«След Лисицы» - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 1

• 1/57
• Следующая

Виталий с нескрываемым негодованием смотрел на девчонку, сидевшую около его стола. Как она себя размалевала! Брови, веки, ресницы, щеки… А этой дуре только восемнадцать лет! И ведь, между прочим, интересная девчонка. Но радуга красок на лице заставляет думать, что все в ней фальшиво, нескромно, все словно кричит: «Глядите, глядите, кому не лень, вот я какая! Глядите же!» А впрочем, все это кричит, пожалуй, еще нескромнее: «Я накрасилась так, не только чтобы ты смотрел. Ты можешь подойти, познакомиться, угостить меня, потанцевать, приударить за мной. Пожалуйста! И если ты мне хоть чем-нибудь понравишься…» Виталий нахмурился. Ерунда! Это не тот случай. Перед ним сидела всего лишь глупая девчонка, перенявшая все это от других, поопытней, как «моду», чтобы выглядеть «современной девочкой без предрассудков». Вот и все…

Виталий поглядел на тонкую, нежную, чуть пульсирующую в одном месте шею девушки. Ему стало не по себе, и он, чтобы придать себе больше решимости, начал вспоминать об этой девушке все, что уже знал.

— Водку употребляешь? — сухо спросил он.

— Что вы! Мама не разрешает.

— А малеваться так мама разрешает?

— Ну… тут вкусы… Мама принадлежит к другому поколению. А водка… Что вы!

— А вот мне говорили, что пьешь. И куришь. Не совестно? Сама себя ни во что не ставишь. Ну какое к тебе может быть уважение?

Девушка, опустив голову, хмуро молчала. Высоко, горой взбитая модная прическа, казалось, вот-вот свалится на лицо. Девушка хмурилась и молчала. Ей не было стыдно, нет, и не было страшно. Виталий видел, ей было просто скучно. До нее не доходили его слова, ей, наверное, казалось, что он это говорит так, по должности.

— С кем Васька тебя знакомил?

— Ни с кем. И я вообще не знала, что он такой плохой мальчик.

— Знала, что он плохой мальчик. Прекрасно знала. Только научилась врать. Я тебя, Люда, предупреждаю…

Виталий заставлял себя говорить спокойно-иронически, а у самого накипала злость. «Выпороть бы тебя, — думал он. — Ремнем. Чтоб неделю сесть не могла. Интересно, кстати, кто твоя мама и куда она смотрит?» Он злился. Игорь перед допросом сказал: «Узнай все про Васькину компанию. Ее надо расшибить». А эта сопливая девчонка ничего не говорит!

…Для Виталия его работа уже давно была окутана романтикой, давно, еще когда он на первом курсе юрфака прочел книжку об уголовном розыске. И, придя сюда на работу меньше года назад, он до сих пор был по-мальчишечьи счастлив. Ничто не поколебало его в этом чувстве — ни беготня по городу, ни вообще бешеный темп работы, когда одно срочное, даже сверхсрочное дело налезает на другое, ни неудачи. Тем более когда, ну, никак не можешь сообразить и отыскать те концы, за которые надо потянуть, чтобы распутать узел, тех людей, которые могут и захотят рассказать о том, что знают сами и что необходимо знать Виталию и его товарищам. А им надо знать много и о многих, чтобы не допустить преступления, чтобы вовремя расколоть группу, заставить отказаться от задуманного, осознать или испугаться.

Вот и сейчас, этот Васька. Опасный парень, неглупый, энергичный, но с замусоренной головой и наглым нравом. Он знаком с этой девчонкой, «ударяет» за ней. Но Игорь о ней сказал: «Любви тут нет. Боится. И интересно». Однако попробуй подбери ключик. Найди слова, найди струны в душе, которые надо задеть, чтобы эта девчонка начала рассказывать. Ох, сколько еще возни с этой компанией!..

Зазвонил телефон. Виталий взял трубку. Голос Цветкова сказал:

— Лосев? Девчонка у тебя?

— Да.

— Выпроваживай. Едешь со мной. Откаленко найди.

— Слушаюсь.

Новое дело! Казалось, и так не продохнешь и так уже суток не хватает. Но каждое новое дело невозможно волновало Виталия, разжигая воображение.

Уже в машине высокий, плотный Цветков в синем плаще и черной кепке, не поворачивая головы — он сидел рядом с шофером, — сказал:

— Едем, милые мои, в музей Достоевского. Я лично в жизни там не был. А ты, Откаленко?

