Час гончей (СИ) - Блум М. - Страница 1

Есть такая картина, где колдун заявляется на свадьбу. Он заходит, и все вокруг расступаются и шарахаются. А затем — немая пауза. Вот и на меня у фонтана смотрели как на точно такого же пугающего гостя. Если уж подумать, я здесь был не единственным колдуном, не имеющим отношения ко двору, но такой эффект вызывал только я. Вот так всегда: хочешь по-хорошему, а получается как обычно.

Личные колдуны Ее Величества, до этого расслабленно болтавшие в сторонке, сплоченной кучкой облепили ее со всех сторон, как стены, и в несколько пар глаз напряженно уставились на меня. Императрица у нас дама нервная, вся окруженная колдунами и обвешанная оберегами, которые звенели и на ее шее, и на ушах, и на запястьях — даже платье расшито ими вместо украшений. Ну мало ли что — и теперь все смотрели на меня, будто я и есть то самое что. Нет, ребята, я здесь сегодня не по ваши души.

Выйдя из ступора, к нам торопливо подскочил один из организаторов сего мероприятия.

— Прошу, господа, вам сюда, — протараторил он, услужливо указывая на крыльцо.

И под общий вздох облегчения повел нашу троицу к зданию Имперской управы, на крыше которого организовали импровизированный зрительный зал для дорогих гостей, коим не комильфо топтаться за ограждениями вместе с толпой. Ветерок на высоте приятно холодил кожу. Стулья с высокими спинками и бархатным сидениями были расставлены рядами с видом на журчащий на площади фонтан и пришедшую в себя от такого внезапного стресса императрицу. Держу пари, силовое поле там не только вокруг дворца, но и около ее личных покоев. Ну мало ли что.

— И чего она такая напряженная? — спросил Глеб, когда мы заняли места в первом ряду, выделенные специально для нашего мажора. — Она же нас даже не знает.

Видимо, наслышана.

— Поняла, — тихо произнес Вяземский, севший с другой стороны от меня, — что теперь меня травить не стоит.

— Думаешь, это она? — уточнил я.

— А кто еще? Она вообще су… Женщина сложная, — поправился он, прыгая на стуле, как на иголках. — Узнала про меня и дочку свою. И, само собой, ей это не понравилось. Одна сказала: все будет, если приду. И вторая, как мне передали, сказала так же. Вот только это два разных «все». И травануть может, и проклясть… И как вообще нас спалили?

Правда — и как спалили? С такой татуировкой ходишь по Петербургу, хвастаясь всем кому ни попадя — прямо секрет Полишинеля. Ты еще сверху подпиши «дырки принцессы», чтобы все, кто пока не в курсе, сразу понимали.

— Ну, будем надеяться, что сегодня не отравят, — закончил наш мажор и, как примерный мальчик, сложил руки на коленях.

— Нет, — поправил я, — надеяться мы не будем. Мы тут не чтобы тебя не отравили, а чтобы поняли, что тебя нельзя травить. Потому что ты теперь под моей протекцией.

— И чтобы твоя принцесса тебе дала, — хмыкнул Глеб, — добить татуировку.

— А то, — Алекс расплылся в ответной ухмылке.

Ага, цель жизни просто — пробить все дырки принцессы. Даже здоровьем готов пожертвовать — вот такой отчаянный парень. А вообще зря твой папа настолько легко отнесся к вопросу: если будущего князя так легко отравить по-игрушечному, то, когда он станет князем, его могут попытаться отравить уже по-настоящему. Пресекать такие вольности надо сразу и кардинально. А если не нравится поведение сына, то его корректировать нужно за закрытыми дверьми самому — внушением, подзатыльником или ремнем в зависимости от восприимчивости охламона. Или вообще женить на этой принцессе, чтоб неповадно было — лучшее наказание для полудурков, кстати.

Рядом звонко прогремели колесики, и официант в красной ливрее и белоснежных перчатках подкатил к нам столик-тележку с напитками и закусками, доставленными по такому торжественному поводу на крышу. Тщательно изучив нарезку сыров, Глеб подхватил один кусочек, понюхал, повертел на свету, как сомелье вино, надкусил и со смешком потянулся за смартфоном.

— Родное, — прокомментировал он. — С «Родного поля».

