Моё имя (СИ) - Соболева Анастасия - Страница 158

— Это…, — слова стояли в горле, однако, выходить наружу настойчиво не желали. — Венди, неужели ты и вправду хотела убить Сирила сегодня?

— Да, хотела, — она резко повернулась, и наши с ней взгляды, наконец, встретились. — Раз ты не можешь этого сделать — остаётся лишь мне.

— Почему ты не посоветовалась со мной?! — кажется, в тот момент я окончательно потеряла контроль над эмоциями. — Хоть понимаешь, насколько это всё безрассудно?! Не останови я тебя — и ты бы уже валялась где-нибудь в луже крови! Эксиля не убить человеческим оружием, да и вообще — откуда у тебя пистолет?!

— Позаимствовала в «Красном пламени», когда ходила за диктофоном. А насчёт того, что это безумство — и сама отлично знаю! Но что ты мне предлагаешь?! Я никогда не прощу себе, если буду и дальше ничего не делать!

— Для начала ты должна была сказать обо всём мне!

— Зачем это? Ты бы ни за что не согласилась на убийство Сирила!

— С чего ты взяла? — злость вдруг прошла, уступив своё место недоумению. — С чего ты решила, что я бы не согласилась?

— «С чего?» — в глазах Венди заблестели слёзы, и она тотчас вытерла их кончиком водолазки, после чего, охваченная дикой дрожью, обхватила себя руками. — Ещё спрашиваешь?! Всё потому, что ты его любишь! Ты влюбилась в эксиля, чёрт побери!

Венди начала биться в настоящей истерике, и мне захотелось её утешить, вот только… как? Её последние слова заставили десятки догадок зазвенеть в моей голове, словно от удара в колокол. Стоило лишь Венди озвучить мысль, к которой я приближалась шаг за шагом вот уже несколько месяцев, и я с прозрачной ясностью осознала: это правда. Ужасная, безумная, необъяснимая, но… правда. Я действительно люблю Сирила Девериуса.

На секунду позабыв о том, кто я и где нахожусь — рухнула на пол совсем рядом с Венди.

Как только признала столь отвратную мысль — всё тотчас встало на свои места. Я тянула с убийством Сирила так долго лишь потому, что просто-напросто не хотела его убивать. И сейчас не хочу. И (зачем тешить себя напрасными надеждами?) не захочу никогда.

Сирил был мне дорог. Безумно сильно. Так, как никто другой. Я привязалась к нему. Крайне глубоко. И даже не заметила, когда «привязанность» стала чем-то большим. Мне нравилось видеть, как Сирил улыбается, и я ненавидела наблюдать за тем, как он грустит по моей вине. Мне приятно слышать его заразительный смех — в особенности, когда сама же и служу тому причиной. Мне до дрожи радостно, когда он целует меня в губы или же просто берёт за руку и говорит, что когда-нибудь всё обязательно наладится.

Как же противно от одной этой правды. Правды о том, что дворец, который я всё также продолжаю называть своим адом, уже давным-давно таковым не является. Он стал моим домом. Нет, не так. Дом Сирила стал и для меня таковым. И не только это: Аки и Вик — эксили по природе — тоже стали важными людьми в моей жизни. В какой-то момент все различия между нами стёрлись, и я начала относиться к ним, как к себе равным.

Я не хочу их смерти. Не хочу смерти Сирила.

Мне сложно даже представить, что будет, если он действительно умрёт. Лишь один крошечный шанс на то, что Венди удастся завершить дело успехом, пронзил мои внутренности иглами леденящего страха. Лишь одна мысль об этом заставила меня потерять контроль над собой. Случись это на самом деле… И я не уверена в том, что смогу продолжать жить.

Венди всё также рыдала, пока её глаза лишь набухали и становились краснее. Отлично понимая, что сейчас далеко не лучшее время, я всё равно потянулась к девочке, чтобы обнять. Малышка явно не ожидала чего-то подобного и поэтому замешкалась, пускай всего на секунду. За это время я успела сказать ей то, что хотела: «Прости… Прости меня, Венди…». Вот только, как и ожидалось, это разозлило её лишь сильнее и, сбросив с себя мои руки, она кинулась к комнате, что служила здесь кабинетом. Через секунду я услышала, как в нём звякнул замок: видимо, Венди не хотела ни видеть, ни слышать Аду Норин.

