Белая башня - Демина Карина - Страница 6

Винченцо прислушался к себе.

Странно.

А ведь и вправду… нет, он не чувствовал себя полностью восстановившимся, слабость имелась, как и неприятное чувство незавершенности, ненаполненности дара.

Но и только.

А ведь…

Еще пару минут назад ему казалось, что третья волна станет для него последней.

– И это я не говорю уже, что вы, никак по врожденной дури, вполне могли бы вызвать пожар…

– Дождь был.

А про пожар Винченцо как-то и не подумал. Но признаваться в этом не хотелось.

– Несомненно… был… и потому нам не придется думать, как преодолеть последствия вашего безумного героизма, граничащего с глупостью, – Карраго был определенно раздражен.

Зато туман определенно поредел.

Стали видны черные обугленные пламенем стволы.

И черная же земля.

Кости… то, что от них осталось. Туша какой-то твари, застывшая на самой границе огненного круга. Небо. Солнце…

Винченцо зажмурился. Кто бы знал, до чего он будет рад увидеть солнце.

И не только он.

Рядом вздохнул барон.

Тень опустился возле сына.

– Живой, – проворчал Карраго. – И да, симптомы болезни сошли на нет, что в некотором роде подтверждает вашу правоту.

– Значит, в замке тоже? Они поправятся? – барон поглядел с надеждой. – Люди?

– Понятия не имею. Но знаю лишь, что в замке мы лишние, молодой человек. Определенно. И возвращаться я бы не советовал.

– Я и не собираюсь, – мальчишка тоже опустился на землю, правда сел прямо и ноги скрестил. А потом закрыл глаза и замер, подставив лицо солнцу. – Здесь так… хорошо.

– Что? – Винченцо показалось, что он ослышался.

– Хорошо. Я понимаю, как это звучит… и в целом все странно. Но здесь действительно хорошо. Спокойно так…

Винченцо оглянулся. Туман уходил, и стало видно сизоватое небо. Воняло паленой плотью, волосом и гнилой водой. Сырой воздух забивал нос и рот.

Мутило.

И глаза чесались.

Мальчишка лег на землю, вытянув руки и ноги. На губах его появилась безумная улыбка.

– Может…

– Не стоит, – Карраго наклонился над ним и провел ладонью. Прислушался. Вздохнул. – Постороннего воздействия не ощущаю.

Безумие.

– Хотя… – он снова задумался и поглядел на Винченцо.

– Нет, – Винченцо покачал головой. – Даже не… я потом тоже слягу. А нам убраться надо.

– Что не так? – Дикарь сидел на корточках у черты и смотрел в лес.

Все не так.

Категорически.

А ведь до чего план был хорош. Убраться из города. Найти источник мешеков. Поселиться при дворе Императора и там, в тиши и спокойствии, просто жить.

– Не понимаю пока… не хватает… – Карраго щелкнул пальцами. – Это как музыку слушать через пуховое одеяло, при том, что где-то рядом громко храпит сосед…

– Образно, – оценил Дикарь.

– Вот… и пытаться не только слушать, но и находить созвучие… а оно есть. Определенно, есть.

– И что вы собираетесь делать? – поинтересовался мальчишка, не открывая глаз. Вот руки на груди он сложил.

– Думаю, – Карраго огляделся. – Логичнее всего в нынешних обстоятельствах будет убраться с этой… подпаленной поляны куда подальше. Лучше всего к воде.

…а теперь они не понятно где находятся, то ли бегут куда-то, то ли мир спасают, то ли просто пытаются выжить.

Чудесно.

Но вот к воде, это он прав. Нежить в большинстве своем воду не любит. Да и в старых картах имелась какая-то река.

– Убираться-то надо, согласен. Но вот как? – Дикарь протянул руку и коснулся спящей девочки. Или все-таки не спящей? Как-то чересчур уж этот сон подзатянулся. И в другое время Винченцо всенепременно высказал бы беспокойство.

В другое время.

Сейчас… нет, не все равно. Но почти.

– Я сына не брошу, – Тень прищурился и руку положил на клинок, выразительно так. Причем понимает ведь, что не успеет, что Карраго достаточно пальцами щелкнуть, чтобы не стало ни его, ни его невезучего отпрыска. Но все одно не отступится.

– Можно соорудить носилки…

– На троих? – Винченцо дотянулся до сестры.

– Двоих с половиной.

