Конторщица 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 50

— Чего это она? — удивилась Зоя, икнула и сконфуженно хихикнула.

— Это Ольга, сестра моего бывшего и мать Светки, — тихо объяснила я.

— Ты же говорила, что она красотка? — удивилась та. — Актриса.

— Была красоткой… время-то идёт.

Прозвенел звонок и мы, торопливо допив кофе, поспешили в зал.

Пока Агафья Тихоновна маниакально перебирала женихов на сцене, я сидела в зале и размышляла, какие жизнь порой преподносит сюрпризы и как с возрастом ты становишься все менее и менее кому-то интересным.

— Как не быть седому волосу, на то живёт человек! — декоративно вскричала Фёкла так, что я аж вздрогнула.

— Где ты выдумала седой волос? — возмутился Подколёсин на сцене и, шумно отдуваясь, заметил, — это хуже, чем оспа.

Я опять вспомнила Олечку и была с ним солидарна.

— Ну как постановка? — спросила дома меня Римма Марковна.

— Да ничего так, живенько, — ответила я, вспомнив как толстозадый Подколёсов от сильного желания жениться резвым бесом прыгал по сцене. — А ещё я там Ольгу встретила. Представляете, она там теперь официанткой работает. Правда Светку больше забирать не грозится. Даже удивительно.

— Ой, я бы на твоем месте не была так доверчива, — покачала головой Римма Марковна и добавила, — Ольга не так проста, как кажется. Значит, момент выжидает. Так что будь настороже. Кстати, брошку можешь пока оставить себе. Тебе она очень под цвет глаз идёт. Приколи на пальто и носи.

— Спасибо, — поблагодарила я, хоть и не сильно жаждала носить такое, но обижать Римму Марковну не хотелось. Поэтому решила день-два поносить, а потом под благовидным предлогом верну.

На работе схлестнулась с Кашинской.

В общем, как раз я готовила сводный график мероприятий за третью декаду, как в кабинет постучали и вошла Кашинская, не дожидаясь приглашения.

— Татьяна Сергеевна? Что-то случилось?

— Почему я премиальные получила всего тридцать процентов? — возмущенно спросила она.

— Очевидно, на основании результатов вашей работы.

— Но служебку же вы подаете!

— Я, — подтвердила я.

— А почему вы мне показатели занижаете? — воскликнула Кашинская.

— А что вы такого сверх нормы сделали?

— Я подготовила новый отчет о профессионально-квалификационном составе высвобожденных и необходимых работников! И рекомендации с обоснованием о повышении производительности труда!

— Отчёт Зоя Смирнова и Валя Иванова готовили, — поморщилась я, — а рекомендации вы старые переписали, только две новых строчки добавили. Да и то неудачно, пришлось вычеркивать и все переделывать. Так за что вам премия? Радуйтесь, что хоть тридцать процентов есть.

— Я руководила ими!

— А что там руководить? Они каждый год одно и то же по шаблону делают.

— Но я…

— Татьяна Сергеевна! — не выдержала я, похоже моё терпение закончилось, — мне надоело, что вы постоянно присваиваете себе результаты чужого труда.

— Какие могут быть «чужие» и «не чужие» результаты? — не унималась Кашинская, — одну же работу делаем.

— Угу, вот только кто-то делает больше, а получает меньше, а кто-то ухитряется, ничего не делая, делать карьеру и получать премии….

— Вы на что намекаете⁈ — взвизгнула Кашинская.

— Да вроде не намекаю, а прямо говорю, — усмехнулась я.

— Вы на меня взъелись! И, говорят, для своей подруги Смирновой место готовите!

— Правильно говорят, — не стала отпираться я, — так что советую вам начинать искать работу. Первый ваш промах и я уволю вас с треском. Но лучше, конечно, чтобы вы сами уволились. Или найдите другую работу, и мы вас по переводу оформим.

— Вы очень пожалеете! — фыркнула Кашинская и выскакивая из кабинета, ядовито добавила, — и брошка эта на вас уродская!

Хлопнула дверь, несчастная «Алёнушка у омута» опять низверглась вниз, а я машинально потрогала стеклянные кристаллы: надо будет эту картину с собой на Москву забрать.

Дома сидел Будяк, нагло дул чай и уплетал рыбные пироги Риммы Марковны.

