Время для жизни (СИ) - "taramans" - Страница 44

- Еще… еще, сделай вот так… да, да… приятно… а-а-а-х-х-х…

Вот этот «ах» - снова накрыл Ивана с головой. Замычав, он еще чуть раздвинул Вере ножки и опустился меж них лицом.

- Ты что… ты что, сдурел? Ай… Ваня… что ты… что ты делаешь… а-а-а-а-х-х-х…

Потом он приподнял и закинул ее ноги себе на плечи, для удобства доступа… ага.

Вера мычала, закрыв себе рот обеими руками. Ее тело изгибалось на матрасе, она то прижималась к нему, то отодвигалась и ерзала бедрами по сторонам. Потом – резко стиснула его голову ногами и напряженно выгнувшись, замерла. Не слышно было даже дыхания. Через несколько мгновений она с всхлипом втянула в себя воздух, и ее грудь заходила ходуном.

А с Ивана как волна схлынула. Стало легко по всему телу. Только в голове слышался какой-то комариный звон. Он подтянулся на дрожащих руках по матрасу вверх, к Вериному лицу, и очень нежно поцеловал ее в губы. Она молчала.

Он уже стал дремать, обнимая ее, когда она вдруг рывком повернулась к нему:

- Ты что же творишь, засранец этакий! Ты зачем же так делаешь, а? – потом обхватила его руками за шею, и уткнувшись носом ему в плечо, разревелась.

«О как! А что не так-то?». Мысли в голове ворочались нехотя, как в мёде.

«Мед в голове! – откуда это?».

- Вер! Ну ты чего, а? Ну… ну что ты, милая… я… я обидел тебя чем? Зачем ты плачешь? – вот как ее успокаивать, и самое главное – отчего успокаивать?

Постепенно Вера успокоилась, и пошмыгивая носом, обиженно выговаривала Косову:

- Ты, Ваня – как есть балбес! Ну вот что ты делаешь, а? Ну… ладно… я – такая вот… и мужики у меня были… ну – кроме тебя и Андрея… да – еще и Василия. А сейчас я что делать буду? Ну кто вот так меня… приласкает, а? Это же… как забыть-то такое? Сволочь ты, Ванька!

- Ну я же здесь, с тобой! Разве же тебе плохо? – Иван прижимал женщину к себе, поглаживал ее по спине, спускался руками к попе и потискивал ягодицы.

- Ну… ты же все равно… уедешь… вон – осенью тебя Петровна выселять будет… уже сказала. А я как тогда?

- Ну… как минимум еще год я никуда не уеду. А Петровна… да пошла она… я уже нашел себе место для жизни. И еще – что же мы встретиться не сможем, что ли? Ну… если захочешь, конечно… Ну – ведь найдем, где встретиться, правда ведь?

- Ох, Ванька… Ну вот зачем ты вообще сюда приехал, а? Ну – жила же я как-то до этого… без этого всего… а сейчас как? Попробовав-то?

- Девонька-кисонька! Я тебе обещаю, пока я здесь, в Никольске, я всегда буду хотеть тебя… И, в общем… мне с тобой очень хорошо!

Иван снова стал целовать Веру. Лицо, шею, плечи… опускаясь все ниже и ниже…

Когда Вера, чуть пошатываясь и с шалой улыбкой на губах, ушла, Иван задумался.

«А вот повезло же тебе, сраный попаданец, что подвернулась тебе такая женщина! Если бы не Вера – чтобы ты делал, с юношеской гиперсексуальностью и опытом зрелого мужика конца двадцатого века? Благодарен я ей? Безусловно! Надо ей подарок какой-то сделать… Вот только вдвоем подумать, как «залегендировать» этот подарок. Кто-то может сказать – она блудница, и, в общем-то, будет прав. Только я так говорить не буду, ибо – «кто без греха, тот пусть первым бросит в нее камень!». Но это буду не я, это – точно!».

После ухода Веры, он навел порядок в комнате, проветрил ее. А то запах стоял такой… определенно возбуждающий.

Выйдя во двор, посидел, блаженно расслабившись и лениво покуривая, почувствовал голод. Этот «не дядька» быстро и уверенно набирал обороты и заявлял о себе со все большей силой.

«Так… а моя ответственная квартиро-сдатчица оставила ли мне что-нибудь, или по своей склочности упылила на рынок, позабыв про меня?».

Но нет… Зря он наговаривал на Петровну. Как всегда, на столе в сенях ее половины, стояла крынка с молоком, в плетеной корзинке, накрытой полотенцем, подсыхал изрядный ломоть ноздреватого хлеба, а рядом лежали пара вареных яиц, кусок сала и луковица.

