Ожившие кошмары (сборник) (СИ) - Рязанцев Павел - Страница 28

Его уверенный жалостливый взгляд пугал меня не меньше, чем молчаливость всех остальных.

— Я ничего не делала! — выкрикнула я в пустой попытке защититься.

— В твоих глазах теперь чужой взгляд, — сказал отец Генри, делая шаг ко мне.

— Потому что я видела отражение Дотти?

— Потому что ты видела свое отражение.

— Что за нелепость! — выкрикнула я, окидывая взглядом остальных. — Разве я сделала что-то бесчестное?!

Хелен пожала плечами и опустила глаза. Грейс, которую уже успели привести в чувство, разрыдалась. Хезер нахмурилась, но промолчала. А Джейн… вдруг подняла на меня взгляд и воскликнула:

— Сегодня ты была такой грубой! Я тебя слышала. Не только… не только про индюка. Простите, отец Генри, но всякое… Бормотала сама с собой…

Этих слов оказалось достаточно. Наставница Бернадин вскинула голову и крикнула:

— Хватайте ее!

Я бросила свой мешок на землю и помчалась в сторону леса. Куда угодно, лишь бы оказаться подальше от этих людей.

За моей спиной раздались крики, послышались топот бегущих ног, треск веточек и шепот обеспокоенной листвы. Я подняла платье повыше и понеслась еще быстрее, глотая холодный обжигающий воздух и выдыхая рваные клубы пара.

Несколько раз я поскальзывалась на мокрой земле и едва не падала. Крики становились ближе, но я не разбирала, что именно они кричат. На самом деле я почти ничего не слышала, кроме дробного клацанья за своей спиной. Как в ту ночь, когда пропала Рина.

Я не смела оборачиваться и молилась, чтобы толпа не побежала за мной вглубь леса. Деревья звали меня, манили, казалось, что там меня ото всех скроют тени.

Красная тропинка, вязкая жижа под ногами. Я замешкалась лишь на мгновение и тут же поплатилась за это.

Рванув вперед по тропе, я наступила на что-то твердое и тут же, запнувшись, полетела вниз. Грязь забилась в нос и в рот, лицо больно оцарапало о мелкий лесной мусор, и по носу побежали теплые струйки крови. Я попыталась встать, но что-то тяжелое в тот же миг придавило меня к земле. На меня пахнуло сладковатым запахом ладана, и ухо обдало горячим дыханием.

— Смирись, девушка, — прошептал отец Генри. — Я освобожу твою душу. Верь мне.

Я закричала и забрыкалась, но мужчина оказался слишком сильным. Он перехватил мои руки и крепко стиснул их, прижимая меня к земле.

— Прости, прости, — шептал он. — Я не хочу причинять тебе боль. Смирись и покорись. Мы избавим твою душу от мучений.

— Отпустите! — глухо зарычала я. — Вы потеряли разум!

— Мы нашли веревку! — раздалось со стороны.

— Давайте же, не стойте! — велел отец Генри. — Не думайте о глупых историях. Это просто лес. Настоящее зло в этой девушке!

Мои силы почти иссякли. Руки стянули веревкой так крепко, что я вскрикнула от боли. Меня перевернули на спину и обвязали ей вокруг талии и ног. Я закрутилась в разные стороны, попыталась кусаться, но ничего уже не могло помочь. Кто-то ударил меня в живот, от боли в глазах замелькали черные мушки, в ушах раздался странный перезвон. Я закашлялась и повалилась обратно на землю. Меня снова ударили. На этот раз грязный сапог пришелся куда-то в плечо. Из моих глаз хлынули слезы, и я застонала от боли.

— Прекратите! — закричал отец Генри.

— Но она их всех погубила! — раздался голос Грейс. Это Грейс?!

— Она невиновна. Ее душа заражена, — строгий голос мужчины доносился словно из-под воды.

— Тогда хоть рот ей закройте. Кусается, сука! — взвизгнула одна из кухарок.

Никто ее не одернул ни за такие слова, ни за такое предложение. Во рту вдруг возник мерзкий привкус грязной тряпки, я начала кашлять, но лишь получила удар по лицу.

— Куда тащить-то? — спросила одна из младших служанок.

— В церковь. Оставим ее там, а потом очистим ее душу, да поможет нам Бог!