Что насчёт меня? Я так и продолжала сидеть на полу до самого утра, время от времени вздрагивая всем своим телом. Нет, я не плакала, но, думаю, находилась на грани того, чтобы начать. Не от жалости к себе, не от чувства вины, не от ненависти к эксилям и не от страха за будущее человечества — а от осознания того, что предала обещание, коим дышала все эти одиннадцать лет.

— Простите… Мама, папа, сестрёнка… Простите… Прости меня… Прости меня, Нат…

«Цу-ви, цу-ви. Цу-ви, цу-ви», — надрывая горло, рассказывала мне что-то синичка с ярко-жёлтым пузиком и синевато-чёрнойблестящей головкой.

Никогда бы не подумал, что такое может произойти, но вот оно — прямо перед моими глазами. Земные животные из чувства самосохранения всегда предпочитали не приближаться к эксилям, и ещё год назад я исключением не был — сейчас же бойкая птичка сидела у меня на ладони, клевала хлебные крошки и чувствовала себя более чем спокойно. Уж не сон ли это?

Нет. Просто ещё одно доказательство: за прошедший год я изменился настолько сильно, что это уже не поддаётся логическому объяснению.

«Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия», — так сказал один известный писатель из мира Ады меньше чем сто лет тому назад. Кажется, его звали Эльчин Сафарли или что-то наподобие этого. Поскольку сии слова отлично отображали хаос, творящийся в моей голове вот уже на протяжении двух или трёх месяцев, услышав их лишь однажды — тотчас отложил в своей памяти.

Теперь, каждое утро открывая глаза, я постоянно задаю себе одни и те же вопросы: «Что было верно в твоей жизни, Сирил Девериус? Что — ошибкой? И дай тебе кто-нибудь возможность изменить хоть часть этих ошибок — чтобы ты тогда сделал?» Изо дня в день я прокручиваю их в голове лишь с одной-единственной целью: услышать ответ, что всё в порядке, и жалеть мне просто-напросто не о чём. Но чем больше времени проходит, тем сильнее я убеждаюсь, что получить его для меня просто-напросто невозможно. И всё оттого, что душа до краёв переполнена сожалениями, природу которых я и сам не в силах до конца осознать.

В тот солнечный зимний день я сидел в библиотеке, монотонно листая какую-то книжку с картинками и абсолютно не вчитываясь в содержание текста, — мне и своих мыслей хватало, чтобы почувствовать, как крыша неспеша начинает двигаться с места. По правде говоря, я просто коротал время в ожидании вечера и возможности прогуляться с Адой по зимнему саду. Мне хотелось хоть как-то отвлечься от глупых мыслей на тему того, каких последствий стоит ожидать от своих поступков и, что самое главное, как скоро они о себе мне напомнят.

Вдруг увидел, что одна маленькая птичка опустилась на подоконник слегка приоткрытого окна библиотечного зала. Какуже говорил: это было более чем странно, и, разумеется, просто не могло меня не заинтересовать. Отломав несколько кусочков творожного кекса, который сам до этого и смаковал, я направился прямиком к птичке в ожидании того, что вот-вот — и, испугавшись, она выпорхнет на свежий воздух — не удивлюсь, если в направлении комнаты Ады. Однако этого так и не произошло: сначала она просто рассматривала меня с детским любопытством, ну, а затем, когда я протянул ей крошки от кекса, с благодарностью опустилась на грубую ладонь и приступила к долгожданной трапезе.

Глупо, конечно, но я был рад, — на секунду даже подумал, что определённо стал к Аде чуть ближе (пусть всего лишь на миллиметр или два). И вновь подтверждение: потихоньку, но я абсолютно точно меняюсь, ведь тот, кто лишь год назад презирал людей и ничем не отделял от тошнотворных червей у себя в голове, сейчас считает, что не так уж и плохо походить на них в некоторых вопросах. Ада — та, кто научила меня этой истине. В тоже время она ещё и та, по вине которой я вынужден мучаться в сомнениях изо дня в день.

Стоило мне лишь подумать о девушке, и я тотчас увидел бардовый капюшон её зимней накидки под окном библиотеки, где сейчас сам же и находился. Тропинкой, ведущей к дворцовому саду, она шла медленно и осторожно, видимо, чтобы не упасть на лёгкой утренней гололедице. И всё-таки люди слишком слабые — ни в какое сравнение не поставишь с эксилями… В тоже время они без труда возмещают свой физический недостаток чем-то иным, скрытым глубоко в сердце и даже для нас порою непостижимым.