Ожившие кошмары (сборник) (СИ) - Рязанцев Павел - Страница 55

— Пьянству бой, — хмыкнула Катя, растерянно крутя головой, отыскивая и запоминая стратегически важные объекты ее ближайшего существования: туалет, душевая, процедурная, номера палат. В свою седьмую зашла не сразу, чутко прислушиваясь к голосам за дверью. Выдохнула и будто нырнула в омут с головой.

— Всем привет, я новенькая! Зовут Катей.

Четыре кровати. Девушка плюхнулась на единственную свободную у дверей. Взглянула на соседок, смущенно улыбнулась. Поймала две ответные улыбки.

— Привет.

Соседок звали Ира и Света. Обе блондинки, одногодки, похожи друг на друга, как небо и земля. Крупная, склонная к полноте Света, с копной кудряшек и задиристыми глазами, щебетала без умолку. Напротив, высокая, худая Ира больше молчала и то и дело косилась на телефон, словно ждала важного звонка.

— Здесь сеть не ловит, — наконец выдавила Ира и отбросила телефон в сторону. — Ну что за деревня! — Телефон жалобно звякнул хрустальным шариком брелка.

— И у меня, — Катя проверила сотовый и нахмурилась. Кивнула в сторону последней занятой кровати, вопросительно подняла брови. Света отрицательно покачала головой. Ира пожала плечами.

Последнюю соседку по имени не знал никто. Девушка лежала, с головой укрывшись одеялом. Не двигалась и ни с кем не разговаривала. Что-то совсем со здоровьем плохое? Разве здесь не кожное отделение? Она там живая вообще?

Гул в голове мешал собраться с мыслями. Разрешат ли ей позвонить с поста по городскому? Ведь мама наверняка волнуется, добралась ли она, как устроилась.

Додумать Катя не успела, в дверь громко постучали. И тут же, не дожидаясь ответа, в палату зашла сестра-хозяйка. Ее суровые крупные руки, массивное пропитое лицо, сальные волосы, стянутые пучком на затылке, неприятно поразили девушку. Куда делись те улыбчивые молодые медсестры в белоснежных халатиках, что встречали ее в приемной? Халат женщины от небрежной стирки был серо-желтого оттенка, в тон стенам. Такого же цвета тряпки упали на кровать рядом с Катей.

— Белье. Одежда. Все ненужные вещи сдать мне. — Сестра-хозяйка говорила, едва разжимая рот, короткими, рублеными фразами, но все равно девушка ощутила неприятный кислый запах ее дыхания.

— У меня свое… — начала объяснять она, потянулась было за сумкой… В ней и впрямь было и свежее постельное белье, и даже любимая пижама, бережно упакованные мамой, несмотря на спешку.

— Не положено. — С этими словами женщина бесцеремонно вырвала сумку из рук Кати. Вытряхнула ее содержимое и небрежно сгребла обратно, оставляя на покрывале лишь туалетные принадлежности.

— Д-д-да что вы себе позволяете! — Катя задохнулась от возмущения. Вскочила с кровати так резко, что голова закружилась, и мир поплыл перед глазами. Через пару секунд зрение вернулось, и девушка принялась беспомощно махать руками и тыкать пальцем куда-то в район безразмерной талии противника. — Как вы смеете! Это мои вещи! Отдайте сейчас же обратно! — Голос сорвался на визг.

Ее крики проигнорировали. С невозмутимым видом нахалка подхватила сумку со всем содержимым, легко, словно пустую, и вышла из палаты. Катя рванулась за ней и с удивлением обнаружила, что дверь заперта. Обернулась к соседкам, растерянная, растрепанная. Еще раз скользнула взглядом по железным решеткам на узком, словно бойница, окне.

— Да что здесь творится?..

Ира сидела молча. Ее и без того прямая спина, казалось, вовсе вытянулась в линию, словно девушка жердь проглотила. Плечи напряженно дрожали.

— Они для нас же стараются. — Света улыбалась, виновато и смущенно. Катя сглотнула подступивший к горлу комок. Откинула прядь со вспотевшего лба.

— В смысле?

— Так врач говорила.

По ее словам, лечение велось кремами и мазями, зачастую едкими, пахучими. Поэтому всем больным выдавались нательные рубахи свободного кроя, а также постельное белье — из тех, что не жалко стирать, кипятить, а то и выбросить.

