Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 9
- Предыдущая
- 9/89
- Следующая
Муза не дала ей долго говорить. Она крепко обняла Сабрину, прижала к себе, поцеловала в щеку, и они обе ударились во "вселенский плач". Картина не для слабонервных: настоящие мужчины в такой ситуации раскисают мгновенно. Чувствовалось, что повело и мужскую часть компании визитеров.
Мужики топтались на месте, не зная, что делать: подавать ли воду, сыпать никчемными словами, призывать успокоиться или молчать. Решение умные люди чаще находят верное: двое погрустневших остолопов уселись на диван и молча наблюдали результаты первой встречи. Затем, когда накал страстей пошел на спад, Магазанник и Феликс (конечно, это были они) принялись обследовать взглядом обстановку. В поле их зрения быстро попались тетради и листочки со стихами: возрастная дальнозоркость помогла прочитать как раз то последнее откровение, на котором так основательно споткнулась Сабрина. Увидела его и Муза. Но, когда листок снова попался на глаза Сабрине, та вновь зарыдала. Всем все стало ясно, – женское сердце обмануть невозможно!
Требовалось как-то начать разговор, попытаться вывести чувствительную женщину, да еще беременную – почти что на сносях – из неблагоприятного состояния, чреватого осложнениями и для ребенка. Особенно хорошо это понимают те, кто имеет хотя бы начатки медицинских знаний. Здесь же присутствовали почти "корифеи медицины" (опять сергеевский кураж). Решительные действия (скорее, потустороннего характера) выполнила Муза. Магазанник и Феликс с повышенным вниманием наблюдали за тем, как в какой-то критический момент взгляд черных глаз всевластной Музы наполнился сосредоточенной силой: Сабрина несколько обмякла, всхлипывания стали притухать; она, как бы отдыхая, переводя дух, откинулась на спинку кресла, в которое упала сразу же, как вошла вся компания "братьев славян", и затихла в летаргии, в релаксации, в неглубоком гипнозе.
Муза смотрела пристально на Сабрину еще какое-то время, затем взяла ее руку, посчитала пульс и, удовлетворившись результатами диагностики, стала медленно гасить накал волевого воздействия. Феликс наблюдал сцену лечения, как колдовство, при этом он зачем-то раскрыл рот, а кадык его обозначал постоянное сглатывание (страха, восторга или слюны – кто знает). Он и сам потом ничего не мог членораздельно пояснить. В его широко раскрытых глазах стояли одновременно внимание, любопытство, испуг и очарование действиями колдуньи. Ясно, что в душе и сознании адвоката состоялось что-то подобное "явлению волхвов"!
Легкий гипноз, которым, как оказалось, Муза владела в совершенстве, подействовал весьма благоприятно. Сабрина словно преобразилась, а точнее – просто основательно взяла себя в руки. Но она почувствовала, что тяжелый, давящий душу, груз предчувствий вроде бы отпустил, свалился. Но мозгом она понимало, что все это неспроста.
Сабрина оставалась в кресле (ее уговорили, наконец, просто приказали), а Муза и Магазанник пошли на кухню готовить кофе. Там они и обсудили последние события. Ясно было, что сейчас, в таком состоянии, Сабрина не готова к восприятию жестокой правды. Решено было подождать и под благовидным предлогом оставить Музу на некоторое время (на день – два) при Сабрине.
За кофе вели отвлекающие и ничего незначащие светские разговоры. Но Сабрина, как умный, хотя и загнанный зверек, была настороже. Она уже морально приготовилась к худшему.
Магазанник достал деньги – кругленькую сумму в долларах и, заявив, что это зарплата Сергеева, которую он поручил передать жене (так и сказал – "передать жене"). Однако и Сабрина и гости настойчиво уходили от вопроса и ответа по поводу того, когда судно с Сергеевым должно возвратиться в Венесуэлу. Обе стороны вроде бы, не договариваясь, решили намеренно обходить острые углы.
Вскорости мужчины заспешили прощаться, сославшись на неотложные дела. Сабрина повисла на Музе так прочно, словно та была ее родной матерью. Негласно, видимо, уже давно, состоялся договор между двумя женщинами о "неразлучности". Не было нужды ничего выдумывать, искать светские предлоги. Просто женщины ждали, когда мужики отвалят. Они обе хотели остаться вдвоем, наедине и без свидетелей окунуться с головой в горе, хмурое облако которого уже с утра присутствовало в этом доме. То, что именно несчастье привело всю компанию в дом, у Сабрины не вызывало никакого сомнения.