– Не выход. Лес…

– Погодите, – Карраго размял пальцы, а затем присел рядом с Миарой. Он похлопал её по правой щеке, потом по левой. – Просыпайся, красавица… знаю, ты нас слышишь.

Слышит. В этом Винченцо почти не сомневался.

– Давай же… не заставляй тебя целовать.

Глаза Миары распахнулись.

– Только попробуй!

– Вот… а с этими двумя как-нибудь управимся, – Карраго подал руку, но Миара её проигнорировала. – Главное, к реке добраться…

– Главное, – проворчал Дикарь. – Понять, где эта самая река.

– Там, – мальчишка, до того лежавший тихо, поднял руку и махнул куда-то в сторону леса. – Тут недалеко…

Верховный

Этой ночью он не спал. Можно было бы, конечно, после сказать, что Верховного мучило недоброе предчувствие, что видел он знаки грядущей беды или же просто получил откровение свыше.

Верно, слух такой пойдет.

Слухи вовсе имеют обыкновение рождаться на пустом месте, а когда происходит нечто подобное, то и вовсе плодятся, что мухи по осени. Правда же была в том, что ему не спалось. Бессонница давно уже стала не проклятьем, нет, скорее уж состоянием донельзя привычным, и Верховный даже научился находить в ней удовольствие.

Тишина.

Покой.

Храм замирает, ибо даже самые распоследние рабы спешат урвать драгоценные минуты сна. И он вновь оказывается наедине с собой. Мысли становятся медленными. Сердце успокаивается. И тело наливается тяжестью, словно дразнит, что вот-вот разум позволит уснуть.

Но затем вдруг сердце ускоряет бег.

А в груди возникает такое знакомое давящее чувство. И воздух в покоях делается тяжелым. Им не выходит дышать, и Верховный сперва садится, а после и встает.

Он выходит тихо, не тревожа сон рабов, которые молоды и устают.

Он проходит мимо их, свернувшихся на циновках, спящих так сладко, что поневоле в душе появляется зависть. Появляется и уходит.

Верховный пьет воду.

Её всегда приносят в высоком кувшине, сдабривая льдом и листьями мяты, а порой еще самую малость – соком. Но он давно уже почти не ощущает вкуса. Да и вода дает лишь недолгое облегчение.

Ему надо наружу.

Наверх.

И Верховный касается стены. В его покоях много сокрытого. И этот путь – один из тех, что сам Верховный отыскал случайно. Давно уже. И пользовался он редко.

Разве что в последнее вот время.

Он взял с собой накидку, запоздало вспомнив, что предосенние ночи уже холодны.

Тайный ход вывел в коридор, пустой, как многие иные, ведь тело храма огромно, а вот жрецов в нем осталось немного. И в этом тоже есть его, Верховного, вина.

Мутило.

Слегка. И не ядом, скорее уж тяжестью вечерней трапезы, которую он заставил себя съесть. А теперь вот мучился.

Лестница.

И снова коридор. Запах пустоты и пыли.

Лестница, пусть и другая.

И воздух. Наконец-то воздух. Легкий. Пахнущий скорой осенью и дождем. Тот моросил, касаясь кожи, и каждое прикосновение обжигало. Но зато снова можно было дышать. И давящая боль в груди поутихла. Верховный стоял, в кои-то веки просто стоял, позволяя себе ни о чем не думать.

Ни об Императрице.

Ни о городе, что был там, под землей.

Ни о Мекатле с его тайнами… у всех есть тайны. И Верховный, кажется, слишком устал, чтобы желать новых.

Ни о золотом боге, куски тела которого заключили в мраморные…

Он не успел додумать. Он не собирался думать, ибо некоторые вещи и в мыслях не стоит произносить. Он просто дышал, когда небеса вдруг воссияли, и тьма отступила, позволив великому огню выплеснуться, пройти волной, затапливая звезды. И следом уже, заглушая все прочие звуки, оглушая, пробирая до самого до сердца, раздался звук.

Тонкий вой.

И плач.

Грохот, который не столько слышен был, сколько ощущался всем телом. И подкосились колени, а ничтожное слабое тело упало в грязь. Верховный и руки-то не выставил, не успел, но распластался на холодной земле, дрожа, как последний из ничтожных. И чувствовал животом ли, ребрами неровность земли, её липкость, холод и острые грани камней. Чувствовал её дрожь, отзывавшуюся в костях. И готовность вобрать в себя все, будь то вода или вот его, Верховного, человеческий страх.