Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 72
- Предыдущая
- 72/114
- Следующая
— Ты с ума сошла! — всплеснула руками Наташа. — А ну, идем. Сейчас уложу Вовку, и ты мне все расскажешь. Повесь пальто.
Вовку, однако, уложить спать было не так-то просто. Он выдумывал одну причину за другой, чтобы оттянуть этот неприятный момент. Он требовал, чтобы помазали йодом какую-то невидимую царапину на коленке, потом у него начинал болеть живот, который прошел только после конфеты, потом Вовка вспомнил, что не почистил зубы, потом, что ему надо приготовить на завтра цветные карандаши, последним было условие дать ему в постель яблоко и мохнатого любимого мишку. Наконец он, угомонился.
Наташа, облегченно вздохнув, сказала Вале:
— Гаси свет. Пойдем на кухню и спокойно поговорим.
— Я тоже хочу… спокойно… поговорить… — сонным голосом пробубнил из темноты Вовка.
В кухне на плите весело пыхтел чайник.
Наташа усадила девочку за стол, налила чай и придвинула вазочку с конфетами.
— Ну, рассказывай, Валюша, что случилось?
— Просто я не хочу больше так жить…
У Вали вдруг скривилось лицо, и крупные слезы за капали прямо в чашку.
— Ну, подожди. Ну, успокойся, — заволновалась Наташа. — Давай разберемся. Как ты не хочешь жить?
— Вот так, — глотая слезы, произнесла девочка. — У мамы всегда гости. А я не хочу больше каждый вечер гулять по улицам и ночевать у подруг. Я не хочу ее больше видеть… такую! — с ненавистью воскликнула она.
— Но это же все-таки твоя мама, — сама чуть не плача, возразила Наташа. — И она тебя любит.
— A почему тогда она меня заставляет врать? Почему она сама все время врет? Она, никого не любит, она только себя любит!
На бледном личике и на шее девочки, проступили красные пятна, глаза сухо блестели, слез в них уже не было.
«Кажется, это серьезно, — в испуге подумала Наташа. — Очень серьезно. Бедная девочка».
— Но ты подумала, куда уйдешь? — спросила она.
— Да, подумала. Я уеду к папе.
— К папе? — дрогнувшим голосом переспросила Наташа. — А у тебя папа… хороший?
— Очень. Он меня звал. А я, дура, осталась с мамой. Мне ее было жалко.
— А где папа живет?
— В Москве. У меня есть адрес. Я спрятала.
— Подожди, Валюта. Надо сначала папе написать. Ведь это было давно, когда он тебя звал.
— Ну и что же? Разве…
Она вдруг осеклась и испуганно посмотрела на Наташу.
— Нет, Валечка, нет! — Наташа поспешно вскочила, наклонилась к девочке и прижала к себе ее голову. — Ну, глупенькая, просто надо предупредить папу. Но я бы тебе советовала последний раз поговорить с мамой, сказать ей все.
— Я не пойду домой, — глухо сказала Валя. — Ни за что. У нее опять сидит какой-то человек. Грязный, страшный. Она его перевязывает.
— Перевязывает?…
— Ну да. И готовит угощение, и… и я должна идти гулять. И потом, я вам скажу, — Валя перегнулась через стол и понизила голос, — он спрашивал про дядю Петю. Они с мамой на кухню ушли, но я слышала. И еще он сказал, что дядя Петя встречал его на вокзале.
— Чепуха какая, — засмеялась Наташа. — Он же лежит у меня…
«Боже мой, — вдруг испуганно подумала она, — неужели Александр Матвеевич ездил с ним на вокзал? И там… и оттуда привезли потом раненого… А этот-чело-век, значит, все видел? Неужели Семенов его встречал? Но тогда… Ничего не понимаю».
Наташа растерянно посмотрела на Валю.
В это время в передней раздался звонок.
— Это мама! — Валя с испугом вскочила из-за стола. — Она собиралась к вам зайти. А я не хочу ее видеть, не хочу!
— Хорошо, — решительно сказала Наташа. — Иди к Вовке и ложись на мою постель. Только не зажигай свет. Я скажу, что ты уснула. В общем, я найду, что сказать. Иди.
Девочка кивнула и на цыпочках проскользнула в темную комнату.
Наташа открыла дверь.
На площадке стояла Нинель Даниловна. Темно-зеленый джерсовый костюм красиво облегал ее крупную фигуру, полную шею охватывало янтарное ожерелье, в ушах видны были крупные янтарные серьги, свисавшие чуть ли не до плеч, а на руке, державшей сигарету, красовался янтарный браслет. Высоко взбитые рыжие волосы, казалось, тоже отливали янтарным блеском.
