Лейтенант милиции Вязов. Книга третья. Остриё - Волгин Сергей - Страница 3

«Ошибся»? Глупо. Он достал кусок бумаги, что-то написал и подал Косте, говоря:

- Вот тебе адрес этого Пашки. Запомни. Займемся парнем, серьезно займемся …

Сегодня я выслушала интересную историю. История грустная. Ее мне рассказала Зоя. Я слушала и удивлялась. Передо мной сидела совсем не та хохотушка Зойка, которую я знала уже почти четыре года.

Мы устроились на скамейке в скверике. Грелись на осеннем солнышке, разговаривали. Не знаю, сумею ли я передать рассказ Зои, ее чувства, свои ощущения. Не так просто это сделать, оказывается. Но все же попытаюсь.

Вот что она мне рассказала.

- Ты помнишь, Надя, когда к нам пришел приемный отец, Тимофеи Павлович, мы стали жить неплохо. Правда, бедновато, но зато дружно. В кино ходили вместе. На озеро ездили. Но экономили каждую копейку. На мороженое редко перепадало, на конфеты тем более. А какая-либо покупка -событие. Садились вечером за стол и начинали считать: сколько на питание, какую часть за квартиру и за свет, нужны ли тетради, карандаши. Если решали полмесяца не ходить в кино, даже братишка Петька не бунтовал. И все же мне нравилась наша жизнь. Петя начал называть Тимофея Павловича папой. И я уже готова была произнести это близкое и сердечное слово … Родного-то папу я помнила чуть-чуть. Он погиб в последние дни воины. Мы долго жили с мамой одни, и я видела, как она мучилась и страдала, рано постарела. Всем понятно: тяжело женщине с детьми без мужа. Сколько раз мама плакала.

И вот к нам пришел незнакомый человек. Мне и Петьке это, конечно, не понравилось. Но как расцвела наша мама! Она работала по-прежнему без устали, но морщины на ее лице разгладились, и наша тихая, всегда грустная, вздыхающая мама вдруг стала смеяться … Ах, как хорошо, когда мама смеется! ..

Зоя перевела дух и продолжала:

- Ты знаешь, Надюшка, когда в семье согласие - живется весело, учеба дается легко, работа спорится. Бывало, посмотришь на разодетых студенток (потихоньку, незаметно), вздохнешь, и опять как ни в чем не бывало - завей горе веревочкой. В платье ли счастье! Некоторые девчата кичатся - им каждую получку родители покупают платья, туфли. Глупо. Гордиться можно только своим трудом. А не тем, что тебе дают другие. Я старалась, училась, получала повышенную стипендию. Ты знаешь. Петька тоже не отставал. Но вот в жизни почему-то обязательно …

Она не договорила, достала платок, вытерла глаза. Я пригляделась: не представляется ли Зойка? Никак не могла я поверить, что она распустит нюни. А Зоя опять заговорила:

- Так и не успела я назвать папой Тимофея Павловича … Недаром говорят: «Эх, жизнь, ты к ней жмись, а она топырится» … Началось с того, что Тимофеи Павлович стал приходить с работы под хмельком. Первое время мама удивлялась и спрашивала: «На какие же ты деньги пьешь, Тимофеи?» «Друзья угостили»,- отвечал. Раз угостили, два угостили, три -напоили. Мама заволновалась: «Даром-то в пивной никто не напоит». И началось!

В семье наступил разлад. Как умеют некоторые люди притворяться и лицемерить! Я потом только спохватилась: мы же ничего не знали о прошлом Тимофея Павловича. Заморочил он нам головы. Откуда он взялся? .. Стал Тимофеи Павлович выпивать каждый день. В доме у

нас появились деньги. А у меня,- помнишь?- модные платья, туфельки на «гвоздиках» и всякие безделушки. Я все брала, хоть и думала: «Где же столько денег берет Тимофей Павлович?» Петя приставал ко мне: «Папа зарабатывает столько, да? Что я могла ему ответить? Как-то я тот же вопрос задала маме, а она лишь покачала головой и заплакала. Да, у нас стало много денег, а в кино мы всей семьей ходить перестали. И мама начала худеть, снова появились на лице морщинки, по утрам она вставала с опухшими глазами, все реже я слышала ее смех. И настало время, когда Тимофей Павлович ударил маму… Я оказалась невольной свидетельницей ,- вернувшись из института, прошла на кухню, а они не заметили.

- Какое твое дело?- кричал Тимофеи Павлович.- Все у тебя в доме есть - радуйся! Ты что, не хочешь жить по-человечески?

