Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/89
• Следующая

– Ты, милая, должна привыкнуть к способу мышления твоего "повелителя". – заявила колдунья. – В его словах всегда прячется вымысел, метафора и реальность. Ищи золотую середину. К тому же к его словам необходимо относиться еще и с юмором. Посмотри, Сабрина, что он тебе нагородил еще в одном коротеньком стишке, Назвал-то его, паршивец, издевательски – "Юродивым". Нечего сказать, элегантное посвящение!

– Видишь, куда клонит, упрощает, скорее, – продолжила Муза свою психотерапию "на понижение". Она словно задалась теперь целью сбивать с восприятия покойного налет значительности и романтизма. Но Сабрина возразила ей:

– Этот стишок шутейный он написал (я вспомнила!), когда мы с ним только начинали наши отношения. Зашла дискуссия по поводу мотивов контактов мужчины и женщины и далеко идущих планов. Он утверждал, что от нас, собственно, ничего не зависит – вершится "игра" Божьих установок, а люди – только статисты, заурядные исполнители команд. Тогда в его голове, видимо, в качестве примера, и родились несложные рифмы. Как сейчас помню: он прочел мне их, а я, дура, возмутилась. Муза ты тоже попалась на пустышку – поверила в искренность, – он же только разыгрывает нас.

Муза коварно и многозначительно хмыкнула и продолжала:

– Помнишь, он приводит в одном из стихотворений слова Святого Апостола Павла: "Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся"! Это он тебя предупреждает. Странное дело, но Сергеев, действительно, словно предчувствовал свое и твое будущее. Ну, а что касается "приглашения на казнь", то здесь все проще простого: как бы не изменилась твоя судьба, ты будешь казнить себя постоянно. Он, конечно, ранил твое сердце основательно.

– Муза, а скажите откровенно: вы долго мучались после смерти Михаила? – вежливо и осторожно начала расспрос Сабрина. – Вы его оправдываете, – он же все решил за вас и без вас.

Из Музы словно вырвалась заранее приготовленная отповедь:

– Мишке я бы набила морду, всю рожу ему, поганцу, исцарапала.

Она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки, помолчала, затем тяжело вздохнула и произнесла задумчиво и более ласково:

– Затем я бы смыла с этого бедолаги всю грязь, завернула бы его в махровую простыню (есть у меня такая, до сих пор берегу – она большая, цветастая, с попугаями) и стала бы кормить его с ложечки, как маленького, собственного ребенка, причем стоя перед ним на коленях, благодаря только за то, что он вернулся с того света ко мне.

– Странные, все же мы существа – женщины, – продолжала Муза, словно откупорив бутылку, из которой вырвался демон тяжелых, но и приятных воспоминаний. – Там, где казалось бы надо мстить и ненавидеть, мы любим и терзаемся, – мазохизм какой-то! Вот и ты, Сабринок, будешь превращать свою жизнь в пытку. Прав Сергеев, все это лишь приглашение на казнь!

– Ты знаешь, Сабрина, я ведь пыталась вытеснить Мишу из памяти, из души: уехала в Израиль, надеясь, что земля предков излечит, придаст силы. Я даже попыталась завести роман со стопроцентным евреем, – Муза засмеялась и продолжила, – ни черта не получилась. Как только дошло дело до койки, (он еще только снял пиджак) – меня моментально стошнило, вырвало. Пришлось выкручиваться, изобретать. Я нашла лихой выход (нельзя же было оскорблять ни в чем неповинного человека): я загнула сказку о том, что недавно приехала из кошмарной России и, видимо, притащила с собой какую-то инфекцию. Видела бы ты, как этот импозантный, сытый и самодовольный еврей рванул от меня, – вот тебе пример "приглашения на казнь". Даже изменить памяти нет никакой возможности. Мне все время кажется, что Миша где-то рядом, – он наблюдает за мной и когда посмеивается, а когда и грустит, жалеет меня. Ты, кстати, учти мой опыт и лучше не пытайся "вышибать клин клином", предупреждаю, ничего не получится. Там, в одном стихе, Сергеев благородно заявляет: "Я тебя отпускаю: за границы былых ощущений"… Ты не верь, никуда он тебя не отпустит. Я, вообще, уверена, что он вселится в тебя, в твоего малыша и будет пасти тебя до конца вашего века. Сергеев – не тот человек, чтобы раздавать подарки судьбы посторонним. Он тебя очень любил, тебя нельзя не любить. Вот и я тоже с первого взгляда в тебя влюбилась и кажется мне, что мы знакомы с тобой целую вечность.