Я вошла на кухню, он расцвёл улыбкой, утянул ещё кусок из тарелки и назидательно сказал:

— Душа моя, я вот что подумал…

Я напряглась.

— А давай на следующей неделе махнем с тобой вдвоём в Кисловодск? Я знаю, ты всё время туда хочешь. У меня сослуживец в Ессентуках живёт, давно звал. Поедем к нему, а Кисловодск там рядом, потом съездить можно будет.

— Пётр Иванович, я недавно только туда ездила. Так что нет, не поеду, — ответила я, присаживаясь за стол и наливая себе чаю.

— Ты таки точно на Москву собираешься? — нахмурился Будяк.

— Да.

— А как же наши планы на будущее?

— Какое будущее? — удивилась я.

— Жить в моём доме, ходить в лес, на рыбалку, любить друг друга?

— Не люблю рыбалку, — ответила я и встала из-за стола. Что-то пить чай перехотелось.

Настроение испортилось.

Будяк разобиделся и ушел. А я сидела и, чтобы не слушать ворчание Риммы Марковны, размышляла.

Ну вот перееду я в Москву… А правильно ли я делаю или нет? О том, что я там нормально устроюсь, я теперь даже не беспокоилась — Леонид во многом сильно помог: договорился насчет спецшколы с углублённым изучением языков для Светки, подыскал несколько приемлемых вариантов жилья, осталось выбрать и завершить все бумажные процедуры, да и то, основную волокиту он взял на себя. Работа там у меня, считай, есть, высшее образование вот-вот будет, осталось ещё четыре экзамена и зачёт сдать, а потом — дипломная работа и госэкзамены. Ничего, и это преодолею.

Но вот правильно я поступаю с Москвой или таки нет?

Вот пришел Будяк, зовёт жить в Малинки, там у него дом, огород, сад, рыбалка. Скоро же начнутся «лихие девяностые» и те граждане, у которых есть подсобное хозяйство, прекрасно выживут. Те же, кто привык жить на голую зарплату — вот им как раз будет полная жопа.

А в Москве у меня кроме зарплаты и, может, каких-нибудь подработок, ничего и не будет. Светка будет уже учиться в институте, а вот потяну ли я институт? Римма Марковна будет совсем дряхлой — смогу ли я оплачивать ей лечение и санатории?

Так, может, лучше-таки в Малинках остаться? На своей картошке не пропадём. Хотя смогу ли я в Малинках, считай в лесу, воспитать будущего президента? Это только в книгах волки или обезьяны в лесу воспитывают героя, и он потом вырастает и легко идет покорять города и страны.

Что мне делать? Вырыть бункер, запастить ящиками с водкой и коньяком, а когда начнется «сухой закон» и всё станет по талонам, продавать эту водку и жить на вырученные деньги? Но это всё будет ровно до того момента, когда бандиты, расплодившиеся в девяностые, не пронюхают об этом. И вот тогда мне будет «ой». Так что этот вариант не подходит.

Или подсказать Мунтяну, что нужно срочно грохнуть Горбачёва? Но он же не один всё развалил. Ну грохнет он его, так западные «друзья» другую кандидатуру найдут, я уверена, что у них есть и запасные планы. Так что здесь толку тоже не будет, только парня подставлю.

Есть ещё вариант — остаться здесь. Но стопроцентно в девяностые от депо «Монорельс» хорошо если горе-рекомендации Кашинской с обоснованием о повышении производительности труда в городском архиве останутся. Да и то не факт.

И тут в дверь позвонили.

Так как я на Римму Марковну слегка обиделась за все эти фокусы с Будяком, которые она опять якобы незаметно пытается проворачивать, то принципиально открывать не пошла. В коридоре раздались шаркающие шаги вредной старушки, душераздирающие стоны и умирающее покашливание смертельно больного человека.

Мда, такая артистка в ней пропадает.

Может, договориться, чтобы ее в местную самодеятельность взяли? Ну а что, будет выступать, на гастроли в окрестные сёла ездить, прославится.

Я хмыкнула, представив, как Римма Марковна со вздёрнутым от собственного величия носом, гордо раздает автографы где-нибудь в Дворищах.

И тут в прихожей раздались сердитые голоса, и Римма Марковна непривычно-тонким голосом закричала: