Песня ветра (СИ) - Завгородняя Анна - Страница 2

   - Спит? – мужчина пытался говорить шепотом, но его голос все равно показался мне сродни реву ветра.

   - Спит! – ответила еле слышно мать. – Умаялась! – добавила она тихо и отошла.

   - Ты так и не сказала ей? – спросил мужчина и я напряглась, отчего-то сообразив, что возможно, именно сейчас и узнаю ту самую тайну, которую рисовало мое детское воображение.

   - Ей не надо знать! – отозвалась мать, и я отчетливо расслышала скрип закрывающейся двери, а желтый свет свечи пропал.

    Тут же повернувшись лицом к двери, я увидела желтую полосу света, проникающую через щель внизу и поняла, что мать и ее гость все еще стоят у двери и продолжают разговор. Приподнявшись, навострила уши, поимая, что говорят они именно обо мне.

   - Тереза! – пробасил моряк. – Я не знаю, правильное ли ты приняла решение не говорить ему о девочке. Я все равно считаю, что он должен знать…

   - Он ничего не должен! – горячо зашептала моя мать и в этом шепоте я слышала возмущение и протест. – не ты ли сам еще недавно говорил мне, что будь твоя воля, ты вздернул бы его на рее! Отчего теперь ведешь такие речи?

    Что гость ответил матери, я не услышала, поскольку они отошли от двери, а я же, напротив, откинула одеяло и тихо опустила босые ноги на пол. Прошлепала к выходу и самую малость приоткрыла дверь и тут же выглянула в образовавшийся проем. Но тут же разочарованно вздохнула, когда поняла, что мама отвела моряка в свою комнату. Туда мне не прокрасться, сразу же поймают. А в том, что мама будет зла, если застанет меня за подслушиванием и подглядыванием, я не сомневалась ни единой минутки, а потому, вздохнув с сожалением, вернулась в постель, стараясь не думать о той малости, которую услышала. Только получалось плохо. Мысли то и дело возвращали меня к словам мамы и этого человека.

    О ком они говорили? Кто такой этот загадочный он, кому не стоит знать обо мне и почему?

    Я поджала ноги, стараясь отогреть их руками и уткнулась носом в подушку, мечтая уснуть. Ветер почти стих и только шум прибоя напоминал о том, что происходило еще полчаса назад, а я отогревшись, все же почувствовала, что снова засыпаю и в этот раз меня уже ничто не разбудило.

    Я проспала всю ночь, а когда проснулась, ставни в комнате были распахнуты и теплое желтое солнце заливало помещение, расчертив яркие пятна света на полу. Я оделась и умылась водой из таза, что стоял в комнате, а затем заплела волосы и вышла во двор.

    Матери, конечно же, дома уже не было, как, впрочем, и нашего гостя. Сколько я себя помню, он никогда не оставался больше чем на одну ночь, вот и сегодняшняя не была исключением. Но я только была рада этому факту и, широко улыбнувшись теплому солнцу, вернулась в дом, чтобы поесть, а затем отправиться в город к матери – обычно она давала мне корзину с продуктами и за ними я всегда приходила после полудня, когда в таверне, где она работала, было затишье перед обедом.

    Наспех перекусив и запив завтрак стаканом родниковой воды, я закрыла двери дома и поспешила по широкой тропинке вдоль берега моря.

    Дом наш стоял в стороне за несколько миль от города и с высоких берегов крыши домов и мачты кораблей, что качались на волнах на приколе, виднелись как на ладони. Я оглянулась на собственный дом, подумав о том, что скорее всего мать выбрала это место по одной только причине – из-за моряка, что приходил к ней по ночам. Впрочем, я могла и ошибаться. Кто знает, какая причина заставила матушку жить так далеко от города? Я бы спросила у нее, да, боюсь, получила бы стандартный ответ, что я еще слишком мала и это не моего ума дела. Когда-то подобный ответ отбил у меня желание узнать о том, кто мой отец и почему он не с нами. Я все же понимала, что моряк не мой отец, ведь отцы, в моем понимании, не ведут себя словно чужими со своими детьми. Я моряк никогда не разговаривал со мной и ничем не показал, что имеет какие-то чувства или обязательство относительно меня.

    Солнце весело светило, море плескалось невдалеке, набегая на песчаный берег, тихо пел в деревьях ветер, а я вприпрыжку бежала к городу.

