Шофер (СИ) - Никонов Андрей - Страница 35

— Может ещё кого обнесём, а то день сегодня пустой, — старший, пацан лет четырнадцати, важно сплюнул через отсутствующий клык.

— В другой раз, — отказался Федька.

Как не был велик соблазн пошарить ещё по карманам у фраеров, но то там, то здесь в толпе мелькала милицейская фуражка, снова попадаться милиционерам Косой не хотел. На рубль в лавке он накупил сладостей, а вторую бумажку оставил.

Жила семья Ермолкиных на одной из Черкизовских улиц рядом с рекой Хапиловкой, в одноэтажном бревенчатом доме. Прямо перед участком росло раскидистое дерево, там Федька спрятал сладости, и только потом зашёл в избу. Отец по случаю выходного сидел за столом, хлебая щи, мать, замотанная бытом и трудом женщина с вечно красными руками, меняла пелёнки младшей сестре.

— Где шлялся? — отец даже в его сторону не посмотрел.

— Фараоны повязали, — похвастался Косой. — Но я от них убежал.

— Приходили они, — вмешалась мать, — про тебя спрашивали.

— Цыц, — мужчина стукнул кулаком по столу, — надо будет, ещё придут, работа у них такая. С наваром пришёл?

— Вот, — Федька положил на стол рубль, — ты не думай, я завтра ещё добуду.

— Смотри у меня, — мужчина подвинул бумажку в сторону, чтобы не запачкать, аккуратно налил в стакан водки из наполовину пустой четверти, выпил, крякнул, — дармоед, мы на тебя стараемся, вкалываем, взрослый уже, должен копейку в дом приносить, а не эти гроши. В школу когда пойдёшь?

— Так ведь лето.

— У бездельников один ответ. Сейчас доем, сымай штаны и ложись на лавку.

— Может, покормить его? — робко спросила женщина.

— Найдёт, где пожрать. Ложись, Фёдор, пока я добрый, — отец рыгнул, вытер тарелку куском хлеба, поднялся, стягивая ремень, — а то осерчаю, до полусмерти изобью.

Время Косой подобрал правильно, мужчина после еды бил несильно, и надолго воскресное воспитание не затянул, так, десять ударов кожей, это не тридцать пряжкой. Подтянув штаны, пацан вышел на улицу, отошёл за угол, свистнул. С чердака появилась голова Сеньки, младшего брата, а потом и весь брат слез по шесту.

— Принёс? — с надеждой спросил он.

— Ага, в дупле лежат. Только смотри, не показывай.

— Знаю, — важно ответил семилетний человек, — спасибо, Федя.

— С брательником поделись, не забудь.

— Как водится, — Сеня кивнул, и полез на дерево за гостинцами.

А Фёдор, наоборот, полез на чердак. Там, среди ненужных летом вещей, стоял сундук, в нём лежали несколько книг, с ятями, и чистая одежда. Одежду он взял с собой, на берегу Хапиловки разделся, залез в воду, кое-как отмылся, а потом переоделся. И уже, считай, при параде направился к ресторану «Звёздочка».

На входе Косого ухватил за ухо Пётр, молча поволок в комнату. Сопротивляться было бесполезно, Федька заранее продумал, когда и что скажет про ментовку, но вот того, что он увидел внутри, Косой не ожидал. На стуле, перебинтованный, сидел Зуля, и что-то рисовал на листе бумаги. Поначалу Федька ему обрадовался, Илья, в отличие от своих братьев, его никогда не бил и даже советы разные давал, но потом смекнул, что что-то здесь не то. Особенно после того, как третий брат, Павел, подошел к нему, и врезал поддых. Косого отшвырнуло к стене, но упасть ему не дали, Паша ухватил пацана за ухо, достал нож.

— Будешь дёргаться, к стене пришпилю.

— За что? — просипел парень.

— За всё хорошее, гнида. Сам пришёл, даже искать не понадобилось. Сейчас Герман Осипович придёт, решит, что с тобой делать.

Азалов появился через минуту, он напевал какую-то незамысловатую мелодию и вытирал руки полотенцем. При виде пацана офицер хищно улыбнулся.

— Сам явился?

— Как есть, — кивнул Пётр.

— Давай его поближе, — Герман уселся в кресло, закурил. — Ну что, Косой, рассказывай, как легавым в уши дул про дела наши скорбные.

— Приятель твой к Илюхе заходил, тот, который вам в лесу навалял, — осклабился Петя.

— Заткнись, — коротко сказал Азалов. — Так что ты легавым наплёл?

