Ганнибал - Харрис Томас - Страница 21

Когда они с Барни вошли в кафе, микроавтобус сдал задом в переулок, развернулся и уехал в ту сторону, откуда приехал.

Им пришлось ждать, пока в переполненном заведении освободится отдельный кабинетик. Официант орал что-то на хинди повару, который с виноватым выражением на лице жарил мясо, переворачивая его длинными щипцами.

– Давайте что-нибудь съедим, – сказала она, когда они сели. – Дядя Сэм платит. Как у вас дела, Барни?

– С работой все в порядке.

– Кем работаете?

– Санитаром. У меня диплом практикующего санитара.

– А я думала, что вы уже медбратом стали. Или даже фельдшерскую школу закончили.

Барни пожал плечами и потянулся за молочником. Потом поднял глаза на Старлинг:

– Они вас теперь выгонят – из-за смерти Эвельды?

– Поживем – увидим. Вы ее знали?

– Я ее однажды видел, когда к нам привезли ее мужа, Джона. Он уже был мертв, истек кровью еще до того, как его положили в машину «Скорой помощи». У него все выливалось наружу, когда его привезли, переливание крови ничего уже не давало. А она не хотела смириться, не хотела, чтоб он умирал, даже драться с сестрами пыталась. Ну и мне пришлось… вы ж понимаете… Очень красивая женщина. И сильная. Ее не стали арестовывать после…

– Ага, ее освободили прямо на месте.

– Так я и думал.

– Барни, после того как вы передали доктора Лектера ребятам из Теннесси…

– Они были с ним невежливы.

– После того…

– И теперь они все мертвы.

– Да. Его охранники сумели продержаться в живых три дня. А вы протянули целых восемь лет, охраняя доктора Лектера.

– Шесть лет. Он уже сидел, когда я поступил туда на работу.

– Как вам это удавалось, Барни? Пусть вас не удивляет мой вопрос – как вы сумели протянуть так долго? Это ведь была не одна только вежливость?

Барни посмотрел на свое отражение в столовой ложке, сперва на выпуклой стороне, потом на вогнутой. Некоторое время он раздумывал.

– У доктора Лектера были прекрасные манеры, не чопорные, а свободные и элегантные. Я тогда учился заочно, и он мне помогал, делился своими знаниями. Это вовсе не значит, что он не убил бы меня в любой момент, если бы ему представилась такая возможность, – одно качество характера вовсе не исключает наличие любого другого качества. Они могут соседствовать рядом друг с другом, и хорошие, и ужасные. У Сократа про это лучше сказано. В отделении особо строгого режима об этом нельзя забывать никогда, ни на секунду. Если все время помнишь об этом, ничего с тобой не случится. Доктор Лектер, может быть, потом и пожалел, что познакомил меня с Сократом. – Для Барни, не искалеченного последствиями обязательного школьного образования, Сократ стал настоящим открытием, как открываешь для себя нового человека при личном знакомстве. – Безопасность – сама по себе, а беседы – сами по себе, совершенно отдельно, – продолжал он. – Личные отношения не касаются соображений безопасности, а мне ведь приходилось и задерживать его почтовые поступления, и надевать на него путы.

– Вы много разговаривали с доктором Лектером?

– Иногда по нескольку месяцев мы и словом с ним не обмолвились, а иной раз разговаривали всю ночь напролет, когда вопли остальных умолкнут. Я хоть и учился заочно, но мало что знал, а он открыл мне целый новый мир, в самом буквальном смысле – Светоний[47], Гиббон[48] и все такое. – Барни взял свою чашку. На тыльной стороне его левой руки виднелась свежая царапина, замазанная оранжевым бетадином.

– Вам никогда не приходило в голову, когда он убежал, что он может заявиться к вам?

Барни отрицательно покачал огромной головой:

– Он однажды сказал мне, что, когда у него есть такая «возможность», он предпочитает охотиться на свободе. «Настичь и рвать дичь на диком просторе», как он сам это назвал. – Барни рассмеялся. Редкое зрелище. У него были мелкие зубы ребенка, и его веселье выглядело чуть-чуть безумным, как у малыша, когда тот плюется кашей в лицо сюсюкающему дяденьке.

