Сожженные мосты - Вязовский Алексей - Страница 7

Образования он был хоть и неполного, но разнообразного, успел поучиться и на мехмате МГУ, и на медицинском факультете, и даже в Сельхозакадемии. Мы с ним три или четыре раза поговорили по нескольку часов, и я теперь точно уверен, что для московского приюта лучшего человека и не сыскать. А пойдет дело хорошо – пусть ведет тему во всероссийском масштабе. И создает нам комсомол вместе с пионерией и октябрятами. «Молодая Россия», чем не название? Или уж «Ангельская», для пущего эпатажа?

Только Феофан, прибывший на съезд во второй половине дня, сидел смурнее тучи. И все чернорясные, что вокруг него вились, тоже мрачнели и мрачнели. Я в перерыве послал было капитана хоть немного разговорить, но тщетно.

– Будто язва у него разыгралась, на все смотрит косо, что ни скажешь – все не так, – доложил после перерыва Стольников.

– Да какая сейчас язва, пост же?

– Ты, отче, уж извини, человек простой, но я навидался этих постников. Коли рыбное можно, так икру бадьями на стол иереям несут, стерлядь аршинную, да мало ли чего еще.

– А коли и рыбное нельзя?

– На то монастырские повара-искусники есть. Такое из разрешенных продуктов сготовят, ум отъесть можно. Ну а коли скоромного захочется, иереи себе такой грех отпускают. Постники, прости господи…

И это вполне православный и глубоко верующий человек мне сказал. Прогнил здешний идеологический отдел, насквозь прогнил. Но ситуации с Феофаном это не отменяло, чем дальше, тем больше он высказывался в духе капитана Смоллетта из мультика «Остров сокровищ» – мне не нравится этот съезд! Мне не нравятся эти делегаты! Мне вообще ничего не нравится!

Надувался он, надувался, насколько это возможно при его субтильном телосложении, да и лопнул, ухватил меня за рукав и, брызгая слюной, шипел, что я специально зазвал на съезд раскольников и католиков и вообще берега попутал. А когда я попытался возразить, что все партийные документы ему заблаговременно были присланы для ознакомления и что там прописаны «все христианские конфессии», Феофан вообще вышел из себя и свалил. Хорошо хоть проклятиями не осыпал, но все равно впечатление на свидетелей это произвело гнетущее.

– Язва у него, – развел я руками. – Оттого отец Феофан столь раздражен. Помолимся за здравие, братья.

Следом за мной нерешительно перекрестились и все остальные, а я продолжал класть крестные знамения, и понемногу тяжелое настроение отступило. И как оказалось, вовремя Феофан свинтил, страшно даже подумать, что он выкинул бы, останься дольше.

Ведь следующим пунктом у нас было выступление Лохтиной. Елену на трибуну не пустили, решили, что слишком молода и не надо совсем уж дразнить гусей. Даже появление Ольги вызвало в зале сдержанный ропот, а уж когда она выдала согласованный текст… Впору начинать агитационную кампанию под лозунгом «Женщина – тоже человек!», а то некоторые явно с этим не согласны.

И ведь в феврале все прошло на «ура». Ну почти. Выступление перед журналистами, отличная пресса, в том числе западная, восторженные отзывы у передовой публики. Непередовая, конечно, заклеймила, но тут Столыпин выступил в Думе со своей знаменитой речью «Не запугаете», и общество переключилось на травлю «реакционеров» из правительства. Реакционеры ответили, началась еще большая свара. Она и помогла нам выйти из-под удара, а заодно собрать большой отклик по всей России. Откуда только ни приходили письма и телеграммы. Почтальоны мешками носили. Благодаря этому мы резко нарастили численность партии, и вот поди ты… Опять огребаем.

Напрямую мне никто вечером и поутру после начала съезда не пенял, но многие опять высказывались в том смысле, куда, мол, бабы лезут? Их дело у плиты стоять и детей нянчить, а уж мужики сами все доправят.

Пришлось срочно использовать метод Ходжи Насреддина – пусть знающие расскажут незнающим. Интеллигентная часть съезда «женский вопрос» полагала несколько несвоевременным, но восприняла в целом вполне спокойно – благо в марте первые в мире женщины-парламентарии внезапно были избраны в сейм Великого княжества Финляндского. Вот я их вечерком и собрал, и толкнул речь на тему, что половина населения в России – женщины, их тоже надо освобождать и приближать к Богу. Тем более что все мы, как христиане, Богоматерь почитаем. С моими доводами образованная часть делегатов, хоть и не без колебаний, согласилась и поутру принялась агитировать необразованную. А я себе галочку поставил – по скользким вопросам такие команды пропагандистов надо иметь заранее. И вообще, такой вопрос надо было сперва обсудить кулуарно, подготовить и только потом…

Если это потом будет. Потому как агитация вызвала отторжение и бурные споры, и как бы не раскол. Я с ближайшими соратниками метался от группы к группе и пытался пригасить скандал, но все было безуспешно до тех пор, пока к нам не заявились гости.

