Гардемарин (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич - Страница 11

— А чего сорвал то? — что бы хоть что-то сказать, задал я вопрос на том же языке. Я неспешно направился к троице, гремя своими цепями.

— И ты сорвёшь малец — через силу усмехнулся собеседник — на допросе все кричат так, что потом говорить не могут. Вон Француа с Гастоном вообще голос потеряли. Ты с трудом говоришь на английском, ты из колоний?

— Типа того… — отрешенно ответил я, уже вблизи с ужасом разглядывая сокамерников. Только сейчас до меня дошло то, что сказал мне мужик, и соотнеслось с их внешним видом. Мужиков жёстко пытали!

Ноги у всех были обмотаны кровавыми тряпками, руками они почти не шевелили, а следы от кнута были по всему телу! Видимо они совместными усилиями смогли как-то перевязаться, но ни руки, ни ноги их толком не действовали!

— Чем это вас так⁈ — спросил я, покрываясь холодным потом.

— Ясно чем, тисками, кнутом и дыбой — спокойно ответил мужик — два раза нас уже допрашивали, ещё разочек вытерпеть пытку огнём и считай отмучились, можно будет спокойно на виселице отдыхать, а у тебя ещё всё впереди.

— Почему три⁈ Не проще ли сознаться, чем такое терпеть⁈ — волосы на моей голове поднимались дыбом.

— Так мы и сознались, во всём, что они «просили» — опять рассмеялся мужик — только вот, по закону три раза пытать положено. «Дабы установить истину!» — это я тебе дословно эту гниду дознавателя цитирую! Ты главное все три раза показания не меняй, а то снова пытать начнут!

— Твою мать! — я сполз по стене на ослабевших ногах — в чём вас обвиняют⁈

— В пиратстве ясное дело — собеседник продолжал веселиться — в убийстве голландцев, захвате кораблей и разбое.

— Так вы пираты⁈ — я находился как в тумане.

— Нет конечно! Мы честные люди! — возмутился мужик — Только вот голландцем всё равно. Наш корабль разбился на рифах возле Мадагаскара, и нас на наше несчастье подобрали эти торгаши! Ах да, я не представился, меня зовут Никола Дюксон, капитан когда-то славного, а теперь покоящегося на дне океана шлюпа «Святая Марта»!

— А зачем вы сознались⁈ — я уже почти кричал.

— Если сознаешься, пытать хоть и будут, но не особо и сильно, а вот если будешь упираться… Мало кто выдержит до последнего оборота винта! — мужик горько улыбнулся — вот и я не смог… На рейде стоят три французских корабля, на галеоне «Нептун», капитаном мой двоюродный брат Корнелий Якобсон. Галиот по слухам зашёл в гавань третьего дня, и я уверен, разыскивают они именно нас, так как мы должны были встретиться возле Мадагаскара! Корнелий мог бы подтвердить мою невиновность, однако эти приспешники дьявола об этом и слушать не хотят! Нам не положен ни адвокат, ни свидетели, ни любой другой защитник, наша участь предрешена! Нас бы уже давно повесили, но ждут ухода кораблей, что бы французы не узнали о нашей казни!

Мне стало трудно дышать. Пытки⁈ Меня уже как-то пытали в тюрьме НКВД, когда я сидел там по ложному доносу, и я выдержал, но судя по всему, то что со мной было, это жалкие «цветочки», по сравнению с ожидающими меня «ягодками». У мужиков раздавлены ноги, вывернуты из суставов руки и с них просто сняли кожу кнутом! Если верить словам Николя, то припираться и отрицать вину не выйдет, это приведёт к ещё большим увечьям, и даже если тебя потом оправдают, что вряд ли, ты останешься на всю жизнь инвалидом! Но и признание вины не поможет, а вдруг ты оговорил себя? Будем пытать пока не сознаешься, что ты не виновен! Тупость ситуации поражала, и это было бы смешно, если бы не было так страшно.

Я безвольно сидел, прислонившись спиной к стене и не реагировал на вопросы Николя. Тот видимо соскучился по компании людей, которые могли ему что-то сказать в ответ, ведь два моряка, которые сидели с ним в камере до моего прихода, просто не могли говорить. Их попытки приводили лишь к сиплому шёпоту, который невозможно было разобрать. Главное, что я уяснил из его монолога, что у меня есть только сегодняшний и завтрашний день, чтобы решить проблему, а потом за меня возьмутся всерьёз! Сегодня суббота и уже вечереет, а завтра воскресение, в эти дни нормальные палачи отдыхают и ходят в церковь, наверное, грехи замаливать, а в понедельник, отдохнувшие и принявшие причастие, они с новыми силами примутся за работу.