— Ничего, — Федька перекрестился, попытался на колени встать, но Павел не дал, прижал к стулу ладонью.

— Грузи его, Пашка, в машину, утопишь в Яузе, — распорядился офицер.

Косой знал, что Герман Осипович шутить не будет, это не отец, который ремнём в воскресенье отходит, а потом целую неделю делай чего хочешь. Братья задушат, камнями живот набьют и в реку вышвырнут, такое Федька уже видел.

— Старуха это, — торопливо сказал он, — старуха меня сдала.

— Какая? — Азалов сделал знак Паше, чтобы тот не торопился.

— Которая прибиралась у музыканта, она меня узнала в лавке и фараонам сдала. А те как клещи вцепились, говори, мол, кто жирного порешил, а то мы тебя в тюрьму. Ну я и сказал на того, кто Зулю побил, чтобы нашли.

— Старуха, значит. Она ведь нас не видела?

— Нет, — твёрдо сказал Павел. — Только Косого и Люську.

— А Люська где?

— Так в театре, где ж ещё. Но она в парике была и размалёванная, не узнать.

— Хорошо. Про женщину следователь спрашивал?

— Нет, сказал, не интересна ему она, — Федька понял, что пока что его не убьют, — нет у них ничего, дядя Герман, легавый меня пугал коммуной трудовой в Китае, а что под монастырь или на киче запереть не смогут, сам сказал, мол, несовершеннолетний.

— Вот выглядишь ты, Косой, дурак дураком, а слова умные говоришь. Нет чтобы молчать, теперь нам твоего приятеля искать надо, а где мы его разыщем? Зацепка бы какая была.

— Есть такая, — Косой торжествующе улыбнулся, — он ведь появился у них, отыскали.

— Брешешь?

— Вот вам крест, дядя Герман, видел его как вас. Роста он огромный, ну да Зуля знает, в плечах широкий, лицо русское, волосы светлые, а ещё назвал его легавый по имени и отчеству, Травин, значит, Сергей Олегович, на фронте воевал и контузию получил. Вот только где живёт, не упомянул.

Азалов благодушно улыбнулся, а Паша забеспокоился.

— Как бы не мусорская шутка, — сказал он, — зачем легавый при мальце его назвал? Может, заманить хотят?

— Может быть и хотят. Зуля, портрет готов?

Илья кивнул, охнул от боли, и протянул бумажный лист, на котором изобразил нечто похожее на человека. Сходство с живым существом состояло только в количестве глаз и конечностей.

— Ты кого мне тут нарисовал, гамадрилу какую-то? — разозлился Азалов. — Заставь дурака.

— Может это который с хлыщом питерским приезжал? — внезапно сказал Пётр.

Из всех братьев он был самый недалёкий, и старался молчать, поэтому все сразу повернулись в его сторону.

— А что, по описанию подходит, рожа русская, волосы светлые, — офицер постучал карандашом по столу. — Вот Коврова и спросим завтра, а лучше Федьке покажем, да, Косой? Пашка, ты чего про старуху знаешь?

— Мы же особо не приглядывались, вон, Косой говорит, раз здесь закупается — местная она. Да и кто ж знал, что она Федьку признает, таких как он, почитай, пол-Москвы. Говорил я, Герман Осипыч, что без всех этих выкрутасов надо было музыканта трясти, а вы вон целый спектакль разыграли.

Азалов поднялся из-за стола, не торопясь подошёл к Павлу. Тот побледнел.

— Ты борзый какой-то стал, — тихо и равнодушно сказал офицер, — перечить мне вздумал. А ведь я твоего мнения не спрашивал.

— Простите, Герман Осипыч, — Павел сжался, — чёрт за язык дёрнул.

— Ну-ну. Значит, так, дармоеды, старуху отыщем или нет, неизвестно. Если она здесь живёт, ты, Федька, побегай по округе, может наткнёшься. А нет, ну и ладно. С этим, как его…

— Травин.

— Вот-вот, с ним надо разобраться. В общем, Федька, ты беги пока, отдохни, а завтра чтобы как штык здесь был с самого утра. На глаза милиции не попадайся, ещё раз упекут, я тебя там же и удавлю, понял? А если вдруг увидишь этого Травина, или старуху, проследи, где они живут, и сразу сюда. Но уже не сегодня. Держи.

Он кинул Федьке бумажку в три рубля.

— Премного благодарен, дядя Герман, — парень сунул деньги за пазуху, и убежал.

Азалов проводил его взглядом.

— Как не нужен будет, кончите. Только тихо, тюкнули по голове и в речку.