Срезанная ветвь (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 27

Мы долго говорили по душам. Он, знающий мою тайну, попытался спросить про моих бывших женщин — удивительно, но я обнаружил, что забыл почти всё, касающееся своей прошлой личной жизни. Судя по всему, все личные привязанности забываются одними из первых, потому что привязка к инстинктам и телу реципиента оказывается сильнее размытых образов.

Сид рассказал про свою первую юношескую любовь — мещанка-одноклассница, в старших классах, с треском продинамившая крепостного.

— Вот же проклятые сословные различия, — посочувствовал я.

— Да какой там! Вообще не в этом дело. Ты бы видел меня. Высокий, косматый, прыщавый, неуверенный. Я ей на перемене в любви признался, заикаясь. У туалета.

Елаут лежал дальше, западнее. По карте казалось, что от Казанцева до него — рукой подать, но я знал, насколько обманчивы бывают маршруты через лес и горы. Новокавказская и Тонмаорская автономии были самыми гористыми из всех территорий в Русской Антарктике. Самая высокая гора здесь достигала четырёх километров, мы проехали мимо неё и вырулили к пограничному пункту. Здесь был серьёзный досмотр, практически фильтрация — досмотрели весь багаж, проверили и переписали.

Особенно внимательно «нюхали» артефакты — пришлось десять минут ждать специального человека, дедка с бронзовой кожей, который внимательно осмотрел цепочку, урезающую навык, затем попросил:

— А ну сыми!

Я приподнял её на двух пальцах, чтобы она не касалась шеи, он принюхался, потом усмехнулся, сказал:

— И это всё? Я-то думал, двенадцать или пятнадцать, давеча одного такого ловили, а тут сем от силы. Пущай проходит.

От границы до Танетуа было ещё десять километров пути. Городок стоял на излучине крупной реки и оказался крепостью, практически кремлём. Крепкие бетонные стены, крашеные в белый цвет, коренастые башенки, за ними — красивые старинные здания имперской эпохи — и неказистый бетонный район двадцатиэтажек на противоположном берегу.

Мы проехали в кремль, где был ещё один досмотр, на этот раз более поверхностный, и припарковались у отеля, где заселился отец. Отец сказал, что задержался, в пути, и будет на утро. Мы ехали весь день, была уже глубокая ночь, поэтому мы выгрузили все вещи ко мне в номер, и я попрощался с Сидом.

Как я думал — от силы на неделю.

Спал после дороги долго и крепко. А на утро меня разбудил звонок в телефон.

— Вставай, мы тут с коллегой уже завтракаем, задерживаться не будем.

Собрался, умылся — и спустился в скромный и не блещущий разнообразием буфет, по дороге в последний раз прикидывая, кто будет спутником. Женщина? Всё же, вряд ли — «коллега» прозвучало как-то уверенно, да и размер одежды был мужским. Отец выглядел спокойным, да и предупредил бы заранее. Пунщиков или кто-то из известных мне братьев одной с отцом ветви — тоже вряд ли, все они были куда коренастее.

Но когда я набрал полный поднос каши и прочей утренней бурды и отыскал глазами столик, спрятанный в самом углу от чужих глаз — моему удивлению не было предела.

— Стёпка, мать твою⁈ Ты-то как тут?

Мой коллега и однокашник по местному отделению Курьерской службы тоже был ошарашен — отец ему ничего не сказал.

— А я на рейсовом автобусе. Получается… сын Матвея Генриховича⁇ Я понятия не имел, что…

Тут он сосредоточился и с серьёзным выражением лица подёргал воротник своего замызганного свитера. Отец прищурился сквозь очки, усмехнулся.

— Да, теперь ты знаешь, какая у меня фамилия. В общем, знакомься, Даря. Это наш с тобой абитуриент в чин лаборанта. Чтобы всё встало на свои места, Стёпка, давай, покажи…

— Что… именно?

— И то, и другое, — сказал отец и положил перед ним ложку.

Он кивнул, нагнулся и полез куда-то не то к ботинкам, не то к нижнему краю штанины.

— Сам… сделал. Ну, преподаватель помог, ещё на курсах, моя выпускная работа, — сказал он и щёлкнул какими-то застёжками внизу.

