Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Dwyer Philip - Страница 26

В этой главе мы хотим рассмотреть восприятие Элиаса и его цивилизационного процесса в западной науке, значительную критику теории, а также то, как интерпретация Элиаса Пинкером формирует оптимистическую позицию, выдвинутую в "Лучших ангелах". Отнюдь не будучи, по словам Пинкера, "самым важным мыслителем, о котором вы никогда не слышали", Элиас получил широкое признание как крупный теоретик после того, как его основные работы были заново открыты в 1970-х гг. С этого периода он пользовался значительным авторитетом в немецкой, французской и англоязычной науке, причем не только среди криминологов и историков преступности, о которых говорилось выше, но и среди социологов и политических теоретиков, ищущих всеобъемлющие объяснения масштабных социальных трансформаций. Как отметил несколько лет назад Энтони Гидденс, существует настоящая "индустрия Норберта Элиаса", которая не дает покоя многим ученым. Историки, особенно занимающиеся историей эмоций и историей манер и цивилизованности, также обращались к идеям Элиаса, хотя их мнения разделились. Многие признают силу и оригинальность его работы, но многие другие оспаривают эмпирическую базу, на которую она опирается, а третьи вообще отвергают идею о том, что единый всеобъемлющий механизм может когда-либо объяснить все сложности прошлого. Поэтому Пинкеру кажется несколько неискренним превозносить Элиаса как непререкаемого, хотя и недооцененного авторитета в области снижения уровня насилия на Западе . Такая характеристика не только преуменьшает то признание, которое Элиас получил в конце своей карьеры, но и рискует затушевать мощную и постоянную критику его работы, включая глубокий дискомфорт самого Элиаса по поводу одного из ключевых следствий его теории - монополизации государством применения силы.

Элиас обладал трагическим, интимным знанием последствий консолидации государством средств насилия - обстоятельств, которые неотделимы от интерпретации "Цивилизационного процесса" и его последующих работ. Один из многих немецко-еврейских интеллектуалов, вытесненных из университетов после захвата власти нацистами, он писал "Цивилизационный процесс" в изгнании в Лондоне. Будучи единственным ребенком в респектабельной еврейской семье в Бреслау, он потерял обоих родителей во время войны: его отец умер естественной смертью в 1940 г., а мать была убита в Освенциме в 1941 г. Хотя Пинкер и признает этот важный личный контекст в книге "Лучшие ангелы", он в значительной степени недооценивает степень, в которой эти горестные переживания повлияли на взгляды Элиаса на отношения между насилием и государством, включая степень, в которой Вторая мировая война и Холокост могут быть объяснены в контексте продолжающегося "цивилизационного процесса". Как мы увидим, трудно поверить, что Элиас разделял бы беспечный оптимизм Пинкера по поводу совершенствования человечества, равно как и более широкую самоуспокоенность Better Angels по поводу масштабов санкционированных государством убийств в ХХ веке. Для Элиаса люди постоянно "становились" цивилизованными - процесс, не имеющий конца, "никогда не завершенный и всегда находящийся под угрозой". По этой причине важно отличать теорию цивилизационного процесса Элиаса от того, как ее описывает Пинкер.

Элиас и процесс цивилизации

По словам самого Элиаса, истоки "Процесса цивилизации" лежат в библиотечном каталоге Британского музея, который Элиас посещал почти каждый день после прибытия в Лондон в качестве эмигранта в 1935 году. Получив небольшой грант от комитета еврейских беженцев и имея "довольно смутные" представления о том, какую книгу он мог бы написать, он начал просматривать каталог и называть все названия, которые казались ему интересными. Таким образом, он нашел "книги по этикету" и manuels de savoir-faire, которые заняли центральное место во второй части первого тома "Процесса цивилизации", посвященной "изменениям в поведении, манерах и чувстве неловкости" в период между средневековьем и ранним модерном. Для Элиаса история этих изменений была важна в двух отношениях. Во-первых, изменения в отношении к таким вещам, как манеры поведения за столом и телесные функции, свидетельствовали о соответствующих изменениях в аффективной жизни людей, в частности, об их способности к самоконтролю и сдержанности. Во-вторых, распространение сложных правил этикета имело ярко выраженное политическое измерение: оно свидетельствовало о "приукрашивании" (Verhölichung) аристократии - процессе, в ходе которого абсолютистское государство лишило дворянство его военных прерогатив и подчинило королевским директивам и законам. В условиях ограничения самостоятельности и применения насилия дворяне вытеснили свою агрессивность в конкуренцию за элитный статус, при этом регулируя и ритуализируя межличностное насилие с помощью кодексов чести и дуэлей. Здесь Элиас приводит в качестве примера работу французского двора, утверждая, что в XVI-XVII веках следование кодексам утонченного поведения и самоограничения заменило боевое мастерство в качестве маркера высокого статуса. Эти образцы поведения копировались при малых дворах Европы и зарождающейся французской буржуазией, которая обращалась за советами по правильному поведению к "мануалам" (manuels de savoir-faire). С течением веков, параллельно с развитием более сложных судебных систем и полицейских органов, элитарные представления о мужском поведении трансформировались в общее презрение к межличностному насилию как несовместимому с "цивилизованным" поведением.

Элиас утверждал, что это означало серьезный сдвиг в "эмоциональной экономике" Западной Европы, который он охарактеризовал во фрейдистских терминах как коллективное усиление суперэго. Действительно, идеи Элиаса о "цивилизации" тесно связаны с идеями, разработанными Фрейдом в книге "Цивилизация и ее противоречия", вышедшей в 1930 году. Фрейд утверждал, что цивилизация возникла благодаря тому, что люди смогли подавить свои биологические влечения или инстинкты. Самым большим препятствием для культуры, тем, что могло привести к распаду цивилизации, была врожденная склонность человека к агрессии. Только "интернализация" этих инстинктов, и в частности агрессии, могла привести к возникновению цивилизации. Элиас сделал еще один шаг вперед и связал возникновение государства и государственного контроля с развитием самоконтроля - овладения импульсивностью посредством того, что Элиас назвал "предвидением или рефлексией". В отличие от Фрейда, который считал, что цивилизация основана на биологических процессах, Элиас полагал, что регуляции аффектов можно научиться в конкретных отношениях с другими людьми. По мнению Элиаса, эти "аффективные изменения" на уровне индивида отражали и усиливали политические и экономические процессы, направленные на консолидацию территории и власти. Одним из них была "монополия на физическую силу или насилие" (Gewaltmonopol), другим - монополизация налогообложения, символизирующая усиление торговой взаимозависимости, третьим - кульминация этих тенденций в создании все более крупных и внутренне согласованных политических и экономических образований. Иными словами, одним из центральных постулатов цивилизационного процесса является идея интернализации эмоций, навязывания самоограничений в сочетании с эволюцией сложности государства и его контроля над гражданами. Таким образом, цивилизационный процесс идет рука об руку с модернизацией, или, как ее называл Элиас, "прогрессом Запада".

Выдвигая этот аргумент, Элиас не просто интерпретировал прошлое, а заявлял о необходимости эмпирически обоснованной и исторически осознанной социологии, серьезно относящейся к психологической жизни индивидов и влиянию эмоций и поведения на общество в целом. Во время своего долгого академического стажирования в Германии он пришел к пониманию того, что ведущие деятели этой дисциплины все еще озабочены последствиями материалистической концепции истории Маркса для интерпретации общества и социальных процессов. В Гейдельберге Альфред Вебер отстаивал либерально-гуманистическую позицию, возвышавшую культуру над экономикой, но едва скрывавшую искажающую "личную метафизику"; его наставник Карл Мангейм придерживался теории знания, которая, по мнению Элиаса, грозила "релятивизировать все". Сосредоточение внимания на развивающихся отношениях между психическими процессами и социальными структурами открывало возможность объяснения не только изменений во времени, но и внутренней динамики современных обществ.