«Ну что ж… маловато, конечно, но – сойдет! Все-таки надо выбраться в город, зайти в какую-нибудь столовку. Жуть как хочется горячего и жидкого! Супца бы какого-нибудь, а лучше – борщеца! Да с изрядным ломтем мяска на кости! Интересно, а как сама Петровна обходится все время в сухомятку? Или она днем где-нибудь перехватывает?».

Столовка – это, конечно, здорово! Но умяв все припасенное для него хозяйкой, Ивана неудержимо потянуло в сон. Ну да, ночью толком не спал – все какое-то… этакое снилось, потом – интенсивные физические упражнения, а потом – и сексуальные, не менее интенсивные! А сейчас-то – брюшко полное, тепло от него по телу расходится и клонит, клонит на подушку!

«Так, ладно… Пару часов – посплю, голова лучше работать будет!».

Парой часов – не обошлось, Иван продрых аж до шести часов вечера! Даже стыдно стало – а как там Вера, после таких-то кувырканий, да возня по дому и с ребятишками?

За стеной иногда слышалось постукивание, да побрякивание, из чего он сделал вывод, что Петровна – уже дома.

«Ладно, умыться, поужинать и садиться за тетрадку, кропать вирши. Чужие, конечно! А как иначе прожить попаданцу! Все-таки для всегдашней русской интеллигенции – «ворюги милее, чем кровопийцы». Вот и будем – те, кто «милее»!».

Постучав к хозяйке, Иван поздоровался.

- Ну, хоть сегодня вовремя пришел! – Петровна опять чем-то недовольна.

За ужином он обрадовал ее тем, что директор, после открытия клуба, согласен на его заселение в комнатушку, под лестницей. Хозяйка никаких эмоций явно не выразила. Ну и Бог с ней.

«Так… «Шмеля» значит – берем! Да там и песенка-то – недлинная».

Откуда-то Иван помнил, что перевод так и невспомненного им автора, был куда как короче, оригинальных стихов Киплинга. Да и ладно! Если в восьмидесятых года песня так пошла в народ, то и сейчас будет – не хуже. Будем надеяться!

Потом Косов решил записать слова той песни, что пел Вере, когда они… ну в первый раз. Ага… «Горькая ягода».

«Правда, не понятно – она будет подходить по типажу этой певице… бывшей Илюхи. Тоже – посмотрим!».

Дальше… Что там еще – «кабацкого»? Да что думать-то? «Глаза напротив» Ободзинского; «В шумном зале ресторана», там, где про поэта, это точно должно женщинам зайти!

Что еще? А вот – близко к народным, точнее – к народу: «Мы на лодочке катались» и «А он мне нравиться». Уж больно ему нравилась Валентина Толкунова. Ну а про Герман – тут уж и вовсе говорить ничего не надо!

А еще Иван записал слова песни, которая никак к «кабацким» не относилась, но ему нравилась еще с юности, про «заречную улицу». Ее он не собирался отдавать в уплату. Да и не «кабацкая» она вовсе. Но она ему напоминала собственную юность и его родной городок. Поэтому, закончив с писаниной поздним вечером, он вышел в ограду и тихонько, как только можно, попытался самостоятельно подобрать аккорды. Получалось откровенно плохо! И сам-то он играл, как пьяный босяк в подворотне, а с подбором музыки – вообще швах!

«Ладно… оставим это Илье. Да и предложить ему стать соавтором – автором музыки. А что не так? Пусть Илья хоть в будущем какую копеечку получит!».

Иван не сомневался, что песни пойдут, а значит, в какой-то момент настанет необходимость их легализации, регистрации и прочей бюрократии.

Наутро Илья огорошил его известием, что завтра к ним в клуб приедет этот пресловутый Калошин и бывшая Ильи. Звать ее, оказывается – Варвара.

- А чего так рано-то? У меня же и по песням – так… наброски только. И с музыкой – вообще никак. Я думал, ты мне поможешь с этим, ну… ноты там… то-се…, - Косов был растерян.

- Иван! Ты не понимаешь! Чтобы музыканты освоили новую песню – недели мало. А у нас, по плану, открытие клуба, и значит – концерт уже через три недели! Времени вообще нет! Поэтому – вовсе не рано!

- А как ты… ну – уговорил этого Калошина, и… певицу к нам приехать? Что за песни пообещал? Ты же – даже не видел еще текстов, и музыки вообще нет! Илья, я считаю – это… авантюризм какой-то! Вот!