Следователи Петра Великого - Серов Дмитрий Олегович - Страница 76

В противостоянии с Петром Ижориным Видим Иванович пытался заручиться содействием А. Д. Меншикова. В одном из недатированных посланий светлейшему он подробно изложил ставшие известными ему обстоятельства упоминавшегося расхищения П. А. Ижориным серебряных изделий с разбившегося корабля. В. И. Геннин предложил взять расследование этого криминального эпизода на себя, причем с условием, чтобы «при том розыске прислал бы своих ево царское величество преображенских людей»^{1055}(то есть кого-то из офицеров гвардии Преображенского полка). В противном случае, по мнению коменданта, дело по обвинению Петра Ижорина будет обречено на развал («оное дело фискалы и обор-фискалы и протчие, которые в Питербурхе их [братьев Ижориных] оберегатели, станут заминать»^{1056}). Иными словами, Вилим Иванович предложил учредить под своим руководством следственную канцелярию. Эта его инициатива не получила, однако, поддержки у А. Д. Меншикова (самого находившегося в то время под следствием канцелярии гвардии подполковника В. В. Долгорукова).

Карьере Петра Ижорина, казалось, пришел конец в 1717 году, когда вдова У. Н. Лобанова обвинила его в составлении фальшивого завещания и присвоении имущества ее покойного мужа. Согласно исковой челобитной Улиты Лобановой от 26 марта 1717 года завещание («духовная») было оформлено П. А. Ижориным, когда ее муж, соляной откупщик Иван Лобанов, из-за тяжелой болезни уже утратил способность говорить («был безгласен»). К тому же завещание не имело подписи И. Лобанова, что, по резонному мнению вдовы, свидетельствовало о его беспомощном физическом состоянии («безсилстве»)^{1057}. После длительных проволочек Правительствующий сенат все же предписал В. И. Геннину выслать олонецкого фискала для допроса в Санкт-Петербург.

Однако когда в сентябре 1717 года комендант направил для задержания П. А. Ижорина семерых солдат, тот сумел скрыться. Нелегально прибыв затем в столицу, Петр Алексеевич явился прямо на дом к Алексею Нестерову, который в очередной раз взял его под защиту^{1058}. И хотя в Олонец Петр Ижорин более не вернулся и был вынужден покинуть фискальскую службу, его карьера на этом не завершилась.

Беглый фискал сумел устроиться не куда-нибудь, а в только что основанную Юстиц-коллегию (предшественницу Министерства юстиции), по представлению которой уже в октябре 1720 года был произведен в секретари^{1059}. Отвечать же секретарь П. А. Ижорин стал в коллегии за «фискалские дела», поскольку, как было сказано в отмеченном представлении, «он… к тем делам заобычайным есть»^{1060}. Вот уж, что называется, бросили щуку в реку.

В очередной раз гром грянул над головой Петра Ижорина в 1722 году, когда под следствие следственной канцелярии генерал-прокуратуры попал провинциал-фискал С. Ф. Попцов. Будучи склонен к сотрудничеству со следствием, Савва Попцов подал обширную повинную, в которой между иного поведал о крупной взятке, которую в 1719 году вручил канцеляристу Юстиц-коллегии П. А. Ижорину. Отличавшийся неординарной памятливостью Савва Федорович детально описал, что «Петр Ижорин… взял с него… во взяток двои часы, одни карманные серебреные, ценою в пятдесят рублев, другия стенные боевые[185] в корпусе, ценою в шездесят рублев, да запасу всякого, а имянно муки, солоду, вина, мяс, рыб и протчаго, рублев на пятдесят с неболшим»^{1061}.

