга сидела на лавке и задумчиво смотрела в кружку:

— Всё правильно. Ты становишься тёмным властелином. Игра чувствует, что ты хочешь быть им по-настоящему, и ведёт тебя. Подталкивает, — она посмотрела на него и улыбнулась, поднимая свою кружку, — За тебя!

Петька заставил себя дойти до стола и следил, чтобы ноги как можно меньше тряслись, сел, взял свою кружку тоже:

— За всех нас! Чтоб нам это всё нормально пережить…

Напротив избушкиного крыльца стояли шестеро игроков и смотрели на захлопнувшуюся дверь. Чувства всех обуревали разные.

— Знаете что? — первым высказался женский голос, — Давайте, правда, завтра придём? По-моему этот мужик был достаточно убедителен.

Менестрель посопел:

— А разве она не должна?..

— Нет, — перебил его другой, — В описании квеста ничего не сказано о том, что баба Яга обязана тебе помогать.

— Думаете, он реально мог бы это с нами сделать? — с сомнением спросил ещё один.

— Вы как хотите, — раздражённо вставила женщина, — А я сюда вообще не хочу ходить. Тем более, он обещал мне выйти без трусов. Нафиг такие эксперименты!

— Может, на форум? — примирительно сказал молчавший до сих пор голос, — Спросим: сталкивался кто с таким или нет?

На этом они согласились и направились назад по тропинке.

В кустах раздался смешок и звук сухих, потирающихся друг о друга ладошей. Ни один из этих глупцов не догадался хотя бы надеть что-либо на левую сторону…

Яга выпила свой мёд, отставила кружку и снова забралась к Петьке на руки. И губы её были мягкими и тёплыми. Он целовал её и не думал обо всех сложностях, которые на него свалились.

ЭТО ЖЕ СОН?..

…

Его отца звали О́ни, а мать — Гунна. Отец говорил, что это очень красивое имя, и что оно похоже на пение доброго металла. Отец был главой их маленького клана и старшим мастером-проходчиком, а поэтому часто бывал занят. Мать научила его всем песням и легендам их племени, она же была первым его горным мастером. Но имя ему дал всё же отец, и мальчик назвался Тури — обычное гномье имя, прославленное не менее других.

Они жили в небольшом посёлке, в отдалении от Города-под-горой. Не сказать, чтобы их шахты были сказочно богаты, но и не так бедны, чтобы жители их местности шли наниматься в куда-то ещё. Жили размеренно и неторопливо, как это принято у гномов, соблюдая традиции и день за днём совершенствуя своё горное дело, ибо нет в жизни ничего более достойного.

Когда Тури исполнилось шестьдесят и он вошёл в возраст, подходящий для женитьбы, мать с отцом решили, что настало время отправить парня на большой столичный праздник. Случай был подходящий — Король-под-горой справлял юбилей восшествия на престол, со всех деревень направлялись старейшины (для поздравления) и молодёжь (ради будущих семейных союзов). Ибо нет лучше случая, чтобы завязать подходящее знакомство, ведь по случаю торжеств обязательно будут устроены соревнования проходчиков, и каждый из молодых гномов, ищущих себе пару, сможет проявить себя лучшим образом и оценить достоинства явившихся на праздник соискателей противоположного пола. Ведь гномья семья — это в первую очередь горная бригада, а уж потом всё остальное.

Чего они все не знали — так это того, что тёмные дварфы (коих иные почитают родственниками истинных гномов, а сами гномы держат за родню не более, чем троллей или гоблинов) решили, что праздник, когда все объедаются и угощаются крепким пивом — самое подходящее время, чтобы показать всем в Подгорном царстве, кто истинный и по праву сильнейший житель этих мест, и кому на самом деле должны бы принадлежать все сокровища и красоты Города-под-горой.

Однако истинные гномы считали, что прав у дварфов не больше, чем у шахтных крыс, и что копья пойдут им также, как палочки для шашлыка*.

*Мне совсем неприятно вам это говорить,

но одно из классических гномьих блюд —

«жареная крыса на палочке».

Вот так.

