Шпионский берег (ЛП) - Герритсен Тесс - Страница 9

Звонит мой сотовый.

Я не жду никаких звонков, и это необычно, что мне вообще кто-то звонит, потому что я поделилась своим номером мобильного с весьма небольшим кругом людей. Я опускаю взгляд на свой телефон и вижу имя Лютера Янта в идентификаторе вызывающего абонента. Он, наверное, звонит, чтобы еще раз поблагодарить меня за лисью шкурку, которую я подарила ему сегодня утром.

— Привет, Лютер. — отвечаю я, осознавая, что мои товарищи по ужину перестали разговаривать и прислушиваются. Это привычка, от которой мы, похоже, уже никогда не избавимся — подслушивать.

— Как там у тебя дела? — спрашивает Лютер.

— Я ужинаю в гостях у друзей.

— А, ну хорошо. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— А почему бы мне не быть в порядке? В чем дело?

— Прямо сейчас у тебя в доме творится какая-то неразбериха. Я услышал сирены и подумал, что, может быть, у тебя пожар или ещё что. Я только что вышел на свое крыльцо и вижу полицейские машины у тебя на подъездной дорожке. Сейчас Келли обуется и мы пойдем посмотрим.

— Нет, ни в коем случае. Вы оба держитесь подальше. Я прямо сейчас возвращаюсь домой. — Я кладу трубку и смотрю на четыре лица, уставившиеся на меня. — Мне нужно идти. Что-то случилось в моем доме.

Деклан откладывает салфетку. — Я пойду с тобой.

— Нет, пожалуйста. Продолжайте ужинать без меня. Я сама разберусь.

Тем не менее, Деклан провожает меня до входной двери. В нем всегда была нотка старомодной вежливости. Возможно, это связано с тем, что он сын дипломата, или с тем, что он вырос в швейцарских школах-интернатах, детство которых так отличалось от моего собственного. Мое детство научило меня, что я никогда не должна полагаться на помощь мужчины; Деклан же вырос, веря, что помочь нуждающейся женщине — его мужской долг.

— Брось, Мэгги, меня не затруднит поехать вместе с тобой, — говорит он — если назревают какие-то неприятности, ты не должна разбираться с ними в одиночку.

— Разумеется, не буду, только не с полицейскими машинами на моей подъездной дорожке. Но спасибо тебе.

Когда я уезжаю, он все еще стоит на крыльце и смотрит мне вслед. Я испытываю почти облегчение, когда он наконец исчезает из виду, и я могу сосредоточиться на том, что, возможно, происходит в моем доме. Могла ли я оставить плиту включенной? Кто-нибудь пытался вломиться внутрь? Что бы это ни было, я предпочитаю разобраться с этим самостоятельно.

Когда я сворачиваю на свою частную дорогу, я вижу синие огоньки, мелькающие среди деревьев. Две полицейские машины. Лютер не преувеличивал; должно было произойти что-то по-настоящему серьезное, чтобы обе патрульные машины Пьюрити приехали к моему дому. Я подъезжаю к одному из патрульных автомобилей и выхожу в похожие на стробоскопы вспышки габаритных огней. Моему вниманию сразу же предстаёт причина, по которой здесь находится полиция.

На моей подъездной дорожке лежит тело. Яркий свет фар патрульной машины освещает лицо женщины. Лицо, которое я сразу узнаю. Бьянка лежит на спине, ее глаза обращены к небу, руки раскинуты по бокам, как будто ее распяли. На ней та же одежда, в которой она была сегодня днем, когда стояла у меня на кухне: узкие черные брюки, облегающий синий жакет, ботинки на шнуровке. У нее во лбу пробиты два пулевых отверстия. Двойное нажатие. Казнь.

Трое полицейских в форме стоят и смотрят на меня, двое мужчин и женщина. Все они молоды и гораздо больше привыкли раздавать штрафы за нарушение правил дорожного движения или помогать заблудившимся туристам. В нашей деревне Пьюрити почти не бывает убийств, и в тех редких случаях, когда это происходит, полиция обычно знает, кого арестовывать. Мужа. Бойфренда. Эта ситуация выбила их из колеи, и они смотрят на меня так, как будто у меня есть ответы на все вопросы.

— Вы здесь живете, мэм? — спрашивает женщина-полицейский. Она крепкая блондинка, с волосами, завязанными сзади в строгий конский хвост. Несмотря на свою молодость, у нее властный вид, и она, очевидно, старший офицер в этой троице. Властная, но все же достаточно вежливая, чтобы называть меня "мэм", уважительным тоном, каким обращаются к старушке.