Я наклонился и посмотрел — на худых лодыжках было что-то вроде браслета не то от наручников, не то от кандалов, кривовато утыканный каменьями. А следом я понял, что не так.

Браслеты выполняли ту же функцию, что и моя цепочка — маскировали реальный процент сечения, урезая его вдвое. При первых наших встречах я оценил процент сечения в районе шести. Но на самом же деле Стёпа был сильнее меня. Раза в полтора — точно. Он был лишь немногим немногим слабее Ануки и сильнее многих, кого я встречал из Общества.

Такой вот самородок, затерявшийся где-то в антарктической тундре. У меня сразу же отпал вопрос, как сын дважды судимого может быть кандидатом в Общество — с таким-то процентом сечения не то, что может, а должен быть кандидатом!

— У меня сезонно колеблется, — сказал он как будто оправдываясь. — Как и у всех, кто тут вырос. К осени упадёт, меньше десятка будет.

— Получается, и навык артефакторный у тебя не единственный.

— Не единственный, — кивнул Степан.

Его взгляд упёрся в ложку, лежащую между нами в центре стола, а вены на лице напряглись. Секунд пять он неподвижно смотрел в одну точку, а затем ложка исчезла. Секунду я не мог понять, что произошло и инстинктивно наклонился вперёд, а затем что-то болезненно ударило меня по носу, а затем брякнуло по столу.

— Прости. Я пока ещё мажу, хотел, чтобы ровно упало.

— Телепортатор, мать твою! У нас в команде телепортатор! — воскликнул я.

— Не выражайся, — сказал отец строго. — У нас в роду не принято.

Я заметил, что общаться при Степане он стал немного по-другому. Всë-таки он был главой экспедиции и официальным экзаменующим Степана. Ну и пусть, подумалось мне — я достаточно накомандовался за последние месяцы.

— У меня пока второй навык слабо, — зачем-то решил оправдался Степан. — Человека пару раз всего. И всего на метр максимум.

— Иногда этого достаточно, — кивнул отец. — К тому же это навык бесконтактной телепортации, который случается один на сотню миллионов сенсов. Что ж, допивайте-доедайте, и пойдём практиковаться.

Мы оделись и пошли во внутренний двор. Когда остались наедине с отцом на лестничной площадке, а Степан отлучился и затем догонял нас, отец сказал:

— Эльдар, Степан знает, что наша задача — найти определённого человека и человека с высоким сечением, но не знает, что это девочка пятнадцати лет. Мы это скажем чуть позже.

— Ты считаешь, что он неправильно поймёт?

— Возможно.

— У тебя хотя бы есть план на случай, если мы её найдём? Куда дальше?

— Есть, — кивнул отец. — Дырявый, как решето и опасный, как бритва, но есть.

Во дворе стоял «Атлант-1998», арендованный отцом — уже знакомых очертаний старенький внедорожник с чуть удлинённым кузовом, потолочным багажником и множеством самодельных примочек.

— Вот, одолжил у товарища, — пояснил отец.

— Мощный кенгурятник, — похлопал я по армированным трубам, торчащим перед бампером.

— Что такое «кенгурятник»? — чуть ли не дуэтом спросили отец и Степан.

Снова эти чёртовы малозаметные различия в лексиконе!

— Ну, вот эта вот дура.

— Антилопник, — поправил отец и отвёл к задней стороне машины.

Пятая дверь внедорожника выглядела по-особенному: была бронированной, наверху крепился какой-то не то тент, не то палатка. Но что больше всего бросалось в глаза — тонкая решётка на стекле из странного сплава с мелкими камнями на пересечениях и точно такая же стенка с решёткой, отделённая от второго ряда сидений.

— Матрицированная машина? Кем промышляет у тебя приятель? Охотник за головами?

— Охотник за головами, — кивнул отец. — В основном — за головами особо непокорных аборигенов, живущих в пригородах. Ну… что ж, приступим к испытаниям, Степан.

С этими словами отец порылся в сумке и вручил здоровенную гальку. Я с расстояния почувствовал, что в ней немало силы — это явно был аккумулятор на полсотни, а то и сотню кейтов.

— Что, прямо… сейчас?

— Да. Постарайся не выжрать всю силу. А то потом заставлю самому заряжать.