Фубля…

Так или иначе, Город-под-горой выстоял, и войско дварфов должно было уйти с позором.

Тури возвращался домой с лёгким сердцем, ибо на празднике нашёл себе женщину — сильную и крепкую, сведущую в породах и устройстве шахт, добрую нравом и рассудительную, и к тому же хорошо понимающую в рунах, и её братьям пришлась по душе его работа, так что они обещали замолвить за него словечко перед их родителями.

Многие из них радовались, возвращаясь, пока навстречу им не полетели страшные и скорбные новости. Дварфы, уходя, разоряли малые посёлки, неспособные противостоять их войску.

Ужас обнимал души возвращающихся путников при виде разграбленных домов, где вместо радости поселился плач. Тревога росла, и когда они увидели, что след войска уходит в сторону от их места, в их душах зажглась надежда… которой не суждено было сбыться.

Часть от большого войска дварфов, отряд малый, чтобы стоять под стенами Города-под-горой, но достаточный для посёлка, свернул в сторону их домов. Отца он нашёл окровавленным в воротах их двора. У него было страшно рассечено лицо, один глаз вытек, и правая рука отсутствовала до локтя. Но каким-то чудом он ещё был жив, хоть и пребывал в беспамятстве.

Калитка заднего двора, ведущая к шахтам, болталась на одной петле, и он поспешил туда.

Тропинку, ведущую к верхним штрекам, пересекал ручей, и прямо около мостков, уронив косы в небольшую заводь, лежала Гунна. Горло её было разрублено, и кровь уже перестала течь, а вода в чаше стала красной. Руки её всё ещё сжимали рабочую кирку, на которую никто из грабителей не позарился, и Тури увидел, что клюв кирки успел отпить чужой крови. Он посмотрел дальше и понял, что она смогла заклинить вход в шахты и догадался, что мать спрятала там его младших сестёр.

Он крикнул в щель и услышал в ответ их испуганные голоса. Они подбежали к двери, плача. И сказали, что прошло не более двух часов как дварфы ушли. От мысли, что все они опоздали столь ненадолго, он пришёл в ярость и рванул двери так, что вырвал петли из скалы. И велел сёстрам взять его плащ и отнести мать к дому.

Они подчинились, а он сел на землю у заводи, вода в которой была разбавлена материной кровью, и плакал так, как не случалось с ним с самого детства. Он смотрел в эту красную воду и опускал в неё руки, сам не зная зачем, и думал, что никогда больше не услышит её голоса, не увидит улыбки, и молот её не запоёт… пока в его ладонь не ткнулось нечто.

Он отёр слёзы с лица и увидел, что это одна из тех мелких и безобидных тварей, что пускают в заводи, дабы всегда быть уверенным, что вода чистая. Малыш дрожал, и его маленькие щупальца стали бледно-зелёными от страха. И только теперь Тури рассмотрел, что по краям чаши качаются на воде растерзанные трупики ещё девяти таких же существ и их матери, которая была чуть крупнее остальных. Кто-то старался истребить всех. И делал это, когда бассейн уже начал наполняться кровью.

Он снял с головы шлем, обошел заводь и поднялся к ручью, где вода была чистой, набрал в шлем воды и посадил туда дрожащее существо.

— Ты, как и я, остался без матери. Не бойся, малыш. Я отомщу за нас обоих.

Подбежала младшая из сестрёнок, и Тури велел ей притащить ведро, которое всегда стояло в закутке с инструментами, набрал побольше воды и переместил туда маленькую тварь.

— Поставь во дворе и береги его! — строго велел он сестре, надел мокрый шлем и пошёл вдоль посёлка.

Он собрал отряд из тридцати двух бойцов, включая совсем юных парней и тех женщин, что могли держать оружие, но отказав старикам, потому что идти надо было быстро. Спустя шесть часов они настигли дварфов, и ярость его была такова, что ужаснулись и свои, и чужие, хотя и нельзя сказать, что лишь он один уничтожил всех врагов.

На другой день они вернулись в посёлок, и Тури узнал, что отец всё ещё жив, хоть и очень плох.