— Да. Я Мэгги Берд. Я владелец этой фермы. А как вас зовут?

— Джо Тибодо, полиция Пьюрити. И сами видите, что…

— На моей подъездной дорожке лежит мертвая женщина.

Она замолкает, очевидно, застигнутая врасплох моей прямолинейной оценкой. Возможно, она ожидала от меня большего драматизма — крика, рыданий, судорожных всхлипов, в общем чего-то большего, чем я выказываю, но драматизм не в моей натуре. Вместо этого я спокойно оцениваю ситуацию. Я смотрю на руки Бьянки, отмечая, что обе они в синяках и почернели, ее пальцы согнуты и вывернуты под гротескными углами.

— Где вы были сегодня вечером? — спрашивает Тибодо.

Я снова сосредотачиваюсь на полицейском. — Я ужинала с друзьями в городе, и мне позвонил сосед. Он живет вон в том доме. — Я указываю на хижину Лютера. — Он сказал, что на моей подъездной дорожке стоят полицейские машины, так что я сразу поехала домой. — Я снова смотрю на тело — Кто нашел ее?

Тибодо хмурится. Я веду себя не как шокированная бабушка, какой она меня себе представляла. — Водитель “Федерал Экспресс". Он был здесь, чтобы доставить посылку. Это была его последняя доставка за день.

Я бросаю взгляд на свое крыльцо, но там нет никакого пакета. Я ждала новые лампы для обогрева партии цыплят, которую заказала на весну, и теперь, похоже, моя доставка задержится.

— Вы знаете, кто эта женщина, мэм? — спрашивает полицейский.

Снова мэм. Меня начинает это раздражать. — Она сказала мне, что ее зовут Бьянка.

— Значит, вы ее знаете.

— Не совсем.

— Вы знаете ее фамилию?

— Она не говорила. Я встречалась с ней только сегодня днем, когда она заглянула ко мне домой.

— Зачем она приходила?

Правда слишком сложна, чтобы ее мог переварить полицейский из маленького городка. — Она пришла купить свежих яиц. Это был единственный раз, когда мы с ней разговаривали.

Воцаряется тишина. Может я и могла бы придумать ответ получше, но мартини плюс несколько бокалов вина притупили моё остроумие. Любое объяснение, более близкое к истине, только вызовет еще больше вопросов.

Я быстро задаю один из своих вопросов. — Как тело оказалось здесь?

Никакой реакции.

Я смотрю вниз на многочисленные следы шин, оставленные моим пикапом, грузовиком FedEx и двумя полицейскими патрульными машинами. Сбивающее с толку нагромождение перекрещивающихся следов протектора. — Вы нашли поблизости какую-нибудь машину? — спрашиваю я.

— Нет, мэм.

Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть тело, и она рявкает: Отойдите! Мы должны оставить всё так, как есть, для полиции штата.

Я повинуюсь ей и делаю шаг назад, но я уже увидела достаточно. Улики очевидны по раздробленным рукам и переломанным пальцам. Прежде чем ее убили двумя пулями в голову, Бьянку пытали. Для получения информации? В качестве предупреждения? И почему убийца решил выбросить тело на моей подъездной дорожке? Если он или она отправляет мне сообщение, то я не понимаю, что оно означает.

— Во сколько вы ушли из дома сегодня вечером? — спрашивает Тибодо.

— Это было около шести часов, и тогда здесь определенно не лежало тело.

— Это было три часа назад. Кто-нибудь может подтвердить, где вы были последние три часа?

Меня раздражают эти вопросы, хотя я знаю, что задавать их — ее работа. Я также знаю, что на самом деле она не может считать меня подозреваемым, потому что я не похожа на человека, который стал бы пытать женщину, всадил две пули ей в голову и оставил тело выставленным на всеобщее обозрение на моей собственной подъездной дорожке. Это не только маловероятно, но и нелогично.

— Вы можете поговорить с Ллойдом и Ингрид Слокум, — говорю я ей — они живут на Честнат-стрит, 651. Они были ведущими нашей книжной группы сегодня вечером, и они подтвердят, что я была там.

Тибодо записывает имена в блокнот и кладет его обратно в карман. Ингрид и Ллойд, конечно, подтвердят скучную правду: мы встретились сегодня вечером за вкусным ужином, обильным вином и оживленным обсуждением путешествий Ибн Баттуты. Считается, что именно таким вечерам, мы, пенсионеры, и должны предаваться. Я сомневаюсь, что полиция спросит, от чего мы все ушли на пенсию, потому что, когда вы находитесь за бугром, то, что вы делали в своей прошлой жизни, мало кого интересует.