Учитывая, что беспрецедентная по откровенности повинная С. Ф. Попцова проверялась следственной канцелярией пункт за пунктом невзирая на служебный статус упомянутых в ней лиц, Петр Ижорин имел более чем реальную перспективу попасть в число подследственных по грандиозному «делу фискалов», в которое переросло уголовное дело Саввы Попцова. Тем более что, как уже говорилось, одним из ключевых фигурантов дела стал покровитель Петра Ижорина А. Я. Нестеров. И ведь запись в следственном деле сохранилась, что «оный Ижорин допрашивай, и учинена выписка особо»^{1062}. Вот только ни протокола допроса, ни упомянутой «выписки» отыскать в материалах дела (дошедших до наших дней в полной сохранности) не удалось.

В свете этого не приходится удивляться, что вместо колодничьей палаты П. А. Ижорин в 1723 году оказался на новой должности. Теперь уже секретаря новоучрежденного Вышнего суда — высшего органа правосудия, рассматривавшего главным образом дела о преступлениях против интересов службы (или, как они еще сейчас именуются, «коррупционной направленности»), В числе прочих в производство Вышнего суда попало и «дело фискалов» (по всей вероятности, именно тогда из него оказались изъяты неблагоприятные для бывшего олонецкого фискала документы).

Излишне разоткровенничавшийся перед прокурорами Савва Попцов взошел, в конце концов, на эшафот на Троицкой площади Санкт-Петербурга, а в его судебном деле (соединенном со следственным) появилась запись, сделанная рукой секретаря Петра Ижорина: «Попцов казнен, а имянно отсечена голова генваря 24 дня 1724»^{1063}. Заодно с С. Ф. Попцовым на эшафоте в тот январский день оказался и бывший судья Московского надворного суда (а до того глава фискальской службы) стольник М. В. Желябужский.

Осужден стольник был по делу, обстоятельства которого один в один совпадали с историей о фальшивом завещании откупщика Ивана Лобанова (отличие было только в том, что Михаил Желябужский осуществил подлог завещания дворянки — вдовы Акулины Поливановой). В судебном деле М. В. Желябужского избежавший ответственности за аналогичное преступление Петр Ижорин также оставил лаконичную запись: «Эксекуция Желябужскому учинена на Троицкой площади генваря 24 дня 1724 года. Дано 50 ударов [кнутом]»^{1064}.

24 января 1724 года Петр Ижорин начертал и строки, касавшиеся Алексея Нестерова: «Оному Нестерову… на Троицкой площеди эксекуция учинена, казнен колесованием»^{1065}. И ведь не дрогнула рука у секретаря, вблизи наблюдавшего, как ломают кости его многолетнему благодетелю, некогда уберегшему его от коменданта Видима Геннина. Запись исполнена четким, идеально разборчивым почерком. Разве что в слове «площадь» сделана описка.

Перспектива самому взойти на эшафот замаячила перед П. А. Ижориным в ноябре 1724 года, когда Петр I ознакомился с подметным письмом о злоупотреблениях в Вышнем суде. Из 7-го пункта письма император узнал, что «секретарю Ижорину, которой ныне в канцелярии Вышняго суда, надлежало было дать по некоторому делу с Попцовым очная ставка, токмо того в той Вышняго суда канцелярии не учинили». На полях напротив приведенных строк глава государства собственноручно поставил крест в кружке^{1066}. Это означало, что информация будет проверяться под его личным контролем. Увы, разбирательства сведений подметного письма, изрядно заинтересовавшего Петра I^{1067}, не последовало: в январе 1725 года первый российский император скончался.

Что же до «непотопляемого» П. А. Ижорина, то после закрытия в 1726 году Вышнего суда он получил очередное повышение, став обер-секретарем Военной коллегии. Во главе коллежской канцелярии Петр Ижорин благополучно проработал до самой отставки, последовавшей в июле 1744 года. Во второй половине 1730-х — начале 1740-х годов по роду службы В. И. Геннин, несомненно, регулярно посещал Военную коллегию. Кто знает, какие эмоции он испытывал, раз за разом сталкиваясь в коллежской аудиенц-камере лицом к лицу с обер-секретарем Петром Ижориным. Вряд ли, конечно, положительные.