Мой первый, мой истинный - Эльденберт Марина - Страница 8

Ничего особенного.

Они явно иностранцы. Так что, наверное, он хотел сказать «не за что», просто перепутал. Но почему-то мои самооценка и проклятая интуиция подсказывали, что говорил он обо мне. Обо мне, о моей внешности.

Я думала о бесовых вервольфах весь оставшийся день. И когда помогала матери на кухне, и когда убирала свою комнату, и когда решила почитать. Захлопнула книгу, осознав, что перечитываю один абзац по третьему разу, но смысл слов от меня ускользает. В моей памяти братья Рамирес слились в одного мужчину, который сначала тянулся ко мне, чтобы снять очки и посмотреть, насколько я красива, а затем с разочарованием сообщал: «Ничего особенного».

Вот это «ничего особенного» и не давало мне забыть этот эпизод и бесовых Рамирес!

Я бросила книгу на кровать, поднялась и направилась в ванную. Включив свет и заперев двери, я уставилась на себя в старенькое, потертое временем зеркало. Не просто уставилась – придирчиво всю себя осмотрела. Начиная от волос, привычно стянутых в хвост, до фигуры. Немного подумав, распустила волосы. Они мне нравились: не такие длинные, как у Миры, но густые, блестящие. Фигура у меня, конечно, не классическая, но и не похожа на яблоко, как у тетки Андреа. Спасибо Владыке! Но подержаться, как говорит Артурио, не за что. Мне уже двадцать, а нужные женские изгибы у меня так и не появились. Не то, чтобы совсем, небольшая грудь у меня была, и ягодицы тоже, но вот не такие, за которые приятно держаться по мнению Артурио. Впрочем, вервольфы смотрели не на мою фигуру, им не понравилось мое лицо.

Я подалась вперед, сосредоточившись на нем. Брови широкие, нос небольшой, рот наоборот большеват, но зато зубы ровные и кожа чистая: ни шрамов, ни следов от подросткового периода. Золотистая и с ровным загаром. Лицо как лицо, конечно. До этого дня я всерьез не задумывалась о том, красивая я или нет. Но, как, наверное, каждой женщине на свете, мне хотелось быть красивой.

Все портили очки. Они, как забрало у рыцарского шлема, заслоняли меня, перетягивая на себя все внимание с загара и улыбки. Поэтому я решительно стащила их, чтобы оказаться в туманной реальности. Мое отражение в зеркале поплыло, словно его размыло дождем.

Папа с детства называл меня совенком, значит ли это, что у меня большие глаза? В очках они казались маленькими и не очень красивыми, а какая я без очков – я не знала. Наверно, я выгляжу не совой, а кротом, который щурится и промахивается мимо вещей.

Ничего особенного.

Внутри меня вспыхнул гнев. Сдалась мне ваша красота и особенность! Никуда от этого не деться, если выбирать между красотой и чтением, то я выберу последнее. А еще ходить и не натыкаться на мебель. Поэтому я вернула очки на место и мысленно приказала себе выкинуть из головы всякую ерунду. Вервольфы даже мне не нравятся, так почему мне так важно понравиться им? Не важно! Бред же. Красота вообще не главное. Мой муж, если он когда-нибудь у меня будет, полюбит меня за мой характер. За мою душу.

Спускаясь по лестнице, я рассерженно вела ладонью по перилам и вдруг руку больно кольнуло. Поднеся ее к глазам, осознала, что занозила палец. И вздрогнула, вспомнив свои детские приметы. Занозить палец – это к неприятной встрече. Запоздалая примета, скажу я вам, у меня уже столько неприятных встреч за сегодня было, куда больше?

Я сунула палец в рот и присоединилась к маме, которая делала тесто для пирожков.

– Надень сегодня платье, Изабель, – попросила мама. – К нам на ужин придут гости.

– Тетка Марисиэла? – уточнила я. Мама, конечно, часто ворчала, что я больше похожа на ковбоя, чем на молодую женщину, но обычно не была против того, чтобы я носила штаны. Исключение она делала только для визитов кузины. Потому что мне проще нарядиться в платье, чем потом весь вечер слушать, как меня неправильно воспитали.

– Нет, – покачала головой мама, раскатывая тесто. – Папа пригласил наших новых соседей.

Я была в очках, но чуть не села мимо стула.

– Соседей? – переспросила, уже догадываясь каким будет ответ.

– Братьев Рамирес.

