Час гончей (СИ) - Блум М. - Страница 11

— О, Ника Люберецкая, — выдал мажор. — Познакомишь?

— А с принцессой познакомишь? — с иронией отозвался я.

— Все-все, понял. Ну раз уж заговорили…

С хитрым видом он закатал рукав, показывая татуировку над запястьем, где витиеватыми крючками теперь были заполнены все три кружка. Последний, судя по пленке сверху и красноте, был добит совсем недавно — может, пару часов назад. Похоже, княжич заполнил одну дырку сразу после того, как пробил другую — и вот теперь примчался похвастаться радостью. Конечно, какой смысл во всех этих усилиях, если ими не с кем поделиться.

— Не зря мы на фонтан съездили, — заявил Алекс, торопливо закатывая рукав обратно. — Ой, как не зря… Все, я теперь по уши твой должник!

— И что теперь, должник? Цель жизни достигнута? — полюбопытствовал я.

— Ну знаешь, — отозвался он, — дырок, может, и три, а поз гораздо больше…

Ага, можешь даже тату делать для каждой — на спине места как раз хватит. Останутся потомкам хроники жизни одной принцессы.

— Ладно, — хмыкнул Вяземский, — не мешаю, — и, видя, что Ника возвращается, свалил.

Моя спутница села обратно на свое место, улыбаясь еще ярче, чем до этого. Я даже не сразу понял, что она вновь подкрасила губы.

— Это что, твой друг? — она кивнула вслед удаляющемуся мажору.

— Бери выше, — усмехнулся я, — мой должник.

Голубые глаза игриво сузились.

— Это ты так про княжича говоришь? Да ты просто полон сюрпризов…

Секс-символ, отобранный мной у столицы, подхватила чашку с кофе и сделала глоток, оставляя теперь и на фарфоре сочный красный след своих губ. Не удивлюсь, если официанты сегодня растащат ее посуду на сувениры.

— А какая она, — вдруг последовал вопрос, — твоя Ульяна?

В принципе, про Улю я мог сказать много. Она была одной из немногих людей в моей жизни, о которых я мог говорить долго. Но зачем десятки слов, когда ее можно описать одним?

— Идеальная.

— А зачем тогда я? — Ника пытливо взглянула на меня. — Потягаться с идеалом?

— А тебе бы хотелось?

— А есть хоть какой-то шанс победить?

— Если хочешь, можешь попробовать.

Только имей в виду, примой моего сердца стать гораздо сложнее, чем примой Императорского балета. Я бы даже сказал, что это невозможно — но одной девушке все-таки удалось.

— И как ты это делаешь? — прищурилась моя балерина, вертя в руке фарфоровую чашку. — Не с этого же вообще начали…

После ресторана я отвез свою прелестную спутницу обратно к ее дому на Невском. Машина остановилась во дворе, и на пару мгновений в салоне повисла тишина — лишь изящные пальцы рядом с тихим шелестом теребили красный подол.

— Зайти не хочешь? — наконец спросила Ника.

— Только если хочешь ты. Мы уже об этом говорили. Ты ничего мне не должна.

Взгляд голубых глаз в который раз за вечер замер на мне — когда-то давно он был холодным, сейчас же лучился теплом, местами даже обжигая.

— Вообще-то, — кокетливо протянула их обладательница, — я хотела показать тебе свою растяжку. Уверена, не все идеальные девушки так могут…

Ой, как кого-то зацепило. Что ж, с удовольствием посмотрю, чем ты меня хочешь впечатлить.

Должен признать, это действительно вышло впечатляюще. Стоны, казалось, витали по спальне и пару минут спустя, после того как мы закончили. Растяжка у нее была великолепной, поцелуи горячими, ласки увлеченными — с какими отдаются после долгого перерыва тем, о ком мечтали все это время. Секс получился невероятно сладким и был еще слаще от того, что все это делалось, чтобы понравиться мне как можно больше. Люблю, когда люди пытаются мне угодить — особенно девушки — особенно в постели.

— Ну как, — спросила Ника, едва отдышавшись рядом, — не хуже идеала?

Светлые локоны разметались по соседней подушке. Гибкое нежное тело все еще слегка подрагивало на смявшейся простыне, а красный след ее губ теперь украшал меня повсюду: лицо, шею, руки, живот и гораздо ниже.