Вечером нам принесли баланду. Она разная бывает, но для меня вся тюремная пища именно так называется. Бобовая похлёбка и кружка воды, вот и всё, что было положено арестантам. Мне пришлось поухаживать за пленными моряками, сами они могли передвигаться только на коленях, а вот ели они как собаки, поставив миски на пол и наклонившись к ним. В руках ничего тяжёлого они удержать не могли. Я помог напиться страдальцам и поесть, а вот сам есть не смог. Аппетит пропал напрочь!

— Если у тебя есть деньги пацан, можешь купить нормальной еды у Зегера, он конечно берет много, но принесёт всё как положено — как всегда Никола поделился полезной информацией — даже вино! Ибо эта сволочь совершенно не пьёт ничего кроме воды, от того, наверное, и злой такой!

— Купить? — подавленно переспросил я и непроизвольно хлопнул себя по карману. А ведь деньги на месте, меня никто не обыскивал! У меня почти гульден, мелкими монетами!

— Ну да — Никола удивленно уставился на меня — как и в любой тюрьме. У нас были деньги, да мы их уже потратили. Если ты купишь мне вина мальчик, я помогу тебе!

— Как⁈ — оживился я.

— Удавлю тебя. Это не больно, достаточно пережать жилы на шее, и ты потеряешь сознание и ничего не почувствуешь. Это быстро! — огласил мне своё заманчивое предложение француз.

— Тфу на тебя Никола! Это почти то же самое, что и самоубийство! Это не выход! — сплюнул я — вина я куплю, и даже нормальной еды, только душить меня не надо! Ты лучше скажи, а Зегер один охраняет нас?

— А зачем больше? Три калеки и мальчишка, с нами справиться любой! — рассмеялся Никола — ну так что, зовём Зегера?

— Зови! — я лихорадочно пытался поймать ускользающую от меня мысль, что-то такое крутиться в голове!

— Ха, мальчик, стучи в дверь сам, мне это трудно сделать, а разговаривать с этой тварью буду уже я — Никола как всегда сказал это с улыбкой на лице — и что ты хочешь, чтобы он принёс?

Я задумался. Всё то время, что я в камере, я обследовал свои кандалы. Они рассчитаны на взрослого мужика с крупными руками. Что бы выдернуть ладонь из стального кольца мне не хватало буквально чуть-чуть! Если у меня будут жирные руки, то можно попробовать освободиться! Само по себя снятие кандалов с рук мне ничем не поможет, с ногами такой фокус может не пройти, да и из камеры я не испарюсь. Но если у меня будет всё что надо…

— Кувшин вина, жаренного каплуна, сыр, окорок, и пусть будет целый! Хлеба, зелени, что бы на четверых хватило! Да, и пусть принесёт масло, чтобы обработать ваши раны и чистой материи, я вас нормально перевяжу — через несколько секунд ответил я.

— Ты святой праведник мальчик! — прослезился Никола — стучи быстрее, мне не терпится промочить горло!

Переговоры с тюремщиком прошли быстро. Получив заказ, Зегер велел ждать, и забрав половину моих денег удалился. На улице темнело, сквозь полукруглое окно, забранное решёткой, был виден тюремный двор и будка охраны, из которой можно было наблюдать и за окном, и за дверью в камеру и за воротами тюрьмы. Стратегическое место, и выбрано очень правильно. А там, сразу за воротами, свобода! Воды Столовой бухты совсем не далеко, а на рейде полно кораблей, которые могут увезти меня из этого проклятого места. Осталось только до них добраться!

Решётка на вид выглядела крепкой и основательной. Покрытые ржавчиной толстые прутья глубоко входили в мощную, каменную стену. Я дёрнул один прут — стоит как влитой! Но попытаться стоит, терять мне нечего, уже в понедельник меня будут калечить, и к вечеру того же дня, если я конечно его переживу, шансов на спасение уже не будит.

Зегер вернулся через час, и этот час нас никто не охранял. Две корзины съестных припасов и заказанных перевязочных материалов честно были доставлены в камеру смертников. Я разделил жаренную курицу и сыр с хлебом на всех присутствующих в камере. С едой и питьём мне опять пришлось помогать изувеченным французам, кувшинчик с вином пошёл «по рукам» и был выпит одним махом. На дворе уже была глубокая ночь. Руками и цепью от кандалов я разделал окорок извлекая из него кость.