Ну зачем, пап? Это единственный вопрос, который мне хотелось задать отцу. Но я его не задала. И так было понятно, зачем. Точнее, из-за кого. Из-за меня. Я прекрасно знала своего папу: таким образом он хотел доказать мне, что Рамирес просто соседи. Тихие, мирные, безвредные… волки. Также посмотреть, не расистка ли его дочь. Если это правда, то притвориться больной и отказаться от ужина не получится. Папа пригласит их в следующий раз.

Думаю, была и иная причина: братья – новые люди, то есть, вервольфы, в наших краях, поэтому все хотят, если не сказать жаждут, познакомиться с ними. Моя семья не исключение, а Мирабель вовсе пустится в пляс, когда увидит своих новых кумиров близко-близко. Вопрос в другом: почему Рамирес приняли это приглашение?

Почему именно приглашение отца? Уверена их позвали родители Люсиэль и даже Энцо на ужин пригласил в качестве рекламы закусочной. Он всегда так делал, когда в Лысую бухту забредали туристы. Мой папа рыбак, он ходит на своей лодке в море и вместе со своей командой ловит рыбу для всего городка. Он уважаемый человек, но не сказать чтобы влиятельный. Мэр, конечно, всегда прислушивается к его словам, но пришлые вряд ли знают такие тонкости.

Все это более чем странно.

К счастью, Рамирес не в курсе, что он мой отец, поэтому увидят меня, почувствуют себя неловко и быстро уйдут. Такой был план. Я только не учла того, что Рамирес и неловкость – несочетаемые вещи.

Братья вошли через парадную дверь так, будто это они владели этим домом, а не моя семья. В рубашках в клетку и в джинсах они все равно выглядели хозяевами жизни. На этот раз каждый воспользовался зонтом-тростью, поэтому дождь их не коснулся. Я наблюдала за ними с лестницы на втором этаже. Вообще-то не только я: рядом, перегнувшись через перила, торчал кузен Адриан, а чуть ниже зависла нарядная Мира. Хотя нарядная – это не то слово, она вплела живые цветы в прическу, надела красное платье, в котором бегала на свидания с Артурио.

Мой наряд был поскромнее: белое платье с лиловой каймой по краю юбки и по оборкам лифа. На талию я повязала лиловую, в тон, ленту. Пока одевалась, успела несколько раз обругать моду на обнаженные плечи. Причем Мире такой фасон шел, у нее лиф держал грудь, а вот по моей платье соскальзывало, как-то слишком меня обнажая. Конечно, я могла наплевать на мамину просьбу и спуститься на ужин в джинсах. Но какой-то бес, не иначе тот самый, что заставил меня рассматривать себя в зеркале, толкнул меня в сторону выбора платья.

Ничего особенного? Я очень даже особенная! Именно мне хотелось доказать если не Рамирес, то самой себе. Особенная, красивая даже в очках.

Все мои планы полетели койоту под хвост, когда Рамирес перешагнули порог моего дома со скучающими лицами. Впрочем, младший, Хуан, тут же задрал голову и безошибочно отыскал меня. Его взгляд скользнул по моим обнаженным плечам так откровенно, будто я была голой полностью. Откровенно, жадно, жарко, а после вервольф самоуверенно улыбнулся. Я не ответила на улыбку, отвернулась, но спускаться вниз все равно пришлось. Спускаться и одергивать себя, чтобы не натягивать на плечи платье, которое на них в принципе не натягивалось по фасону.

Конечно, взгляд второго вервольфа я пропустила, да и не уверена, что он на меня смотрел: он сразу направился к отцу, пожимая его ладонь.

– Добро пожаловать в мой дом, Даниэль, – поприветствовал их папа. – Хуан. Я слышал, что вы не терпите чужих прикосновений.

– Не терпим, – подтвердил Даниэль, – но уважаем чужие традиции.

– Мы тоже их уважаем. Расскажете о своих?

– Даниэль, – мечтательно пропела Мира, спеша вниз. – Какое красивое имя.

– Уже не боишься, что нас услышат? – поинтересовалась я, пропуская ее вперед.

На что она лишь поиграла густыми бровями:

– Я хочу быть услышанной.

– Делай, что хочешь, только не втягивай меня в это, пожалуйста, – попросила я и почувствовала спешащие вдоль позвоночника мурашки – верный признак волчьего взгляда. И чуть не подпрыгнула от раздавшегося буквально за спиной бархатного голоса: