Агафон с большой Волги - Федоров Павел Ильич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/72
• Следующая

– Так, Ян, только так, – вздохнула Мария Карповна и поцеловала мужа в сморщенный висок.

Сердечно поблагодарив хозяев, Агафон оделся. Ульяна пошла его провожать.

Над поселком густо нависли прохладные сумерки. От выпитого вина, от новых впечатлений усталую голову освежал горный воздух. Радостно было дышать таким чистым воздухом, сдобренным степным полынным запахом.

– Возьми меня под руку, да покрепче, – когда они прошлись немного, проговорила Ульяна. Поудобней пристраивая свою руку на его локте, с обидой добавила: – Ты что… не живой, однако?..

Больше всего на свете Агафону нравился раньше ее милый камчадальский говорок. Засмеявшись, он сказал ей об этом.

– Тебе приятно, оказывается, мое «однако»? – насмешливо проговорила она.

– Очень, – подтвердил он. – И совсем не нравится твой стильный жаргон. Где ты его нахваталась?

– Скажите на милость! Ты что, привык изъясняться только на дипломатическом языке?

– Терпеть не могу.

– А мне думается, что ты зазнался в своем международном… Там, наверное, одни шикарные красотки учатся, сынки и дочки разных ответственных дядей…

Агафона снова возмутил ее намеренно пренебрежительный тон.

– Мой папаша, как тебе известно, не очень-то ответственный. Если хочешь знать, так я попал туда без всяких протекций, по рекомендации комсомола. Экзамен был конкурсный, сдавали восемь человек на одно место. Я получил полных двадцать пять баллов… Ладно, не стоит говорить об этом. Все теперь в прошлом.

– Не стоит, так и не надо.

Ульяна вдруг стала серьезной и замкнулась со своими тревожащими ее мыслями, словно заперлась на ключик. Они долго молчали.

Она заговорила через какое-то время первой:

– Ты извини меня, конечно, может, я и не так что-то сказала, но, мне кажется, ты ушел из института не только потому, что тебе опротивели какие-то там шкурки, английские глаголы. Разочаровался и не почувствовал в себе призвания.

– Почему ты так думаешь? – напряженно спросил Агафон.

– Потому, что когда ты обо всем этом рассказывал, то я почувствовала, что ты говоришь не все и многого не договариваешь… Может быть, я ошибаюсь? – Она быстро повернула голову и посмотрела прямо в лицо.

– Вот именно, ошибаешься, – удивленный ее прозорливостью, неуверенно ответил Агафон, чувствуя, как кровь ударила ему в лицо и горячо разлилась по всему телу.

– Ну, раз ошибаюсь, так пусть ошибаюсь, – вздохнула она. – Только имей в виду, я очень наблюдательна.

– Не сомневаюсь.

– И откровенна.

– Вполне верю.

– Веду, например, дневник, начала еще, когда жили в Большой Волге…

– Хорошо, – проговорил Агафон и тут же подумал: «Чего она допытывается?»

– Хочу, чтобы и ты был со мной откровенен, – с искренней и безоговорочной требовательностью заявила она.

– Постараюсь, – бесстрастно ответил Агафон.

– Ну вот, видишь, ты отвечаешь так, как будто у тебя на кончике языка чирей… Ну ладно, до свидания. Я все равно очень рада, что встретила тебя. Ауфвидерзейн, парень!

Ульяна ласково и легонько шлепнула его по подбородку, повернулась и убежала.

Совершенно сбитый с толку всем поведением девушки, с минуту он постоял в раздумье и медленно пошел к своему новому жилью.

Как и днем, его встретили приветливо и пригласили ужинать. Женщины были одни. Ни Мартьяна, ни Феди дома не оказалось. Поговорив с ними немного, сославшись на усталость, он поблагодарил хозяек и прошел в отведенную ему боковушку. Она оказалась небольшой, но очень уютной комнаткой, с отдельными ходами – внутренним и наружным, выходившим на просторную солнечную веранду. В комнате была отличная койка с панцирной сеткой, застланная безукоризненно чистым бельем.

