Час гончей (СИ) - Блум М. - Страница 13

Бешено рыча, гончая вновь ринулась на моего защитника, будто готовясь нанести финальный удар.

— Стой! — крикнул я.

Резкий разворот прямо в прыжке — и псина рванула на меня. Мерзкая, поганая тварь, вломившаяся в мой дом, где живут мои люди! Мне даже не пришлось ничего делать — дом за доли мгновения пропитался яростью хозяина. В голове стучала только одна мысль «убить! убить! убить!» — и, придя в резонанс, он отозвался на это. Черные мощные щупальца стремительно выскочили из пола — гигантские, куда выше и толще, чем в прошлый раз, словно в моем подвале жил настоящий Кракен. За секунду они обвили все тело псины, как сотни жадных безжалостных жгутов, стиснули жестко и начали ее душить, не оставляя ей даже шанса вырваться. Черные капли, выдавленные из туши, как сок из лимона, обильно брызнули в стороны. Воздух содрогнулся от безумного скулежа, а затем раздался дикий хруст переломленного хребта. Следом по гостиной пронеслось смачное «бульк!» — и громадная тварь лопнула, так что от нее остались только лапы и морда, а все остальное разлилось лужей густой черноты.

Щупальца резво втянулись обратно. Мой же взгляд лихорадочно заметался по комнате. Кроваво-красная дорожка тянулась по полу. За диваном лежал разодранный лоскут футболки, в которой провожала меня Уля, в углу валялся разбитый смартфон Агаты. Однако ни одной из них в гостиной не было.

— Уля! — крикнул я. — Агата!

Мгновения тишины казались звенящими — а затем из моего кабинета донесся писк.

— Я тут!

Я дернул дверь, одновременно по ту сторону щелкнул замок — хотя, конечно, защищал здесь не он. Дверь резко распахнулась, и всклокоченная Агата прыгнула мне на шею и всхлипнула.

— Уля! Где Уля? — выдохнул я.

Трясущейся рукой подруга показала в угол. Пол был забрызган крупными алыми каплями, словно складывавшимися в дорожку. Бледная, мертвецки-бледная, но живая там сидела Уля, зажмурившись, сжавшись в комок — сидела неподвижно, как парализованная, не дергаясь, не дрожа, лишь зажимая рукой глубокую сочащуюся рану на плече. Я подскочил к ней, и, будто очнувшись, она распахнула глаза и потянула обе руки ко мне.

— Я подумала, все, — как в бреду, прошептала она. — Подумала, это за мной… Вернулся…

Стоило ее обнять, как по всему ее телу пронеслась лихорадочная дрожь. Конечно, никто не хочет пережить подобное дважды.

Кровь еще обильнее потекла из раны — довольно глубокой, рваной, испортившей красивую нежную кожу.

— Бинт и твою мазь, — приказал я застывшей рядом Агате.

Ведьмочка послушно выскочила из кабинета, я же перенес Улю на кушетку. Ее руки крепко обвились вокруг меня, пальцы вцепились, словно не желая ни на миг отпускать — и только когда подруга вернулась с лекарством, я осторожно разжал объятия, чтобы мы могли все хорошенько перебинтовать.

— Если грамотно лечить, даже шрама не останется, — заверила ее ведьмочка, аккуратно завязывая на плече белый бантик. — Не зря же я учусь…

Уля машинально кивнула, будто не до конца понимая, о чем речь — лишь отчаянно держалась за меня здоровой рукой. Агата же успела прийти в себя и, плюхнувшись рядом, затараторила, описывая события вечера. Как в дом, выбив окна, ворвались две твари — одну псину, которую полетела прямо на Улю, в последний момент отбил Харон, другой же подруга ударила Темнотой по глазам, и пока та яростно скулила, подхватила задетую когтями Улю и утащила в мой кабинет.

— Ты же говорил, — перестав частить, всхлипнула она, — что тут безопасно…

— Умница, — продолжая держать Улю одной рукой, другой я обнял ведьмочку и прижал к себе. — Все правильно сделала.

Она снова всхлипнула и уткнулась в мое плечо. В гостиной внезапно послышались шаги, и в кабинет вбежала встревоженная Дарья.