Целая толпа мужиков в картузах, черных полупальто, с хоругвями вломились в зал. Охрану буквально продавили телами, но тут вскочили иоанниты, встали стеной.

Возглавлял пришедших грузный лысый мужик с седой бородой.

– Кто тут Гришка Распутин?? – закричал он, размахивая руками. – Покажите старца!

– Дайте нам Распутного! – подхватила толпа. – Проверим, какой он святой.

– Это сам Пуришкевич, – шепнул мне на ухо Вернадский. – Глава черносотенцев. А вон и Грингмут.

– Из Москвы специально приперся, – скрипнул зубами Булгаков. – Вот неймется ему!

Ага, ясно, кто почтил нас своим визитом. На этот случай у нас была небольшая заготовка.

Я дал знак, Адир протиснулся к черносотенцам, щелкнул в лицо им вспышкой магния.

– Гони прочь извергов! – закричал я, нажимая на иоаннитов. Они все поняли правильно, навалились на ослепленных пришлых, легко выдавили из зала. Боцман на прощание отвесил пенделя Пуришкевичу, тот повалился в грязную лужу.

Черносотенцы повытаскивали из карманов свинчатки, но тут на крыльцо вышел Евстолий, в форме, при шашке. Грозно шевеля усами, пробасил:

– Балуете?!

Черносотенцы подувяли. Одно дело наскакивать на лапотных иоаннитов, другое дело бузить при приставе.

– Пшли вон, – я вышел на крыльцо.

Поискал глазами Пуришкевича, да тот, видно, скрылся. Ткнул тогда пальцем в оторопевшего Грингмута:

– А тебя, пес смердящий, проклинаю до третьего колена. Умрешь скоро, готовься к встрече с Создателем.

Впечатлило. Черносотенцы поорали что-то вразнобой, но понемногу разбрелись. Насчет Грингмута я не шутил. До конца года он не доживет – помрет уже в октябре или ноябре. Вот будет номер, когда вспомнят о моем проклятии.

К шапочному разбору выскочили репортеры – Перцов их с утренних разборок утащил от греха подальше в пресс-центр «на завтрак». Ну они и назавтракались, тамошнюю закуску грешно есть помимо водки, а посты среди журналистской братии соблюдает разве что один редактор «Церковных ведомостей», да и то я в этом не уверен.

Перцову, кстати, надо будет благодарность с материальным подкреплением выдать, поскольку отработал на отлично – ни Феофановых фокусов, ни драчки по женскому вопросу, ни мордобоя с черносотенцами репортеры так и не увидели. А что делегаты болтают, к делу не подошьешь, цену «осведомленным источникам» читающая публика знает, да и мы свою версию продавим куда сильнее.

На волне единения, вызванного набегом черносотенцев, съезд принял программу, утвердил принципы строения партии, наметил участие в выборах, коли таковые состоятся. Я-то знал, что состоятся, но нельзя же в официальных документах писать «после разгона Второй Думы»… Проголосовали за программу, с оговорками. Один толстовец сказал очень толковую речь, примирившую и без того воодушевленных победой делегатов. А всего-то предложил женский вопрос не включать покамест, а принять к сведению и дальнейшему обсуждению. Эх, учиться мне и учиться всем этим бюрократическим хитростям, так вот и пожалеешь, что родился поздно и в комсомольском активе не состоял, не набрался нужного опыта.

Новомодных центральных комитетов решили не избирать, ограничились посконным советом «Небесной России». Председателем стал Булгаков, заместителем – Стольников. Компанию им составили Вернадский, один из московских Бахрушиных, от толстовцев Горбунов-Посадов, теперь уже бывший иоаннит Филимон Гостев, Станислав Шацких, Лохтина и Семен Ершов, дядька-воспитатель. Я входить в Совет наотрез отказался, оставив за собой роль «духовного вождя», но при таком составе мои люди там по определению в большинстве. Да и впредь постараемся обходиться без разделяющих вопросов. Как там товарищ Сталин действовал? Правильно, откладывал, если видел, что будет спор. И потихоньку обрабатывал имеющих голос.