- Почему не мое дело? Разве я тебе чужая?- плакала мама.- Не радуют меня твои деньги … Жили безбедно - и хорошо …

- Ты меня еще будешь учить!

- Зачем учить? Я не хочу, чтобы ты пил каждый день, да еще и неизвестно с кем. Ты что-то скрываешь от меня …

- А я обязан тебе все рассказывать? Слишком многого захотела. Зоя помолчала и заговорила печально:

- Ну и так далее. А потом - крик, шум. Я вбежала в комнату и закричала маме: «Чтоб этого человека и ноги у нас не было! Иначе -я уйду из дома». Но как я могла уй ти от мамы? От плачущей , опять похудевшей и постаревшей , той прежней мамы, которая воспитывала и лелеяла нас, берегла и учила … Разве я могла уйти, оставить ее одну? Скорее бы погибла, но не ушла. А через день такой же спектакль увидел Петя, он, конечно, возмутился, нагрубил Тимофею Павловичу, получил хорошую встрепку и замкнулся. Только некоторое время спустя я поняла, что он уже тогда принял свое решение. В семье стало тихо, как на кладбище. Мы почти не разговаривали. Приходили друзья Тимофея Павловича - противные, нахалы. Один косоглазый и лысый , другой - огромный дядя с отвислым животом, рябым носом, острым и хмурым взглядом. Лысый то и дело усмехался: «Что наша жизнь? Три рюмки водки». «Врешь!»- изрекал вислопузый дядя. «Ну, четыре рюмки!»- хохотал лысый .

Эта гадкая шутка повторялась каждый раз, словно приступы тропической лихорадки. Нечестные люди, они и не притворялись, говорили прямо, что живут в свое удовольствие не на зарплату. Поучали: мол, достать деньги другими путями - надо уметь.

Я не удивилась, когда Петя поступил в ремесленное училище и ушел в общежитие, хотя туда устроиться было трудно. Как он сумел, не знаю. А я осталась дома. Мама часто говорила мне, если вечерами мы сидели вдвоем: «Хоть бы ты скорее вышла замуж … А моя жизнь все равно пропащая…». Вот ведь до чего дошло. О себе она уже не думала. А Тимофей Павлович развлекался, где-то проводил ночи. Но деньги домой носил немалые. И от них словно пахло горем. Я теперь понимала: Тимофей Павлович некоторое время жил тихо и скромно после какого-то провала, а как только подыскал подходящих друзей, опять занялся комбинациями. Привычное для него дело.

Однажды я оказалась свидетельницей разговора Тимофея Павловича с лысым дядькой . Это произошло накануне твоей свадьбы. Оба были пьяные и скандалили.

«Хватит с нас! Нельзя зарываться»,- с чем-то не соглашался осторожный Тимофей Павлович.- «Хе-хе! Поздновато спохватился,-хмыкал лысый .- Все равно отвечать вместе. А дел мы уже натворили - дай боже!» «Если не шиковать, обойдется…» «Хе-хе! Надежда юношей питает … А мы не юноши. Жить-то надо! Копейки меня не устраивают.

Чего ждать? Ждать, пока меня по лысине гокнет атомная бомба?»

Тоже мне - философы! Деляги! .. А мама все плачет и плачет. И я ничем не могу ей помочь. Неужели и я буду такая слезливая под старость? Ни за что! Представляешь, Надя, я уже несколько месяцев смеюсь сквозь слезы, обманываю себя и вас … Сколько же можно? С ума сойти!..

- Ох, Зойка, Зойка! Как несправедлива к тебе жизнь! .. А отчего я раньше не почувствовала твоего горя? Почему иногда мы так невнимательны, равнодушны к своим товарищам? Или я еще не научилась распознавать чужое горе? Не так-то просто заглянуть в душу человека.

- Зачем же ты бываешь в плохой компании? Для успокоения? .. -не подумав, спросила я.

Зоя испугалась. Побледнела.

- Какая компания?!- с трудом проговорила она и поторопилась распрощаться.

Я не стала ее удерживать. Надо бы рассказать о Зое моему Мише, может быть, он чем-нибудь помог бы.

Как все сложно, непостижимо сложно!

… Я сижу у окна. Косые лучи закатного солнца бьют с боку, лучи слабые, умирающие, они тают на глазах. Потом улица словно затягивается кисеей. Люблю я это время.

В квартирах начинают греметь телевизоры. Во дворах шумят ребятишки. И это - жизнь.