Я поймал ее взгляд, подернувшийся легкой истомой — такой же приятно вымотанной ощущалась и ее душа во мне, чьи дрожь и трепет я чувствовал в самые пиковые моменты.

— Переезжай ко мне, — сказал я.

Светлая голова даже приподнялась с подушки.

— Зачем это тебе? — тихо спросила Ника.

— Я привык, что все мои люди рядом.

Она задумчиво прикусила губу.

— Да и разве тебе нравится жить одной?

Лично я еще не встречал людей, которым это нравится. А жить в моем доме ей ничего не мешало: скверна ей точно не навредит. Да и если подумать, частично она и так уже жила в моем доме — вместе со своей душой.

— А твоя девушка что скажет? — Ника плавно перекатилась со спины на бок и подперла голову локтем. — Она даже не пришла сегодня в ресторан. Ревнует?

Скорее боится. Что ты ее затмишь. Вот такая она у меня наивная.

— Когда в жизни происходят перемены, — заметил я, — всем нужно время. Так что подумай над моим предложением.

— Подумаю, — пообещала моя балерина и, закинув ногу на меня, на этот раз взобралась сверху, видимо, выбирая позу, в которой лучше думается.

— Я не хочу, чтобы он просто тобой воспользовался…

Так однажды сказал отец, когда Ульяна утром прошмыгнула в свою комнату, а тот сидел в углу, ожидая ее, явно зная, что его шестнадцатилетняя дочь провела ночь не у себя. Вышло неловко, но она не считала, что должна краснеть. Уже тогда это была не детская влюбленность и не мимолетная интрижка. Это было нечто гораздо большее, чем бушевавшие гормоны.

Удивило лишь, что отец уже и сам знал, кто из Павловских. Сказал, понял по тому, как этот бесстыжий нахал на нее пялится. Когда она входила в гостиную, где были все четверо — Сеня не отрывался от книги, Глеб от смартфона, Женя с тоской провожал ее глазами, а вот самый младший без всякого стеснения ими раздевал. Отец сказал, что уже хотел подойти и отвесить ему подзатыльник, но потом увидел, как смотрит в ответ она, и решил не вмешиваться. Только попросил подумать, стоит ли оно того.

Ответ Ульяна знала и тогда. Стоит — каждой секунды времени, проведенной рядом с ним. И не особо волновалась, когда он проводил время с кем-то еще. До этого момента.

Блистательная, роскошная, популярная, мечта любого столичного мужчины — такая эта Ника Люберецкая. Встретиться с ней сегодня лицом к лицу было страшно, но теперь от одной мысли, что он сейчас наедине со светской дивой, становилось тошно. Будто сама лично отдала его в руки другой, которая — а в этом не было никаких сомнений — точно найдет, как этим воспользоваться.

Стараясь отвлечься, Уля прошлась по дому, казавшемуся особенно мрачным по вечерам. А сегодня здесь было еще и слишком тихо — лишь в гостиной играла в приставку Агата, да рядом под диваном валялась эта несносная ручища. Два огромных темных пальцах постучали у ее ног, когда Ульяна проходила мимо. Сделав вид, что не заметила, девушка направилась дальше — только так с этой аномалией и можно жить.

Она зашла в кабинет и прикрыла дверь, а затем огляделась, ища хоть частицу пыли, чтобы протереть и успокоиться. Но в последнее время ее визиты сюда стали такими частыми, что все уже просто блестело чистотой — что шкафы, что стол смотрелись отполированными, даже ручки кресел сверкали. Взгляд привычно упал на зеркало на стене в витиеватой серебряной раме. Уля задумчиво подошла к нему и замерла — и снова девушка в отражении казалась уверенной и сильной, способной отстоять свое. Такую никто не променяет даже на самую шикарную профурсетку.

— Твое место не займет никто, — глядя в зеркальную гладь, Ульяна медленно повторила его сегодняшние слова, сказанные перед отъездом. — Оно только для тебя…

И девушка в отражении произнесла это вместе с ней — уверенно и четко, заметно успокаивая. Глупо, конечно, общаться с зеркалом, но подруги, с которой все это можно обсудить, у нее не было. Не с Агатой же говорить, в конце концов. Что она вообще понимает?

— Ты для него особенная, — сказала Уля, и девушка в отражении повторила, словно подбадривая.