Коллекционер - Фаулз Джон Роберт - Страница 10
- Предыдущая
- 10/81
- Следующая
Да нет, я же говорил вам.
– Вы знаете, кто я. И должны знать, что мой отец не богач, ничего похожего. Так что дело не в выкупе.
Жутко было слушать. Прямо сверхъестественно, как она все сообразила.
– Второе предположение – секс. Вы хотите со мной что-то сделать. – И внимательно так на меня смотрит.
Ясно было – это вопрос. Он мне прямо всю душу вывернул.
Вовсе нет. Я к вам со всем уважением. Я не из таких. Сказал это очень резко.
– Тогда вы сумасшедший. Хороший и добрый, но сумасшедший. – И отвернулась. Потом: – Вы ведь не станете отрицать, что сочинили все про мистера Синглтона?
Я хотел вам помягче все объяснить.
– Объяснить что? – спрашивает. – Насилие? Убийство?
Я этого не говорил, отвечаю. Как-то в разговорах с ней мне все время надо было защищаться. Раньше, р мечтах, все было наоборот.
– Зачем я здесь? Вы – моя гостья.
– Ваша гостья?
Она поднялась с кресла, встала за спинкой, оперлась на нее, глаз с меня не сводит. Синий свитер она сняла, стоит, темное шерстяное платьице, как школьная форма, и белая блузка под ним, пуговка у горла расстегнута. Волосы стянуты в косу. Лицо такое нежное. И храброе. И вот, сам не знаю отчего, вдруг представил, как она сидит у меня на коленях, тихо-тихо, и я так ласково провожу рукой по ее светлым шелковистым волосам, волосы рассыпались свободно, потом уже я видел, как она их распускала.
И вдруг я сказал, я люблю вас. С ума схожу.
Она говорит, таким странным, очень серьезным тоном:
– Я вижу. – И отвернулась.
Я знаю, это старомодно – признаваться в любви, я вовсе не собирался этого делать, во всяком случае не в этот момент. В мечтах всегда было так, что вот наступает такой день, мы смотрим друг другу в глаза, целуемся и ничего не говорим, только уж после всего. Один парень в армии, Нобби его звали, он все про женщин знал, так вот он говорил, нельзя никогда им говорить, что любишь. Даже если в самом деле любишь. Если уж надо сказать: «Я тебя люблю», то шутливым тоном, он говорил, вот тогда они будут за тобой бегать. Чтоб своего добиться, надо быть твердым. Глупо получилось. Я сто раз говорил себе, что нельзя так, пусть это получится естественно, и у нее, и у меня – у обоих. Но когда она уже была тут, у меня голова кругом пошла, я и потом часто говорил не то, что хотел.
Конечно, я не все ей рассказал. Рассказал, как работал в Ратуше и смотрел на нее в окно, мечтал о ней; как она себя вела, какая у нее походка и как много она значила в моей жизни, и как выиграл деньги, и что знал, она и не взглянет никогда в мою сторону, хоть еще сто раз выиграй, и какой я одинокий. Когда я замолк, она сидела на кровати, разглядывала ковер на полу. Мы молчали довольно долго. Слышно было только, как бурчит вентилятор в наружном подвале.
Мне было неловко. Сидел весь красный.
– Вы полагаете, что, если станете держать меня здесь, как пленницу, я смогу полюбить вас? Я хочу, чтобы вы меня получше узнали.
– Но ведь пока я здесь, вы останетесь для меня всего лишь похитителем. Это вы понимаете?
Я встал. Не хотел больше с ней оставаться.
– Постойте, – говорит и идет ко мне. – Я обещаю вам. Я понимаю. Честное слово. Отпустите меня. Я никому ничего не скажу, и ничего не случится.
Тут она впервые взглянула на меня по-доброму. Ее глаза говорили, доверься мне, поверь, – ну прямо как словами. Смотрит на меня снизу вверх, глаза вроде улыбаются, сама волнуется, чуть не дрожит.
– Вы же можете. Мы могли бы стать друзьями. Я бы помогла вам. – И смотрит снизу вверх, мне в глаза.
– Еще не поздно, – говорит.
Не могу передать, что я тогда чувствовал, просто больше не мог, должен был уйти; она причиняла мне такую боль. Закрыл дверь и ушел. Даже «спокойной ночи» не сказал.
Никто не поймет, все подумают, я просто добивался, чего все добиваются. Бывало, когда я смотрел на картинки в тех книгах, до ее появления в моем доме, я и сам так думал, а бывало, и сам не знал, чего хочу. Только когда она появилась, все стало по-другому, я уже не думал про те книги или как она будет позировать для снимков, такие вещи стали казаться мне отвратительными, я ведь знал, что они и ей отвратительны. В ней было что-то такое хорошее, что я и сам становился, не мог не стать, таким же хорошим, видно было, она ничего другого от меня и не ждет. Я хочу сказать, когда она в самом деле появилась, была тут, рядом, все остальное казалось таким дурным, противным. Она была другая, не такая, как те женщины, которых совсем не уважаешь и тебе все равно, что бы ты ни делал. Ее нельзя было не уважать. И надо было вести себя осторожно.
В ту ночь я почти не спал: меня просто поразило, как все вышло, что я ей рассказал так много всего в первый же день, и как ей удалось выставить меня дураком. Были минуты – мне хотелось сбежать вниз и отвезти ее назад в Лондон, как она просила. А потом уехать за границу. Но представил ее лицо и косичку, заплетенную неровно и как-то криво лежавшую на спине, и как она стоит, как движется по комнате, ее огромные ясные глаза и понял – не смогу ее отпустить.
После завтрака – на этот раз она съела немножко овсянки и выпила кофе – мы совсем ни о чем не говорили. Когда я пришел, она уже встала и оделась, и постель была застелена не так, как раньше, должно быть, в эту ночь она все-таки спала. Ну, когда я уже уходил, она говорит:
– Мне хотелось бы поговорить с вами.
Я остановился.
– Сядьте, – говорит.
Я сел на стул у ступеней.
– Послушайте, это же безумие. Если вы действительно любите меня, если вкладываете в слово «любить» его истинный смысл, вы просто не можете хотеть, чтобы я оставалась здесь пленницей. Вы же видите, мне здесь плохо. Воздух… ночью я не могу дышать, я просыпаюсь с головной болью. Я умру, если останусь здесь надолго.
Она была в самом деле огорчена и встревожена.
Обещаю, это будет не очень долго.
Она встала, подошла к комоду, смотрит на меня пристально.
– Как вас зовут? – спрашивает.
Клегг, говорю.
– Нет, как ваше имя?
Фердинанд.
Она быстро взглянула на меня, глаза такие умные.
– Это неправда, – говорит.
А у меня в пиджаке, в кармане, лежал бумажник с инициалами, тисненными золотом, я себе еще в Лондоне купил, показываю ей. Она же не знает, что «Ф» означает Фредерик. А мне всегда нравилось имя Фердннанд, даже еще до того, как увидел Миранду.
- Предыдущая
- 10/81
- Следующая
