Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий - Страница 6

Есть мальчик и фрагменты.

Нет. Только фрагменты. Ведь сознание мальчика – тоже давно уже просто ледяное крошево.

Собака зарычала и с разбегу прыгнула, толкая Василия боком, он начал отбиваться и саданул Толика по лицу.

Тот рассмеялся:

– Удар за удар? Уважаем. Ну как ты?

– Тормозни…

– Проблеваться? Ща…

Машина остановилась у обочины, Василий расплакался и бросился Толику на шею, повис гирей, друг похлопывал его по спине.

– Толька… Толян… Медведя дай.

– Какого медведя? Тебя белка нагнала?

– У меня в сумке. Ты закинул с вещами. Игрушка. Плюшевая. Дай мне, пожалуйста…

– Да, да, сек.

Василий обнял медведя, от мягкой макушки до сих пор пахло ромашковым мылом Вовки, или просто так казалось.

Машина тронулась.

Скоро Василий опять заснул, но на этот раз кошмары не пришли.

…По двору, сгорбившись, идет полный рыжий мальчик. Раздается собачий лай. Наплыв. Ближний план лица мальчика. Он вздрагивает, хмурится и вдруг расцветает улыбкой.

Мальчик резко разворачивается и быстрым шагом идет обратно.

Подходит к троим ребятам, пинающим мяч.

Сперва полного мальчика не замечают. Он кричит:

– Эй вы! Ну что, драться опять будете?! Хоть все налетайте!

Компания отрывается от игры. Все смотрят на мальчика.

Смена кадра, и вот уже видны только спины ребят, замерших по стойке смирно, затем они кричат и разбегаются прочь. Оставшись один, мальчик смеется, подбегает к брошенному мячу и пинает его.

За съемку в кино пацаны (Василий забыл имена, хотя потом иногда тусил с ними) получили от Дианы Романовны пачку сигарет. Не слишком педагогично, зато эффективно.

Мальчик идет домой. У подъезда курит женщина в красном платье.

Василий сглотнул. Мама была такой молодой, такой красивой, она игриво смотрела в камеру, наслаждалась каждой секундой коротенькой роли.

Женщина выпускает облако дыма, замечает мальчика, пятится. Спотыкается о бордюр. Падает.

Падение вышло настоящим, случайно зацепилась каблуком. Мама сидела на асфальте, дула на стесанный локоть и смеялась: «Чего не сделаешь ради искусства!»

Мальчик смотрит недоуменно.

– Собака должна прогнать только тех сволочей, – говорит он.

Следующая сцена. Мальчик стучит в дверь. Ждет, ходит по площадке, заложив руки за спину.

Открывает конопатый мужчина в шортах и майке.

– Пап!

Мужчина, вскрикнув, захлопывает дверь.

Мальчик сидит на ступенях. Его плечи трясутся.

«Ну и херь вы снимаете… – вздыхал отец Тольки. – Оксан, может, лучше ты? Они же не отстанут. Ладно, ладно… Не хочешь, как хочешь. Давайте ваше кино. Знай – будешь учиться в этом году, как в прошлом, этот момент реальностью станет».

Мальчик встает и спускается.

Камера долго снимает пыльное подъездное окно.

…Василия разбудил телефонный звонок, он поворочался, отложил мишку и дотянулся до смартфона. Толик. Часы показывали половину двенадцатого.

Лег пораньше, называется.

– Да?

– Вась… – Голос друга дрожал и, кажется, был заплаканным. Сердце Василия оборвалось. Что-то случилось. Очень плохое. За все годы дружбы он не слышал, чтобы Толик так разговаривал. – Приезжай. Пожалуйста.

– Сейчас такси вызову. Что случилось?!

– Я, походу, с ума схожу.

Когда Василий выбежал на улицу, такси уже ждало.

Рядом с подъездом Толика не горели фонари, Василий не сразу признал друга в темном силуэте на лавке.

– Что случилось?!

Толик поднял голову, в темноте Василий не мог разглядеть выражение его лица.

– Петух прокричал.

– Чего?.. Ты про фильм?

– Свет… Покажу.

Они подошли к подъезду, Толик приложил домофонный ключ к замку, на порог легла желтая полоска света.

Он зашел в подъезд, затрещало, свет замерцал и потух.

– Идем, идем.

Василий раскрыл рот и пошел следом. На каждом этаже свет гас, как только на лестничную клетку ступала нога Толика.