— Не приходилось, Федор Кузьмич.

— То-то. Какие только университеты у нас не пройдешь!

Виталий с наигранной небрежностью спросил:

— А там что, кражонка?

Они сидели рядом на заднем сиденье машины, Лосев и Откаленко, очень разные парни, но все же чем-то неуловимо похожие. Лосев — высокий, еще по-мальчишечьи тонкий, румяно-розовый, с длинными ресницами и пухлыми губами. Был он в светлом, переливчатом плаще и модной светлой кепке, и костюм на нем был модный, хотя и недорогой. И узкий галстук на белой сорочке был завязан тоже модным крошечным узлом. Интеллигентный, изящный какой-то парень был этот Лосев. Мать, между прочим, врач, отец тоже, даже дед был врачом. А сын… Впрочем, мать любит говорить, что и сын лечит людей. Формы болезни порой страшные и весьма опасные для окружающих, заразность повышенная, ну, а методы лечения, лекарства… Тут мать вздыхала и со свойственной врачам в разговоре с больными непререкаемостью добавляла: «Только не огрубей, Витик, не опустись до них, даже в мелочах, в манерах, в языке… Эти словечки…»

Рядом с Виталием сидел Игорь Откаленко, коренастый, смуглый, с тяжелым подбородком и голубыми смышлеными глазами. На нем глухая серая рубашка из шерстяного трикотажа, черный костюм и черный плащ. Он без кепки. Вид строгий, но во всей невысокой, плотной фигуре словно разлита ртуть, и находиться в покое этому парню невыносимо. Откаленко уже лет пять работает в милиции. Он тоже кончал юрфак, и у него с Виталием много общих знакомых.

Вообще они были друзья закадычные. Совпадали вкусы, интересы, взгляды. Оба очень уважали Цветкова, но — между собой — чуть-чуть подсмеивались. Цветков был старше и по званию, и по должности, и по возрасту.

— Кражонка? — переспросил Цветков, усмехаясь. — Это как посмотреть. Там, милый, украли портсигар. Самого этого… Достоевского.

— Ого! Историческая ценность! — заинтересованно воскликнул Откаленко, подаваясь вперед, к Цветкову. — В скупку не понесут.

— Достоевским на Западе очень интересуются, — авторитетно сообщил Виталий. — Повышенный, я бы сказал, интерес. В связи с творчеством. Там мистику всякую любят.

— А много ли у Достоевского мистики? — живо повернулся к нему Откаленко. — Величайший реалист.

— Ну, с налетом, что ли… «Бесы», например.

Виталий был настроен миролюбиво.

— Здравствуйте! Это вещь реакционная. Да! Но мистики там…

— Вот вы об этом и потолкуйте, — снова усмехнулся Цветков. — А о скупке пока рано.

Стоял первый весенний день. После холодных, промозглых ветров и унылых, мокрых снегопадов, в которых больше было дождя, чем снега, впервые солнце, по-весеннему теплое, залило до краев улицы, до самых высоких крыш, захлестнув сверкающим теплым золотом стекла окон. К середине дня уже высохли мокрые мостовые, лишь из-за дворовых оград и подворотен сочились тонкие ручейки, перечерчивая пыльно-серые тротуары. Прохожие выбирали лишь солнечную сторону улиц и шли чуть разомлевшие, невольно замедляя шаг.

В машине стало душно, и Виталий, прежде чем закурить, опустил прогретое солнцем стекло.

— Знать бы, что в этот музей поедем, хоть просмотрел бы сочинения, освежил в памяти, — сказал он. — Неудобно как-то.

— А! Не на семинар едем, — махнул рукой Откаленко и тоже полез за папиросами. Но вместо них он вытащил какую-то бумажку, развернул ее и горестно вздохнул. — Рецепт Алка дала. И конечно, забыл. Черт его знает. Аптека напротив, сто раз мимо прошел.

— Кто у тебя захворал? — не поворачивая головы, спросил Цветков.

— Димка, кто же еще… У него одного гланды остались. Из всей семьи. Говорят, рано вырезать. Года три надо еще ждать. За это время Алка мне всю плешь проест с этими рецептами.

— Пусть сама берет. Мать все-таки, — беспечно заметил Виталий.

Откаленко многообещающе усмехнулся.

— Погоди. Я тебе этот совет еще припомню. Не век тебе холостым ходить.

• 1/57
• Следующая