Ревизор: возвращение в СССР 10 (СИ) - Винтеркей Серж - Страница 31

— Послушайте. Я всю ночь не спал, — проговорил Витя слова японца. — всё думал, чем у вас седьмой инженер занимается?

Мы сидели за одним столом и переваривали услышанное. Получилось как-то вяло.

— Что-то не то… — первым нарушил общее молчание Борщевский.

— Интонаций мало, — заявила Маша. — Вить, ну что ты, как муха сонная⁈

— Муха сонная? — обиделся Витька.

Зря она так. Мы все видели, с каким трудом ему далось то, что сейчас так в лёгкую раскритиковала Маша. Ну нет у человека таланта, или психологические блоки какие-то мешают… Бывает!

Но Витьку критика от любимой девушки сильно задела. Он встал из-за стола, и, никому ничего не сказав, ушёл из столовой. Нам с Лёхой пришлось поднос с посудой за ним убирать.

Маша насупилась. Светка сочувственно погладила её по плечу. Борщевский отнёс и свой и Машин подносы, и мы вышли из столовой. Маша, забыв попрощаться с нами, тоже ушла. А мы, переглянувшись между собой, остались стоять в растерянности.

— И что это сейчас было? — спросил я, глядя на Свету. — И часто у них так?

— При мне первый раз. Обычно всегда нежности телячьи… — пожала она плечами. — Я сама не поняла, чего он так разобиделся.

Мы с Лёхой пожали Кириллу руку и пошли со Светкой на пару. Похоже, Витька боится публичных выступлений. Есть такая фобия. Вспомнилось, что он с самого начала был не в восторге от Машиной затеи привлечь его к инициативе с агитбригадой. Он честно сегодня попробовал порепетировать сценку. Надо было его похвалить, поощрить. А не критиковать. Глядишь, и преодолел бы свои страхи. Но кто ж знал.

На оставшейся паре Витька сидел мрачнее тучи. Никто из нас его не трогал. Мы все рассудили, что вернёмся к этому вопросу позднее, сейчас явно не время.

Переговорный пункт недалеко от метро Щербаковская.

Галия вся извелась, пока её соединили с квартирой родителей. Она полночи не спала, всё готовилась к разговору с матерью. Потом на парах тоже нет-нет, да и начинала снова фантазировать, решая, что скажет, и что может услышать в ответ. Придумывала диалоги, обижалась, злилась и опять придумывала. Думала она и о том, что скажет отцу…

В переговорном пункте была очередь. Снова пришлось томиться в ожидании. Пашка помогал хоть немного расслабиться, сочувственно держа ее за руку, пока она изводила себя. Наконец, её пригласили в кабинку.

— Ало! — нетерпеливо сказала она в трубку.

— Ну привет. — услышала она голос брата на том конце провода.

От неожиданности Галия забыла всё, что придумала, пока к разговору готовилась. Про Марата она как-то забыла. Его в планах не было… Почему-то не ожидала, что трубку возьмёт именно брат.

— Как дела? — неожиданно для самой себя просто спросила она.

— Ох, даже и не спрашивай! Тут такие дела! — воскликнул Марат.

Москва

Глядя на сидящую в телефонной кабинке Галию, судорожно прижимающую к уху трубку, я понял, что новости у нее из дома так себе. На лице жены застыло тревожное выражение, глаза по пять копеек, а уж когда она аж рукой рот закрыла, выражая ужас, едва сдержался, чтобы в кабинку не вломиться. Тесно там, да и что толку, если я буду над душой стоять? Все равно ничего не слышно. Так что сидим, ждем.

Марат тем временем продолжал сбивчиво рассказывать новости сестре:

— Отец с матерью на моей памяти ни разу так еще не ссорились, — говорил он, — Я с тренировки как вернулся, они уже, похоже, пару часов скандалили и все не унимались. Отец как с цепи сорвался. Не понял до конца, что мать там натворила у вас в Москве, вроде они оба такие довольные вернулись. Все ж хорошо было! А утром я пришел, а тут такое… Про помаду какую-то отец все кричал. Что за помада, о чем речь?

— Мама помадой воротник Пашиной рубашки измазала, чтоб нас поссорить, — мрачно пояснила Галия.

Марат затих.

— Ты слушаешь? — спустя несколько секунд молчания Галия заволновалась, что связь прервалась.

— Жопа, — сдавленно ответил Марат. — Извини. Но, блин, какая же жопа!