Они зашли в квартиру. На кухне горели свечи.

– Они держатся, но… Сам увидишь…

Толик подошел к ним. Яркие огоньки задрожали, как под порывом ветра, сморщились, уменьшились, потускнели до маленьких искорок.

– Твою… – выдохнул Василий. Толик всхлипнул и ушел в комнату.

Работал телевизор, горел монитор. Они не погасли, но яркость явно снизилась.

Толик упал на диван.

– Я задремал. Мне снилась… Мне снилась Диана Романовна. Что я сижу в ее квартире. Она сказала, все дело в нарезках. В фрагментах. Я запомнил всё. Блин, до последнего слова. Я сны не запоминаю же вообще, а тут…

– Что конкретно она сказала?!

– Ерунду. Нарезая, перемешивая, мы ненадолго ослабляем Контроль… Его цепи не так давят на нас… На эти мгновения остаемся только мы, только наша воля. Это и есть свобода. Потом Контроль снова застынет и зафиксирует, сделает твердым, реальным, что мы успели наворотить, но в момент нарезок он… ослаблен… и… «лишь нам выбирать, а мы уже выбрали». Так и сказала. А потом… Потом меня разбудил крик петуха. Я подскочил. Приснится же херня, думаю. Как из ее сценария… Включаю свет, и петух кричит опять. Громче. В комнате со мной. И…

– Свет погас.

– Да.

Этого не было в фильме, но описывалось в сценарии. С криком петуха приходит темнота, однако из-за невозможности наладить освещение от идеи пришлось отказаться. Василий обыграл это в медленном затемнении, но…

– Ты думаешь, это фильм? – спросил он.

– А что еще, по-твоему?! – развел руками Толик. – Мы его закончили, и происходит… это! Сон! С ней! Запомнил каждое слово! И, слушай, слушай, пленки… они не испортились за все время! Не размагнитились! Вот мать его! Сука! Точно они! Сука! Слушай, я не схожу с ума, сам все видишь. Или спишешь на перепады напряжения именно рядом со мной, на хер?!

– Я верю! Просто пытаюсь понять… Фильм не проклят. Мы прекрасно проводили время и…

– Но вот сейчас, сразу после того, как мы выложили его, происходит это! И она мне снится! И сраные бессмертные кассеты… Классический сюжет для ужастика, нет? Спусковой крючок для проклятия, порчи или чего там!

– И на хера ей нас проклинать?!

– Да, может, не нас. Просто злость! Слушай, она же самоубийца… Сука! Я! Не! Знаю! Понятно?!

Василий принялся ходить взад-вперед.

– Я боюсь… – продолжал Толик. – Дальше ведь собака, да? А потом…

– Нет! Фильм удалил?

– Ты спрашиваешь?! Первым делом. С Ютуба, с жесткого диска, с флешки. Так… Надо это и у тебя потереть.

Василий кивнул:

– И файлы в ателье. И пленки. Сожжем их.

– Да… Да… Поехали. Быстро.

В комнате раздался лай.

Собака вышла из тени прихожей, встряхнулась, обнажила белоснежные клыки и низко зарычала. Ее глаза были совершенно черными, цветом почти сливались со шкурой.

Собака сделала шаг.

Василий отступил, запутался в ногах, упал. Толик закрыл лицо руками и плакал.

Собака подошла к Василию, гавкнула прямо в лицо, из пасти несло паленым мясом, дымом, водкой.

Василий не пошевелился, стиснул зубы и, сдерживая стон, смотрел в ее глаза. В одно мгновение его выдернули из обычной жизни в фильм ужасов, но вместе с этим глубоко внутри он осознал, что ждал этого момента, знал, что все дороги, суммы всех ошибок, все фрагменты и несобранные льдинки должны привести сюда, к холодному дыханию псины, к ее немигающему взгляду.

По хребту бежало электричество, в животе тянуло, Василий отполз, собака шагнула следом.

Псина нависла над ним и гавкнула громче, на лицо капнули ледяные брызги слюны, в ее глазах запылали оранжевые огоньки.

– Она хочет, чтобы ты ушел, – тихо сказал Толик. – Со мной все. Беги. Лай прогоняет чужих. Она гонит тебя…

«Спасибо, без тебя, на хер, не догадался бы», – подумал Василий, поднял дрожащую руку и… кончиками пальцев дотронулся до морды собаки. С криком отдернул.

Шерсть была горячей, показалось, что он сунул пальцы в костер.