Осинка. Чужая сила (СИ) - Арсланова Саша - Страница 4

— Я там утром, недалеко от места ночлега, силки поставил, — прервал мои мысли мужчина, — может, сходишь, проведаешь? На одних ягодах мы долго не продержимся.

Тяжело ему было на солнечные блики смотреть, мутило страшно. Что ему эти силки, если есть он все равно бы не смог? Пыталась его отваром напоить, заваренным из листьев брусники и травы-кравец, которая в это время года еще не дозревала, но на мою просьбу откликнулась, сразу в руки далась, — отторгнуло нутро Рэнна даже такую малость.

— Если бы дал мне время собраться, с родными попрощаться, — тяжело вздохнула я, — у нас бы и молока, и хлеба вдоволь было, а, может, и сальца, — мой живот громко отозвался на сало, и во рту стало горько от набежавшей слюны. Вот что я за девка, если после всего не сижу, глаза долу опустив, а о животе своем думаю…

— Ладно, схожу, — я нехотя поднялась. Больше, чем есть, мне хотелось просто полежать, прислонившись подранным боком к земле, а может, и уснуть хоть ненадолго.

Лес встретил меня шуршанием листьев и пением птиц, но недовольство его ощущала всем телом. Он гневался, как опечаленный родитель, и где-то в глубине, в самой чаще, грозно раскачивались кроны многолетних деревьев, передавая мне свое настроение. Не дойдя до места ночлега несколько шагов, я села около своей тезки, осинки, прислонившись к ней спиной, и стала слушать, что же все-таки мне пытались сказать.

Я и раньше пробовала так с лесом говорить, но видела только отрывистые картинки, а иногда и просто яркие пятна. Но сегодня, как только я закрыла глаза, а затылок коснулся дерева, перед глазами, как наяву, встал наш деревенский общак — берег Ключиницы. Солнце там еще не встало, но и середина ночи была пройдена: я уже могла различить очертания деревьев, а далеко над рекой светлело небо. К остывшему костровищу медленно, понурив голову, вышел высокий худощавый мужчина и сел прямо на влажную от росы траву.

Я сразу заволновалась, как он в мокрых штанах потом до дома добираться думает, но сам мужчина этого, кажется, и не замечал. Попыталась было подойти поближе, но, к удивлению, не смогла сделать ни шажочка. Да и что-то сказать, крикнуть у меня тоже не вышло. Зато мужчина вдруг зло стукнул кулаками по земле и закричал:

— Сестра! Знаю же, что видишь! Не гневи меня!

Я вздрогнула от удивления. Сестра? Он повернулся к воде, и в утреннем свете я смогла рассмотреть длинное худое лицо с нахмуренными кустистыми бровями, скорбную складку у жестких тонких губ и темные волнистые волосы до плеч. Что-то родное и знакомое почудилось, но прежде я его не видала.

А вот кричал он не мне.

Сквозь тишину раннего утра, когда даже птицы еще сладко спят, послышался легкий плеск воды. На берег медленно и величественно вышла совершенно нагая молодая женщина и неожиданно звонко расхохоталась:

— Ты ли, братец дорогой, гневаться удумал? На меня?

Мужчина быстро поднялся, снял с себя рубаху, но подходить к женщине не спешил. Он как будто залюбовался ею. А была она и вправду необыкновенно хороша и прекрасно это знала. Откинув длинные светлые волосы за спину и смахнув надоедливые капли с лица, она с улыбкой попросила:

— Ну же, Форр, дай уже мне что-нибудь накинуть, холодно.

Сделав несколько шагов, он с силой швырнул ей одежду, а потом резко отвернулся, стиснув кулаки.

Женщина неторопливо надела рубаху, медленно её застегнула, не произнося ни слова, и осторожно подошла, обняла со спины мужчину, которого называла Форром, прижалась к нему лбом.

— И правда гневаешься… Братец, посмотри на меня, али не соскучился, сидя у себя в чаще да с воронами общаясь? — засмеялась опять она, но мужчина не оборачивался.

— Веро, в этот раз ты перешла черту, — он отстранился, а затем со злобой выдохнул. — Как ты могла отдать ее Эйру? Или не знаешь, зачем нашему брату она понадобилась?

— Не преувеличивай, Форр, — мягко и заискивающе ответила женщина, — я не Эйру ее отдала, а слуге его. Много чего в пути случиться может, а я свое обещание сдержала.

— В ней же силы на донышке… — Форр устало обернулся, посмотрел на притихшую Веро. — Своих детей пожалела? Или все Эйру отомстить пытаешься?