«Какие, у нее всегда красивые вещи», — невольно подумала Наташа.
— Простите, дорогая, — произнесла Нинель Даниловна, отводя в сторону руку с дымящейся сигаретой. — Я к вам на одну минуточку, вы разрешите?
— Входите.
— Ах, Вовочка уже, наверное, спит, маленький, — нежно проворковала Нинель Даниловна, вплывая в переднюю. — Прелестный ребенок.
«О своем ребенке лучше подумала бы», — мысленно посоветовала ей Наташа, стараясь успокоиться.
— Проходите на кухню, — сказала она.
— У вас, я надеюсь, никого нет? — игриво поинтересовалась Нинель Даниловна, держа во рту сигарету и двумя руками поправляя перед зеркалом свою пышную прическу.
— Нет. Единственный мужчина уже спит, — улыбнулась Наташа, — так что проходите. — И тоже невольно посмотрела на себя в зеркало.
Рядом с Нинель Даниловной она казалась почти девочкой в своем простеньком платьице. Светлые, коротко остриженные волосы были перепутаны, падали на лоб, а под темными бровями насмешливые карие глаза смотрели сейчас чуть недовольно. «Конечно, забыла причесаться». Наташа отвела глаза и вдруг нахмурилась. Ведь там, в комнате, на ее постели лежала Валя.
Они прошли на кухню, и Нинель Даниловна опустилась на стул, на котором только что сидела ее дочь.
— Ах, дорогая, — вздыхая, сказала она, — я измучилась, думая о брате. Скажите, как он сейчас? Когда вы его выпишете?
— Выздоровление идет нормально. Думаю, скоро выпишем. Вам можно уже не волноваться.
— Что вы говорите! Это же родной человек! Простите, куда можно стряхнуть? — Нинель Даниловна огляделась. — Ну, не беспокойтесь, я сюда. — Она стряхнула пепел в блюдце и продолжала. — Единственный близкий мне человек, кроме Валечки. Я безумно переживаю. Поверите, у меня даже начались мигрени. Так вот. Я хотела вас попросить. Дико между нами, конечно. Кстати, у вас есть брат?
— У меня есть сестра.
— Ах, это совсем не то. Мужчины, они ужасно не самостоятельные. Петя особенно. За ним нужен такой уход.
— За ним хороший уход.
— Ах, я знаю, знаю. Я вам безумно благодарна, дорогая… И… если разрешите. Дико между нами.
Нинель Даниловна вынула из кармашка небольшую коробочку и придвинула ее через стол к Наташе:
— Посмотрите. Если вам понравится, я буду безумно счастлива.
Наташа машинально открыла коробочку. На черном бархате сверкало колечко с маленьким бриллиантом.
— Вы с ума сошли!
Она хотела оттолкнуть коробочку, но Нинель Даниловна поспешно удержала ее руку.
— Ах, я вас умоляю, дорогая. Это же так естественно. Ведь я не взятку же вам даю? И ничего от вас не прошу. Это благодарность. За отношение. Только и всего. Поверьте, все так делают. Буквально все. И никто не обижается. Потому что это от всего сердца. Поверьте, дорогая.
— Мне не нужна такая благодарность, Нинель Даниловна.
— То есть как не нужна? Вы такая молодая, такая прелестная. Это колечко вам безумно пойдет. К любому платью, к любой прическе, имейте в виду. Кстати, у меня есть одна женщина. Она приносит очень милые вещицы. Вас не интересует?
При других обстоятельствах Наташа, наверное, заинтересовалась бы. Но сейчас ее переполняло отвращение.
— Нет, Нинель Даниловна, это меня не интересует. И колечко тоже. Спрячьте, пожалуйста. — Она решительно отодвинула от себя коробочку. — Если вы пришли только за этим…
— Нет, нет. Хотя вы меня безумно огорчили: Я ведь так к вам расположена. — Нинель Даниловна погасила сигарету и осторожно поправила мизинцем свои длинные, черные ресницы. — Я хотела вас попросить, дорогая. Ко мне приехал родственник. Двоюродный брат. Из Ташкента. Завтра уезжает обратно. Ему так хотелось бы повидать Петю. Умоляю, устройте. Никто не будет знать, клянусь. Хоть на одну минуту.
— Я вам говорила, Нинель Даниловна, что это не возможно.
— Но вы же врач, дорогая, вы же знаете, как это важно для больного. Он лежит у вас уже три месяца. И ни разу… ни разу… — Она всхлипнула и осторожно сняла с глаз слезинку. — Это так жестоко.
- Предыдущая
- 72/114
- Следующая