Кто-то подхватил меня за ноги и потащил прямо по земле, даже не заботясь о том, как неприлично задирается платье, открывая всем на обозрение кружевные панталоны. Мое лицо заливали слезы, боль расползалась по всему телу, но когда я повернула голову в сторону, то чуть не лишилась чувств от ужаса. Из земли торчала бледная девичья рука, и никто, кроме меня, ее не видел.

Меня усадили на колени перед алтарем, перевязав руки перед собой и протянув концы веревки до скамьи. Там они накрутили такие плотные и замысловатые узлы, что наверняка и сами бы не смогли их распутать. Теперь я сидела как собака на цепи, склоняясь перед святыми изображениями и мучаясь от боли в животе и пробирающего холода.

Меня оставили в одиночестве, по всей видимости, решив, что я могу зачаровать их или выпить их душу. Мерзкие тупицы! Ни от каких происков зла они не спасутся, заперев меня тут.

Перед уходом отец Генри осенил меня крестным знаменем и прочитал короткую молитву, а затем, состроив самое печальное на свете выражение лица, проникновенно молвил:

— Душа твоя освободится! Я позабочусь о том, чтобы все грехи твои были очищены, и ты ушла с благодарностью и легкостью в сердце.

На мгновение я испугалась, что он станет стягать меня своими плетьми, желая очистить мою душу, но мужчина только осторожно погладил меня по голове, вынул изо рта кляп, призывая вознести молитвы Богу, и вышел.

Замок на двери оглушительно щелкнул, эхо разнеслось по всему нефу и поднялось дальше, к высокому потолку и старым колоколам на башне. Мне даже показалось, что я слышу их недовольную вибрацию. За окнами взвыл ветер, колыхнулись на алтаре бледные огоньки свечей, и стало тихо.

Сначала я пыталась выбраться. С трудом доползла до скамей и стала дергать за толстые жесткие веревки, взрезая свои запястья до крови и пытаясь расплести узлы. Ничего не удавалось. Я выбивалась из сил, иногда проваливаясь в тревожную дрему и резко просыпаясь. Мне все казалось, что рядом раздаются шепотки и бормотанье. И каждый раз я ожидала увидеть рядом с собой или заглянувших в церковь девушек, или отца Генри, решившего не дожидаться вечера и покончить со мной сразу же. Но вокруг было пусто.

Я забралась на одну из скамей и свернулась на ней калачиком, пытаясь хоть как-то избавиться от холода. На полу остались следы крови, смазанной лентой тянувшиеся от самого алтаря. Может быть, так я умру гораздо раньше, — пронеслось в голове. — Засну и медленно выпущу свою душу вместе с кровью. Это будет не так страшно».

Но потом внутри меня что-то содрогнулось. Нет, мне нельзя умирать! Нужно бежать как можно дальше… Нужно… Нужно уби… Убежать…

Во сне меня мучили кошмары. Я видела искаженное лицо Дотти, а потом смотрела на себя в зеркало, и мое лицо приобретало такую же кошмарную ухмыляющуюся гримасу. Мне снился лес, растущая между деревьями тень. Она приближалась, и из ее черноты постепенно появлялась фигура отца Генри. Он тянул ко мне костлявые пальцы и что-то пронзительно кричал. А из земли под его ногами, раскидывая листья и комья в разные стороны, появлялись грязные девичьи руки. Они перебирали пальцами и пытались ухватить его за полы плаща. Отец Генри презрительно отпихивал их ногами и, склонив голову набок, уже не кричал, а весело улыбался мне. Я кричала и просыпалась в холодном лихорадочном поту, задыхаясь от собственного ужаса.

Вечерело. Багровые лучи постепенно гасли, оставляя последние кровавые следы на стенах. Церковь заполнялась тенями. Они пробирались по белым стенам, волнами накатывали на скамьи, тянулись к алтарю. Мрак исходил отовсюду, и только несколько свечек нервно колыхались впереди, окрашивая пространство огненно-рыжими красками. Было тихо и одиноко.

Когда стало понятно, что за окном опустилась глубокая ночь, я чуть было не поддалась глупой и нечестивой надежде. Может, их всех уже пожрало то самое зло, и меня теперь никто не тронет? Я тут же одернула себя за такие черные мысли, но не могла не признать, что на мгновение почувствовала облегчение. Но потом…

Потом я вдруг вообразила, каково это — остаться здесь совсем одной, связанной, истекающей кровью, один на один с неизвестным мне существом.