Катерина чертыхнулась. Залезая в еще влажную рубаху, не раз помянула «ласковыми» словами врача, давшего направление в странную больницу. Ни словом ведь не обмолвился об особых порядках в медицинском заведении! Спрятала джинсы и свитер в тумбочку. Задвинула ботинки под кровать, в самый угол. И с легким отвращением сунула ноги в поношенные тапки.

— И они еще нервы лечат, — прошептала едва слышно.

Застелила постель, чтобы отвлечься и успокоиться, а затем вновь проверила замок. Дверь с легким скрипом поддалась. Аккуратно, стараясь не привлекать лишнего внимания, Катя выглянула в коридор. Пусто. Лишь сквозняк гуляет по коридору, завывая, как потерянная душа. Девушка поежилась и вернулась в палату. В задумчивости уселась на кровать. Поджала озябшие ноги.

— И у вас такое было? Часто нас запирать будут?

Соседки молчали, как воды в рот набрав. Ира сидела, словно выструганный из дерева болванчик. Света улыбалась. «Блаженная она, что ли?» Неизвестная не шевелилась.

Перед ужином над дверью заморгала зеленая лампа. Загорелась-погасла, секунда, загорелась-погасла. Катя сглотнула вязкую слюну. «Так из нас собачек Павлова сделают! Я ведь потом на каждый светофор…»

Заняли места у окна. Девушка села так, чтобы видеть весь зал, каждую из пациенток и обе двери — и в кухню, и в коридор. Смотрела, как входят группами тихие задумчивые соседки по несчастью, всем на вид примерно лет 20–25. Рассаживаются, не поднимая головы, начинают есть. Никто не возмущался, не протестовал, а ведь было от чего! В тарелке каждой оказалась лишь пустая гречневая каша. Диеты, конечно, штука хорошая, но… Хлеб, вода, гречка — на таком рационе долго не протянешь. Пятно на руке зудело и чесалось.

Катя тоскливо уставилась на серый пейзаж за окном и вздрогнула. В полуметре от нее показалась лохматая голова. Вот опять, высунулась из-за карниза, стрельнула черными глазами и спряталась вновь. Только через пару секунд Катя заметила две тощие ручки, сжимающие грязными пальцами оконные решетки. Мальчишке было лет шесть, не больше. Он едва дотягивался до высокого окна. Наконец цыганенку удалось зависнуть подольше, и он тоже разглядел девушку, ее растерянное лицо.

— Молчи! — Она не слышала шипения, но палец, прижатый к губам, говорил сам за себя. В ту же секунду мальчишка вновь свалился вниз. Он отбежал на несколько шагов, встал в сугроб напротив окна, неуверенно потоптался, раздумывая, видят ли его теперь, сквозь мутное стекло? И показал миниатюру, от которой на лице Кати вспыхнул возмущенный румянец. Что хотел сказать этим жестом маленький паршивец? Поиздеваться над ней? Ее передернуло. Такой маленький и столько пошлости. Правду говорят, эти черные…

Она лежала в кровати и никак не могла согреться. Простыни казались не просто влажными, а даже слегка липкими, словно их стирали в болоте. Пахли они не лучше, тухлой, стоячей водой. В комнате ужасно дуло от окна. Деревянные отсыревшие рамы едва держали дребезжащее стекло, и страшно было их тронуть, заткнуть тряпками или заклеить скотчем, чтобы они окончательно не развалились, расползлись под пальцами. Казалось, выдохни — и поплывет по комнате прозрачное сизое облако пара.

Свет вырубили на всем этаже, такие порядки.

Света что-то шептала во сне, а может и не спала вовсе? Молилась? Ира спала тихо-тихо. Она вообще не просыпалась с момента, как медсестра пришла забрать капельницу, грубо выдернула иглу — и белая рука так и осталась безвольно висеть, выглядывая из-под покрывала. Неизвестная соседка не двигалась, лишь тихо стонала.

Хотелось есть… Катя привыкла к полноценному ужину, к маминой стряпне. От жалости к себе глаза обжигало едкими слезами. Чесалась теперь не только рука, казалось, все вены на теле набухли, вздулись, и кровь рвется наружу. Надо лишь посильнее надавить.

Хлюпнув носом, Катя оттерла лицо наволочкой и решительно сунула ноги в тапки. Стараясь не шуметь продавленной сеткой, встала, постояла пару мгновений, прислушиваясь к темноте вокруг, к собственному сбитому дыханию, к, ставшей почти привычной тупой боли в затылке. И маленькими шажками двинулась к двери.