Агафон вышел на веранду и, не зажигая огня, встал у окна. Где-то в небе с полной луной, призывно курлыкая, летели то журавли, то казарки. Улица была пустынна и безлюдна. Чуткую, студеную тишину вечера нарушал ритмичный перестук движка, который питал поселок электрическим светом. Справа, уныло насупившись, стоял большой скотный сарай хозяйки, откуда доносились коровьи вздохи, мычание теленка, тихая воркотня устраивающихся на насест кур и ленивое похрюкивание черно-пестрого борова. Огромную мокрую морду хряка Агафон видел еще днем. От речки Чебаклы, где около берега находился в длинном сарае клуб, глухо доносились звуки музыки и густые, неестественно басистые выкрики актеров из демонстрируемого там фильма.

Из-за угла сарая медленно выплыли две лунные тени, одна продолговатая, в кепке, другая покороче, в какой-то кругленькой шапочке. Вдруг тени сблизились и слились воедино. Затем снова разъединились и явственно превратились в живые человеческие фигурки, парня и девушки-коротышки. Обнявшись, они вначале говорили шепотком, а потом начали изъясняться более оживленно… Агафон невольно прислушался.

– И опять ругались? – спросила тень в кругленькой шапочке. К своему изумлению, Агафон узнал в обнимающейся девице ту самую Булку, как он мысленно ее прозвал. Парнем был тракторист Федя, племянник Агафьи Нестеровны.

«Школьная любвишка. Знакомое дело», – подумал Агафон.

– А у нас дом такой: все друг на дружку покрикивают, только я один помалкиваю, – отвечал Федя. – Залезу на чердак к Мартьяновым книжкам и читаю, коли делать нечего. Ну, как же ты промахнулась?

– Говорю тебе, на повороте, где возле вашего дома тетка Агафья на углу столб врыла… Зазевалась на твое глупое чердачное окошко и налетела на этот самый столбик, – с досадой в голосе отвечала Булка.

– Это я его врыл, чтобы шоферы за угол не цепляли, – признался Федя.

– Спасибо, удружил, нечего сказать, – презрительно проговорила она и отвернулась.

– Да это же тетка велела, всю шею мне перепилила… А вообще-то никто ни разу еще не задел. Это она так, по воображению.

Было очень прохладно, и Федя, поглубже натянув на лоб кепчонку, снова с сожалением в голосе спросил:

– Ну как же ты, Даша, промазала?

– Как, как!.. Вовремя не затормозила, задним колесиком «дырр», оно и свернулось кренделем. Что же со мной теперь будет? Новенький отцовский велосипед, он на нем по фермам и на работу гоняет. А папашка сегодня с утра злой. На Кольку за двойку кричал, на Глашу тоже, потому что она заодно с Мартьяном. На него тоже накинулся, за Варвару заступается. Перед тем как вашему постояльцу прийти. Ух, какой он интересный!..

У Агафона невольно перехватило дыхание; забавно же слышать, что про тебя говорят…

– Ладно, замолкни, – строго проговорил Федор. – Не могу я про это слушать. Голова протестует.

– Твоя голова только и умеет по чердакам книжки читать да на углах столбы закапывать.

– Откудова я знал, что ты налетишь? Летом на комбайне штурвалила лихо, а тут наскочила.

«Ого! Оказывается, коротышка успела уже и поштурвалить, – подумал Агафон. – Сколько же ей лет, этой Булке?» За один день Агафон сделал уйму наблюдений и открытий; так было интересно слушать, что и сон пропал.

– Там, на площадке, тетя Глаша всегда рядом стояла и подсказывала. А тут, говорю, что на ваши окошки загляделась, и взбрыкнула моя машина. Теперь я пропала, – горестно продолжала Даша. – Расказнит меня папашенька…

– Ничего не расказнит. Завтра возьму колесо в мастерскую, выправлю и так отполирую, что никто не узнает.

– Сможешь?

– О чем разговор!

– И незаметно будет?

– Ну, так, может быть, чуть-чуть… Но я отполирую…

– Феденька, миленький! Да я тебя тогда расцелую! – громко, на весь двор выкрикнула Даша.

Взявшись за руки, они быстро скрылись за углом сарая.

«Вот тебе и Булка!» Агафон вернулся в комнату, разделся и лег в мягкую свежую постель.

Он проснулся с щемящей сердце тоской. За перегородкой шел приглушенный разговор, переходящий в сердитые выкрики.

– Почему ни обедать, ни ужинать не пришел? – слышится голос Варвары.

– Он сыт байками с Глафирой. Поди, опять бахвалится, как тещу поучал, – вставляет Агафья.

• Предыдущая
• 8/72
• Следующая