— Вызывай отряд зачистки, — я перехватил ее взгляд, — пусть приберут…

Ночь за окном казалась совсем черной, и спокойной ее было сложно назвать. Из гостиной внизу доносился шум: возня, шаги и голоса. Не теряя времени, Дарья позвонила в Синод, и «Валькирии», приехавшие по такому поводу, теперь наводили порядок, убирая черные расплывшиеся кляксы с моего пола. Мы же всей компанией расположились этажом выше в моей спальне. На кровати вокруг меня поверх одеяла с одной стороны лежала Уля с перемотанной рукой, с другой — Агата. Глеб, которой спешно примчался из клуба, развалился в кресле рядом, вытянув ноги на кровать и попинавшись немного с ведьмочкой за свободное пространство. Однако сейчас у нас царила тишина — слышно было лишь мирное сопение. Правда, не со всех сторон.

Я повернул голову. Уля не спала — просто молча лежала рядом, прижимаясь ко мне и задумчиво глядя в потолок. Она больше не дрожала, однако в глубине серых глаз застыл страх, которого я там уже очень давно не видел — будто ее самый жуткий кошмар случился наяву. И мы оба отлично понимали, что ее жизнь была бы проще, останься она в «Родном поле» — и еще проще, вообще не свяжись со мной.

— Я пойму, — тихо сказал я, — если захочешь уехать. Вернуться к отцу. Там безопаснее.

Ее взгляд мгновенно оказался на мне.

— Ты же знаешь, — так же тихо отозвалась она, — я не могу без тебя.

А то я могу. Без тебя. Без всех вас. Я еще крепче ее обнял, и она еще теснее прильнула ко мне.

— Я просто подумала, что все как тогда… Понимаешь?

Конечно, я прекрасно понимал — потому что знал про это тогда. Именно тогда мы впервые и увидели друг друга. Сколько мне было? Лет шесть. Отец взял меня с собой в «Родное поле» в рабочую поездку — мол, смотри и учись. Хотел, чтобы я привык. К чему? К смерти, видимо.

Я помню небольшой, но довольно милый домик — с уютной мебелью, яркими вручную расшитыми занавесками, цветами в кадках и тремя большими кровавыми пятнами на полу, вокруг которых были мелом обведены человеческие контуры. Сами тела уже забрали — отца вызвали лишь посмотреть на улики. А без колдуна там явно не обошлось, в воздухе словно тянуло Темнотой, которая, став чьим-то оружием, буквально разорвала людей на части — пожилую пару, жившую здесь, и их дочь, приехавшую на выходные к родителям. В живых осталась только ее маленькая девочка. И именно ее огромные напуганные серые глаза мне тогда запомнились больше всего.

Ничего толком малышка объяснить не могла. Стук в дверь, дед, который занервничал, начавшая суетиться бабушка, спрятавшая ее в шкафу мать — а затем топот ног, крики и одинокие шаги в повисшей зловещей тишине. Дверца шкафа со скрипом отворилась, и высокий мужчина в длинном темном балахоне заглянул внутрь. Непроницаемо черные глаза уставились на нее, и как будто густой туман повалил ей навстречу. Уля была точно уверена, что тот колдун видел ее, но он неожиданно закрыл дверцу и ушел, не причинив ей вреда.

Виновника тогда так и не нашли, и для всех осталось загадкой, зачем такой явно мощный колдун напал на дом пожилой супружеской четы, простолюдинов среднего достатка. Ничего, кроме трех жизней, в тот вечер он не унес. Почему же не забрал и четвертую?

Помню, как девочка плакала, а ей все задавали и задавали вопросы — а затем отвернулись от нее и стали заполнять какие-то бумаги, оставив в углу совсем одну. Я тогда подошел к ней и погладил. Уля потом сказала, что я был единственным, кто ее пожалел. Вот только я не хотел быть тем, кто просто жалеет — жалеть должны те, кто посылают тварей в чужие дома. Причем жалеть о себе.

Рядом раздалось сопение — Уля тоже наконец заснула.

«Спишь?» — мысленно спросил я.

«Нет,» — отозвался из кресла Глеб и открыл глаза.

Осторожно, стараясь не разбудить девушек, я поднялся. Мы с другом тихо вышли из комнаты и притворили дверь.

Из гостиной внизу по-прежнему доносились возня и голоса. «Валькирии» в защитных комбинезонах отскребали собачьи туши с пола — в буквальном смысле: останки аномалий растеклись липкими черными лужами, которые, как жвачка, цеплялись за подошвы. А вот сколопендра, помнится, держала форму. Это означало, что псины сильнее связаны с душой того, кто их отправил — они порождения души этого ублюдка, кем бы он ни был. И питаются не только скверной, но и его эмоциями — могу только представить, что там за дерьмо.