    Таверна, где работала моя мать, располагалась на пристани. Капитан Уильям сидел в кресле у входа и курил трубку, когда я прошмыгнула мимо него, коротко поздоровавшись и получив кивок в ответ.

    Внутри было накурено и большой зал оказался заполнен наполовину, но мать я нашла сразу, она убирала со столика, сгребая объедки в большое помойное ведро. Услышав мой голос, она устало распрямила спину и посмотрела на меня.

   - Прискакала? – спросила Тереза и слабо улыбнулась.

    Я закивала.

   - Подожди немного! – попросила мать. – Я сейчас вынесу тебе корзину! – и она прихватила ведро, направившись на кухню, дверь в которую вела прямо за прилавком. Я осталась стоять у стола, присев на табурет, когда услышала разговор мужчин, расположившихся за соседним столиком.

   - Что, говорят, ночью у берега заметили «Сирену», - сказал один из мужчин со смешком.

   - Зачастил что-то капитан Дэвис в наши места! – заметил второй и с громким стуком опустил кружку на стол. Я покосилась на говоривших. Этих мужчин я знала только внешне. Несколько раз, когда бывала у матери, замечала их в одной и той же компании, сидящими точно так же, как и теперь. Одежда и выправка говорили сами за себя: моряки, хотя, разве в таверне встречались представители иной профессии?

   - Я слышал, за его голову назначили сто золотых! – продолжил первый из говоривших.

   - Сто? – произнес третий собеседник, до сих пор хранивший молчание. – Это хорошие деньги!

   - Можно купить такую вот таверну!

   - Или хороший бриг!

    Я не успела дослушать, что еще можно приобрести на такие денжищи, когда вернулась мать. Она покосилась на говоривших, а затем сунула мне в руки глубокую плетеную корзину, сверху прикрытую тонким полотенцем и произнесла:

   - Все! Ступай отсюда. Иди домой и приберись, да воды натаскай на вечер!

    Я кивнула, а уходя, заметила, что мать, продолжив уборку грязных столов, заметно прислушивается к разговору тех мужчин.

    Я не была глупой и уже тогда догадалась, что капитан Дэвис вполне мог оказаться ночным гостем матушки. Но подобные мысли стоило оставить при себе.

    Отправившись домой, не удержалась и зашла на пристань, чтобы поглазеть на стоявшие там корабли. Но все было как обычно, несколько чужих судов непримечательного вида рядом с рыбацкими большими лодками и шхуной губернатора, ничего примечательного. Я любила красивые корабли, какие хоть и редко, но заходили в наш город. На подобных красавцев, похожих на гордых лебедей с белоснежными крыльями парусов, я могла смотреть часами, но сегодня смотреть было не на что, и я поспешила домой.

    А моряк, побывавший в нашем доме ночью, больше не появился, ни через месяц, ни через год. И это был последний раз, когда я видела его в Портулаке. Но спустя восемь лет произошли события, после которых моя жизнь претерпела значительные изменения и привела меня к тому, кем я стала в итоге.

    Мама умерла спустя три года после последней встречи с мужчиной, которого любила. Она угасла, как свеча. Просто в один день ее не стало, и я осталась одна. Наверное, она грустила по мужчине, пропавшем из ее жизни, так это было, или нет, я не узнала. Мать ничего не сказала мне перед смертью, лишь погладила по волосам, когда я склонилась над ней, глядя на красивое безмятежное лицо. Такие лица обычно бывают только у тех, кто уже одной ногой там, на небесах.

    Мир оказался не без добрых людей, и капитан Уильям, у которого все эти годы работала матушка, появился в моем доме с тяжелой отдышкой и припадая на хромую ногу, сообщил мне, что позаботиться о похоронах, а после, выполнив свое обещание, забрал меня к себе.

    Нет, я не жила у капитана на полном довольстве, мне приходилось работать, и я заняла место матери и теперь не она, а я, убирала со столов и разносила еду посетителям. И только в самой глубине души я хранила свою боль и скорбь о той, что ушла, оставив меня одну. В первые дни я даже злилась на нее, обижалась, решив, что мать просто бросила меня, ведь она никогда не была ласковой и любящей, только вот я сама любила ее, и эта потеря сказалась на моем характере. Я стала более замкнута и нелюдима.