Муза слушала, продолжая перебирать листочки со стишатами, быстро просматривая их. На одном из них задержалась подольше:

– Вот, обрати внимание, – еще один поэтический перл, в котором проявляется вся суть мальчишеской натуры, хвастуна и верхогляда. Называется "Боль":

– Опять Библию цитирует, – продолжала Муза. – Подумай сама, кого он причислил к "нечестивым"? Наверняка, имел ввиду тех, кто ему лично изменяет. Подумал бы лучше о том, а каково нам, оставшимся на земле, без любимых мужиков, отправившихся отдыхать в Раю. Правда, сомневаюсь, что туда их пустят, скорее им уготовано Чистилище… А, скорее всего, указана прямая дорога в Ад!

Муза продолжала наращивать эффект психотерапии аверсивного свойства, используя для этого и свои былые наблюдения за жизнью больницы, в которой работала компания отщепенцев немного лет:

– Сабринок, ты еще плохо знаешь мужчин-мальчишек. Александр, хоть и был доктором наук, а Миша кандидатом, но они порой резвились, как дети. Вдвоем постоянно затевали розыгрыши. Любимой мишенью, безусловно, было начальство. Ирония в таких играх соседствовала с административными преступлениями. Причем, ни за какую "правду" они, собственно, и не боролись, а просто зубоскалили, потешали собственный интеллект, аристократов из себя корчили. Знаешь такую моду – а ля Федор Толстой? Жил когда-то такой разгильдяй, дуэлянт и великий барин. Больницу эти "невинные" сорванцы порой ставили на уши. Я-то наблюдала их художества из-за дверей гистологической лаборатории, но возразить не могла – они и меня взяли бы в оборот, пародировать стали бы, разыгрывать. Им поперек слова не скажи. У них ведь ничего святого за душой не было, когда дело доходило до хохм. Вот тебе характерный пример, если угодно?

Сабрина перебила Музу вопросом:

– Извини, не понимаю – кто этот Федор Толстой? Расскажи сперва поподробнее. И какое отношение к нему имели твой Миша и Сергеев?

Муза слегка поморщилась, но отвечала сдержанно и величаво с таким же пафосом, с каким, скорее всего, поучает своих сопливых учеников сельская учительница:

– Александр с Мишкой (аристократы говенные!) генеалогическими изысканиями занимались: пытались свои корни раскопать; один себя к великим татарам причислял (это Миша), другой (Александр) – к потомкам шведских бандитов времен короля Карла CII

У историка Ключевского (знаешь такого? – вопрос к Сабрине; та утвердительно мотает головой)имеется замечание: "Почти все дворянские роды, возвысившиеся при Петре и Екатерине, выродились. Из них род Толстых исключение, Этот род проявил особенную живучесть". Сергеев, кстати, уверял, что исторический ларчик открывается просто: все искусственное и надуманное человеком, а не совершаемое волей Божьей, не имеет никаких перспектив. Доказательство тому тезису – эпоха Петра и Екатерины "Великих". А особые подтверждения представили большевики – у них буквально все получилось шиворот-навыворот! Так вот, Петр Андреевич Толстой – сподвижник Петра I был сперва у него в опале (за причастность к стрелецкому бунту), затем отмылся и был приближен царем ко двору. Но сам Петр I говорил о Толстом: "Петр Андреевич очень способный человек, но, ведя с ним дело, надо из предосторожности держать за пазухой камень, чтобы выбить ему зубы, если он вздумает укусить". Шикарное замечание монарха! Характеристика уровня культуры и менеджмента российских монархов, да и его окружения тоже. Как тебе, Сабринок?

• Предыдущая
• 13/89
• Следующая