Воины света (СИ) - Криптонов Василий - Страница 19

Я запоздало сообразил, что о событиях сегодняшнего дня дед пока ничего не знает.

— Ты немного отстал от жизни. — Я забрал у него стакан и присел на край стола. — Не знаю, будет ли об этом в утренних газетах. Понятия не имею, как собирается представить эту историю тайная канцелярия, но и наплевать. Суть та, что Юнг больше не приближен к императору. Он в бегах. Потому что именно он, как выяснилось, все эти годы травил великого князя Бориса Александровича. Он шантажировал императора жизнью сына, требуя казнить меня. Ну и за всеми покушениями на мою нескромную персону так или иначе стоял он. Смерть твоего сына, кстати — тоже на его совести. Хотя я, конечно, больше чем уверен, что ты об этом не знал и не догадывался.

На деда было жалко смотреть. Он, казалось, еле сдерживался, чтобы не заплакать. Оно и понятно — весь мир в одночасье вышибли из-под ног.

Я не стал говорить, что доверяю деду вовсе не из-за его положения в обществе или потому что он мой дед. Как ни странно, несмотря на все наши разногласия, я привязался к старику вполне искренне. И совершенно искренне считал Григория Михайловича Барятинского родным для себя человеком. Но остановило меня не это соображение. Зная Юнга, я догадывался, что ему ничего не стоило заморочить голову честному простодушному старику — который не умел обманывать сам и не ждал обмана от людей, которым привык доверять. Просто если бы вдруг дед — ну, мало ли, чем чёрт не шутит, — был в курсе относительно делишек Юнга, он бы отреагировал на мой финт с похищением цесаревича совсем иначе. Немедленно сообщил бы Юнгу, что Борис находится в Барятино, и мальчишку похитили бы сразу. А так — Юнг узнал об этом только от меня.

— Не может быть, — пробормотал дед. — Этого просто не может быть…

— Увы, — вздохнул я. — Всё, что можно сказать в защиту Юнга: после того как цесаревич, избавившись от влияния своего «доктора», выздоровел, через него в наш мир полезла Тьма из Бездны. Парень стал вратами для её прорыва. То есть, на первый взгляд может показаться, что болезнь цесаревича Бездну каким-то образом отводила. Юнг об этом знал, оттого и не спешил ставить мальчишку на ноги. Но это — только на первый взгляд. А что на самом деле было раньше, курица или яйцо, мне нужно выяснить. И я очень рассчитываю на то, что ты мне в этом поможешь.

— То есть… — ошеломленно пробормотал дед. — То есть, ты хочешь сказать, что либо Юнг обнаружил прорыв Бездны и закрыл его — пожертвовав здоровьем цесаревича… Либо он сам же и создал этот прорыв?

— Верно! — Я отсалютовал пустым бокалом.

— Но тогда… — дед покачал головой. — Тогда, думаю, вопрос можно закрывать. Если бы Юнг почувствовал прорыв, он бы обязательно известил нас — Платона и меня. Пусть не сразу, но известил бы.

— Так я и предполагал, — кивнул я. Вздохнул. — Примите мои соболезнования. Вас с Платоном кинули через известное место.

— Через какое место? — не понял дед.

— Место силы, — отмахнулся я.

— Что за «место силы»?

— Ну, такое специальное место, созданное, чтобы противостоять Тьме из Бездны, знаешь…

— Никогда ни о чём подобном не слышал, — дед подался вперёд.

Тут я понял, что шутка зашла уже слишком далеко и поспешил перевести разговор в конструктивное русло:

— Так расскажи, пожалуйста, чем вы с Платоном и Юнгом занимались в своём тайном обществе любителей Бездны? Просто собирались раз в месяц, курили сигары и любовались звёздным небом? Или же всё-таки есть какая-то информация, которую мне следует знать?

Дед вздохнул, готовясь к разговору, который явно был ему неприятен.

Из дома мы вышли незамеченными. Нина с мужем первую брачную ночь проводили в отеле, в номере для молодоженов. Китти для разнообразия не отсвечивала. Шофёр Тимофей, который во время свадьбы пил за здоровье молодых, не отставая от других гостей — за специальным столом, накрытом для прислуги, — спал мертвецким сном.