Веро дернула плечом:

— Он хотел потомка с частицей нашей крови, я ему его дала. А что силы в ней почти нет, так даже лучше — вернет обратно, как поймет.

Форр тяжело вздохнул:

— Ты этого не знаешь. И я не знаю, — он опустил голову. — Я помогу девочке, отдам свою полностью, чтобы у нее остался хотя бы шанс на спасение…

Глаза женщины испуганно округлились, она схватила брата за руки и умоляюще заговорила:

— Нет, Форр! Ты же уйдешь за грань! Я не хотела этого! Подожди, — заметалась по берегу Веро. — Мы что-нибудь придумаем! Сейчас я позову наших старших! Файро и Терра что-то посоветуют!

— Что же ты не посоветовалась с ними, когда моим кровным ребенком откупалась? — грубо ответил Форр. — Что же ты, недогадливая, ни с кем не посоветовалась, когда перепутала брата со врагом, втянув в войну всех нас, за что мы до сих пор несем ответ перед людьми?

— Нет, постой, Форр, не будем возвращаться опять к той давней истории. Никто не знает, как теперь все повернется… Мы сможем вмешаться, я явлюсь людям, я снова соберу верных мне…

— Остановись, Веро, хватит за свои ошибки платить чужими жизнями. Я принял решение, — он устало опустился на землю, а потом с надеждой посмотрел на сестру. — Если я хоть немного дорог тебе, не бросай ее одну. Она еще слишком мала, чтобы суметь управиться с моей силой, ей понадобится помощь… Расскажи о девочке остальным, передай им мои слова.

Женщина присела рядом, прислонилась плечом к плечу мужчины, безмолвно заплакала, уронив голову на руки, и сдавленно прошептала:

— Прости меня, Форр… Я помогу. Я постараюсь…

Силки оказались пустыми, то ли времени мало прошло, то ли зверь умный стал. Я с тоской поплелась обратно к берегу, гадая, сон то был, навеянный усталостью, или лес мне открылся.

Здесь солнце давно клонилось к закату, и за верхушками деревьев его было уже не видно, только отражалось где-то в середине реки оранжевое марево. От голода мне хотелось свернуться клубочком и по-детски поплакать, размазывая слезы по щекам, но жаловаться было некому.

Рэнн все также лежал на своем плаще и спал. Бледное до синевы лицо с черными кругами под глазами даже во сне было напряжено от боли. Намочив руки в Ключинице, я протерла ими лоб мужчины, но казалось, он не заметил моего прикосновения. Ему становилось хуже. Я попыталась влить Рэнну в рот остатки отвара из травы-кравец, но челюсти были упрямо сжаты, и часть целительного варева просто потекла мимо, по щеке. От страха, что он не очнется, я заметалась, не зная, за что схватиться. То ли костер разжечь, то ли воды натаскать, то ли вообще за помощью возвратиться. Вот только в ночи я далеко не уйду, утра ждать нужно.

И перво-наперво я полезла в ледяную воду за одеждой, оставленной там под камнем. Знаю, не самое умное решение — беспокоиться об одежде, когда других проблем целый кузовок, но от своего не отступила. Неловко оскальзываясь на камнях, вошла в студеную реку и, к своей досаде, вещей на месте не обнаружила, видимо, сильное течение все же смогло перевернуть булыжник и утащить мокрые тряпки. Разозлившись, что камень потяжелее сразу не нашла, я задрала рубаху и пошагала по течению. Надеялась, что хоть что-нибудь зацепилось за корягу или за выступающий из воды корень, иначе идти моему спутнику в одних штанах до самого корабля.

Под кронами стало совсем темно, и я, вздохнув, решила повернуть обратно. Только не успела. Нога предательски заскользила по мокрому камню, подогнулась, и ухнула я в воду с головой. И даже не испугалась сперва, я же росла на берегу Ключиницы, поэтому плавать умела хорошо, ну подумаешь, яма, наша Матушка славилась своим неспокойным характером, и ямы на ее дне встречались частенько. Всего и надо — вынырнуть и нащупать в шаге от себя выход на берег. Только вот, как я ни отталкивалась руками и ногами, выплыть не получалось. Страх мгновенно забрался под кожу, заставив выпустить остатки воздуха из груди и бешено забиться в толще воды. А открытые глаза не смогли рассмотреть светлого пятна неба сквозь черную толщу, и я совсем перестала понимать, в какую сторону нужно плыть.