— Да я сама в ужасе. Не хотела папе говорить, когда мы догадались, что это мама. Но и молчать про такое, сам понимаешь.

— Ну да, не вариант, — Марат вздохнул. — И главное, что она к ведунье этой своей опять пошла. Обещала же отцу, что завязала с этим. Клялась…

— Что теперь будет? Как думаешь? Они помирятся? — Галия не могла найти себе места от переживаний.

— Ха! Ты отца хорошо знаешь. Он только с виду спокойный. Злить его — себе дороже. А сейчас ему сильно подгорело. Боюсь, что все только началось. Это надолго, точно. Такое он матери не забудет. Они спят в разных комнатах, не разговаривают больше. И отец не пьет. Вообще ни капли.

— Мамочки! — Галия в ужасе прикрыла рот ладошкой. — Это плохо.

— Вот и я о том. — Марат согласно хмыкнул. — А ведунье этой я вообще не завидую. Отец всерьез к ней собрался. Сказал, что с дежурства заедет и ухмыльнулся так, что, если б он за моей спиной в самолете стоял, я б без парашюта вниз прыгнул, даже не раздумывая.

Поговорив с братом, Галия на негнущихся ногах вышла из телефонной будки и плюхнулась на стул рядом с Пашей.

— Нельзя было родителям про помаду рассказывать, — дрожащим голосом сказала она, а потом, помолчав, добавила. — И не рассказывать тоже было нельзя.

Всю дорогу домой обсуждали с женой сложившуюся ситуацию. Расспрашивал Галию обо всем подробно, давая ей выговориться и тем самым успокоиться. Заметил, что чем больше она проговаривает волнующие ее темы, тем более рационально начинает их оценивать. Речь моей жене явно позволяет справиться с эмоциями. Не всегда и не у всех это срабатывает. Но у нее именно такая особенность есть. А вот если молчит и что-то сама себе думает, то жди беды. Нафантазирует такого, что потом только диву даешься.

Замес у них в семье, судя по рассказу Галии, сложился серьезный. Наворотила Оксана дел, нечего сказать. Сколько живу, столько поражаюсь тому, какие странные поступки могут совершать люди под влиянием эмоций, особенно негативных. Была же нормальная совершенно женщина, когда только начали общаться, впечатление производила самое благоприятное. И на тебе! Слова какой-то бабки-ведуньи в одночасье разбудили сидящие внутри страхи и превратили прежде спокойную и веселую мать семейства в фанатичку, одержимо нападающую на избранника дочери.

Обиднее всего в этой ситуации мне было за Загита. Вот кого я по-настоящему уважал. Мужик отличный, обстоятельный. Профессия у него такая важная и сложная. Вот совсем не хотелось ему нервы трепать лишний раз. К тому же я понимал, что он всю эту историю реально сильно переживает. Ему неприятна вся ситуация, и за жену стыдно, и перед дочерью и мной вину явно чувствует. Хотя он-то причем! Оксане, той, с гуся вода вся эта эпопея. Она все равно все переиначит на свой лад. Фанатики, они такие. У них доминанта, и они под нее все вокруг себя переделывают, а остальное просто игнорируют. И чего ее так на мне зациклило⁈

Во всех этих раздумьях пришли с Галией домой. Жена после разговора и прогулки успокоилась, снова с Инной пошла в комнату шторы подшивать, что-то беззаботно щебеча про складки и правильную длину полотнища. А я, наоборот, впал в какое-то мрачное настроение. Попытался учиться, но сосредоточиться никак не мог. Пошел на кухню. Надо чаю сделать покрепче и сладкого поесть. Вдарить, так сказать, эндорфинами по пессимистическому настрою.

На кухне сидел Петр. Чаю он уже как раз заварил, чем порадовал. Так что сели хомячить сладкое с ним на пару. Речь как-то сама собой снова зашла про перспективы получения жилья.

Разговаривая с зятем, не мог отделаться от ощущения, что тот что-то не договаривает. Обычно такой прямодушный и конкретный в ответах, при вопросах про жилье Петр начинал юлить, мямлить, пытался общими фразами отделываться или просто жаловаться, что «все сложно». Что за фигня, не пойму?

— А про доплаты не спрашивал? — поинтересовался я, когда заговорили о съемном жилье. — Я слышал, что офицерам доплаты вроде делают, когда семья на съемной квартире живет. Не знаю, насколько большие. Но хоть что-то.