Дед попробовал уцепиться за эту соломинку и предложил перенести поездку на какой-нибудь другой день. Но я напомнил, что у меня нет проблем с управлением любыми транспортными средствами.

Выехали мы в полной темноте. Дед показывал повороты, но адрес называть по-детски отказывался. Как будто я не мог запомнить дорогу. Эх, стареет он всё-таки… Грустно. И никуда ведь от этой заразы не денешься, всякого настигает. Мне ещё повезло, отыграл себе лет двадцать в запас. Впрочем, с учётом всех обстоятельств, перспектива дожить до старости выглядит чрезмерно оптимистичной. Я бы дальше завтрака не загадывал.

— Значит, там вы собирались, — сказал я — больше чтобы нарушить тишину, которая немилосердно усыпляла.

Я, как внезапно выяснилось, опять не спал почти двое суток, и мозг начинал подавать тревожные сигналы.

— Не знаю, что уж ты там себе нафантазировал, — буркнул дед, — но вместе мы собирались очень редко Можно сказать, почти никогда. А это место посещали по очереди.

— Для чего?

— Для наблюдений. — Дед помолчал. — Род Барятинских издревле служит дозорным. Так же, как и род Хитровых.

— А Юнг?

— Юнг дошёл до всего своим умом. Он сам определил в нас с Платоном дозорных. Сам вышел на связь с нами и предложил свою помощь.

— А что получил от вас?

— Знания, — убито сказал дед. Свыкнуться с мыслью о том, что Юнг оказался предателем, ему было непросто. — Сейчас ты сам всё увидишь.

В этом районе Петербурга мне бывать ещё не доводилось. Особняк, к которому мы подъехали, выглядел заброшенным. Пыльные окна, проржавевшая ограда, фонарь над входом не горит. Но дед решительно отодвинул щеколду на задвижке в ограде, поднялся на высокое крыльцо и отпер дверь своим ключом.

— И это вы называете конспирацией? — удивился я. — Никто, по-вашему, не мог сюда забраться?

— Не мог, — отрезал дед.

Он вошёл внутрь, взмахнул рукой, и загорелись свечи, расставленные везде и всюду. На столах, полах, полках — на всех горизонтальных поверхностях дома толстым слоем лежала пыль. Половицы скрипели. Дом выглядел мёртвым.

Впрочем, несмотря на это, планировку я узнал — почти точная копия нашего городского особняка.

— Давненько сюда никто не заходил, — заметил я.

Свежих следов в пыли не было видно.

— Не спеши с выводами, — буркнул дед.

Он прошёл через просторный холл. Я двигался следом за ним. Тут дед остановился, повернулся на сто восемьдесят градусов и сделал рукой жест — мол, полюбуйся.

Я обернулся. Полюбовался. За нами стояла пыльная целина, в которой не осталось ни единого следа.

— В этот дом вложено слишком много магии, чтобы кто-то просто так сюда залез, — прокомментировал дед. — А если залезет…

Он вышел в коридор — точную копию того, что был в городском особняке, там этот коридор вёл к чёрному ходу. И лестница, ведущая в подвал, располагалась там же. Дед спустился по ступенькам к двери в подвал и протянул мне ключ.

— Что, хочешь тюкнуть меня по затылку и замуровать там? — невесело пошутил я.

— Смешно, — с каменным выражением лица отозвался дед.

Я взял ключ, с трудом отпер ржавый замок. Распахнул дверь. Тут внутри никаких свечей не оказалось, из помещения пахнуло сыростью. Мои глаза, разумеется, отлично видели в темноте. И видели, что там ничего нет. Самый обычный, пустой отсыревший подвал. Капли конденсата на каменных стенах.

Я спустился по скользкой лестнице, обошёл помещение. В дальнем углу, невидимая от двери, валялась строительная каска. Попинав её носком ботинка, я вернулся к деду и сказал:

— Разочарован.

— Выйди оттуда и запри дверь.

Я вышел. Запер. Дед отобрал у меня ключ и снова вставил его в замок. Повернул точно так же, как я, и открыл дверь.

— Твою ма-а-а… — протянул было я, но тут аристократическое воспитание — пусть и запоздалое — взяло верх над происхождением, и окончание я проглотил.

За дверью снова был подвал, но — совершенно другой. Никакой сырости. Никакой темноты. Из ламп, висящих под потолком, лился электрический свет.