— И как ты это понял по сыру? — озадачился наш мажор.

А ты проживи кучу лет рядом с молочным комбинатом и не такое поймешь. Во вкусах творога, сыра и сметаны мы разбираемся, как некоторые в элитном вине.

— Это надо показать отцу, он будет доволен, — заявил друг, наводя камеру смартфона на нарезку.

— Тогда уж пошли, и где мы сейчас сидим, и что смотрим, — посоветовал я. — Он будет доволен еще больше.

Глеб слегка подвинул тарелку с сыром — так, чтобы она оказалась на фоне стоявших внизу у фонтана императрицы и принцесс, — и сделал снимок. Эффект вышел таким, будто главная семья империи гуляла среди желтых ломтиков.

Официант тем временем разлил шампанское по бокалам, и Вяземский потянулся к своему, на дне которого, как комок грязи, плавала липкая густая чернота, не видная ему, но сразу бросившаяся в глаза мне. Работа была грубая, вызывающе грубая — а ведь колдуны здесь могли сделать то же самое гораздо изящнее, но словно намеренно не стали. Я молча забрал у него бокал и, ощущая любопытные взгляды остальных гостей, разжал пальцы и уронил хрусталь на пол.

Брызги и осколки разлетелись по сторонам, и вслед за треском на крыше наступила тишина.

— Замените, — кивнул я официанту.

После короткой заминки он торопливо кинулся за новым бокалом, а гости отвернулись от нас и возобновили разговоры как ни в чем не бывало. Алекс же одними глазами задал вопрос, и я кивнул.

— Видишь, — довольно протянул наш мажор, — а без тебя меня бы тут отравили…

Да при чем тут ты? Это они меня проверяли: замечу или нет — и главное, как поступлю.

«Отец, кстати, написал, чтобы вели себя хорошо, — Глеб перевел глаза с экрана на осколки, — а не как обычно…»

За нашими спинами снова раздались шаги, но вместо официанта подошел незнакомый мужчина лет сорока, высокий, тонкий и сухой, как ветка больного дуба. Казалось, подуй сейчас ветерок посильнее — и его попросту унесет с крыши. А пока что чахлое тельце удерживали массивные золотые кольца, красовавшиеся почти на всех пальцах.

— Алексей Львович, — обратился он к Вяземскому, и тот мгновенно нахмурился, — если вам так нужен личный колдун, вы бы могли обратиться к Клике. Любой из нас с радостью бы представил ваши интересы. Зачем выбирать тех, кого здесь быть не должно?

Ну конечно, Клика — это прекрасно объясняло и напыщенный тон, и высокомерный взгляд, и задранный на манер вешалки крючковатый подбородок. Закрытое сообщество колдунов-аристократов, которые работают исключительно в высшем свете — иными словами, господа с отличным происхождением, огромными амбициями и раздутым эго.

— Не забывайтесь, пожалуйста, — сухо отчеканил княжич. — Вашего мнения я не спрашивал.

— Вы уж извините меня, Алексей Львович, — со снисходительной ухмылочкой продолжил незнакомец, — но я бы посоветовал вам не бросать тень на свою репутацию.

— А я бы посоветовал вам, — не менее любезно вмешался я, — не бросать тень на наши места и вернуться на свое.

— А вам, мессир Павловский, — надменно отозвался он, — раз уж мы начали раздавать советы, следовало бы знать свое место. Вот ваш отец, например, знал и не заявлялся туда, где его не ждут. И не заводил друзей там, где не просят.

От такого заявления я даже умилился. Начнем с того, что друзей у моего отца не было вообще, а свое место он прекрасно знал — гораздо лучше, чем этот напыщенный сухарь.

— Приглашения же в вашу Клику приходят раз в год? — уточнил я.

— И что?

— Так вот, каждый год на протяжении последних лет пятнадцати отцу приходило такое приглашение…

Я даже обнаружил в его столе целую пачку таких конвертов, небрежно смятых, задвинутых в самую глубь, в большинстве своем даже не распечатанных.

— И ни на одно из них он не посчитал нужным ответить. Как думаете почему? И все ваши клиенты в минуты, когда у них возникали реальные проблемы, прибегали к моему отцу, а не к вашей переоцененной Клике. Все еще не понимаете почему?