Граф никогда раньше не питал к Музе особых симпатий, но сейчас он сам, без призывов и понуканий, выбрал момент, подошел к Музе и облизал ей руки. Женщина и собака обнялись как старые добрые друзья, объединенные общим горем. Эта сцена довершила испытание нервов на прочность, и мужики рванули к дверям так быстро, что невольно столкнулись в узком проходе. На ходу были высказаны обещания встретиться завтра, здесь же. Понятно, что самую трудную работу переложили на плечи и сердце Музы. Уже в машине, отъезжая, Магазанник, тяжко вздохнув, заметил Феликсу, что его идея вызвать Музу для выполнения сложной акции была просто гениальной!
Женщины, оставшись вдвоем, долго молчали: каждая из них думала о чем-то своем и, вместе с тем, безусловно, о том общем, что повязало их теперь накрепко. Сабрина теперь уже не сомневалась в том, что произошло самое худшее – Сергеев погиб. У жен моряков ожидание подобной трагедии всегда нависает над головой. Но они от постоянной тренировки сознания постепенно научаются не замечать эту ужасную объективную реальность. Сабрина понимала, что неспроста явилась к ней в столь ранний час святая троица. Да и выражения лиц, напряженность взглядов выдавала экстраординарность произошедшего и особое качество миссии, выполнение которой взяли на себя те, кто, безусловно, имел право считать себя самыми близкими людьми, друзьями Сергеева. Муза еще как-то держалась, – скрывала, оттягивала момент нанесение рокового удара – произнесение трагического известия.
Мужики основательно трусили. Теперь, сбежав от тягостной обязанности произнести слова горькой правды, они летели "шибче трамвая" на своем форде в сторону порта. При этом, если разобраться серьезно, особых дел там у них и не было. Все решали другие: четыре мощных и решительных парня уже отслеживали пирсы, разыскивая ту шхеру, из которой можно будет выманить Корсакова для серьезного мужского разговора. Шеф (Магазанник) дал категорическую команду решать все по обстоятельствам: выбить однозначное признание о делах, планах, связях и кончать с мразью моментально, но без шума и последствий. Враг никому не нужен, а если он не сдается, то его уничтожают. Безусловно, в чужой стране нет смысла компрометировать себя черными акциями палача, – для того достаточно местных кадров. Крушение судна – это и срыв поставок очередной партии "ценного груза", а такие дела не прощаются собственной мафией. Нужно было выяснить все возможное о сети конкурентов, их стратегию и тактику ведения коммерческой борьбы. Славянские парни же должны были снять сливки информации и проконтролировать выполнение финального этапа. Всем, кому положено, уже было заплачено с лихвой, но деньги любят счет, учет и расчет.
Где-то в районе припортовой улицы, очерченной анфиладой магазинов, ресторанов и торговцев-одиночек, Феликс, видимо, быстрее погасив эмоции, притормозил Магазанника словами:
– Пожалуй, мы мчимся чтобы не помочь, а навредить течению событий. Там действуют опытные ребята. Их может смутить наше появление. Они подумают о смене задания. Во всяком случае, недоверие может их раздосадовать, если не обидеть. Да, и "корсар" встрепенется: не дай Бог, отыграет в тень. Наши приметные рожи ничего не стоит вычислить. Мы же не знаем деталей тактического расклада и то, что задумали там организаторы "ловли на живца", не правда ли, шеф?
Все сказанное Феликсом было разумным предупреждением. Спорить не было смысла. Магазанник для начала сбавил скорость, затем припарковался около небольшого ресторанчика.
– Феликс, ты, как всегда, прав! – задумчиво и с расстановкой произнес он. – Какие же мы россияне сентиментальные люди. Никак не могу отвыкнуть от дурацких замашек – проливать скупую морскую слезу. Но повод для переживаний, согласись, Феликс, у нас есть?! Сергеев был достойным парнем. Как там говорили в боевых советских фильмах – "в разведку я с ним бы пошел"! Но дело, конечно, не в разведке, а в том, что я потерял не только друга, случайно разыскав его, а замечательного человека. В некотором роде он был уникальной личностью. Если бы в России не так безобразно относились к ценным кадрам, умели беречь достояние республики – высокий интеллект, я имею ввиду, – то родина наша была бы намного богаче и благополучнее. Когда Аркадий волновался, то прибегал к помощи обыденных цитат, подбирая их из расхожих книг, кинофильмов, песен. Но такое смешение балагана с серьезным для него было средством, позволявшим опуститься на землю, успокоить нервную систему.
- Предыдущая
- 9/89
- Следующая