Старлинг подумала: не слишком ли долго он просидел под землей в обществе невменяемых?

– А вы сами, вас никогда… не бросало в дрожь после того, как он сбежал? Вам-то самой не приходило в голову, что он может заявиться к вам? – спросил Барни.

– Нет.

– Почему?

– Он сказал, что не будет за мной охотиться.

Ответ, как ни странно, им обоим показался вполне удовлетворительным.

Принесли яичницу. И Барни, и Старлинг были голодны, поэтому в течение нескольких минут оба сосредоточенно ели.

– Барни, когда доктора Лектера перевели в Мемфис, я просила вас передать мне его рисунки из камеры, и вы мне их принесли. А куда делись остальные его вещи – книги, записи? В больнице не осталось даже его медицинской карты.

– Там была такая неразбериха. – Барни сделал паузу, постукивая по ладони солонкой. – Жуткая неразбериха, во всей больнице. Меня уволили, многих тогда уволили, а барахло куда-то рассовали. Трудно сказать…

– Извините, что-что? – переспросила Старлинг. – Я ничего не слышу – здесь такой шум… Я вчера обнаружила, что аннотированный и подписанный доктором Лектером экземпляр «Кулинарного словаря» Александра Дюма появился пару лет назад на частном аукционе в Нью-Йорке. И был продан в частную коллекцию за шестнадцать тысяч долларов. Свидетельство о собственности владельца было подписано «Кэри Флокс». Вы знаете Кэри Флокса, Барни? Надеюсь, что знаете, потому что ваши анкеты для поступления на работу в больницу, где вы сейчас работаете, заполнены его почерком, но подписаны «Барни». И он же заполнял вашу налоговую декларацию. Извините, я не расслышала, что вы перед этим сказали. Хотите, начнем сначала. Сколько вы получили за книгу, Барни?

– Около десяти тысяч, – произнес Барни, глядя ей прямо в глаза.

– В расписке указано десять пятьсот, – кивнула Старлинг. – А сколько вам заплатили за то интервью «Тэтлеру», когда доктор Лектер бежал?

– Пятнадцать кусков.

– Неплохо! Прилично заработали. И все, что вы им наплели, это просто ваши выдумки?

– Я знал, что доктор Лектер не стал бы возражать. Наоборот, он был бы разочарован, если б я не навешал им лапшу на уши.

– Он напал на ту медсестру до того, как вы поступили в Балтиморскую спецбольницу?

– Да.

– И у него была сломана рука?

– Насколько я знаю, да.

– Рентгеновский снимок делали?

– Наверняка.

– Мне нужен этот снимок.

– Ну-у-у-у…

– Я выяснила, что все автографы Лектера разделены на две части: одна написана чернилами, до того как он попал в тюрьму, а вторая – крайоновыми карандашами и фломастерами, уже в спецбольнице. Написанные крайоном и фломастером стоят дороже, но, думаю, вы это знаете. Барни, я полагаю, что все эти вещи у вас и что вы намереваетесь продавать их по частям любителям автографов в течение многих лет.

Барни пожал плечами и ничего не ответил.

– Думаю, что вы ждете, когда он снова станет горячей темой. Зачем вам это, Барни?

– Хочу успеть увидеть все картины Вермеера[49], какие есть на свете.

– Мне, видимо, нет смысла спрашивать, кто именно познакомил вас с Вермеером?

– Мы по ночам говорили о многих вещах.

– А вы говорили о том, чем он хотел бы заниматься, если бы оказался на свободе?

– Нет. Доктор Лектер не интересовался гипотетическими вопросами. Он не верит ни в силлогизмы, ни в синтез, ни в абсолютные истины.

– А во что он верит?

– В Хаос. Да в него вовсе и не надо верить. Он самоочевиден.

Старлинг на секунду захотелось быть снисходительной к Барни.

– Вы говорите так, словно сами в него верите, – сказала она. – В то же время ваша работа в Балтиморской спецбольнице заключалась как раз в поддержании порядка. Вы были старшим санитаром, ответственным за порядок. И вы, и я, мы оба занимаемся поддержанием порядка. От вас доктор Лектер не сумел убежать.