На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман - Страница 5

— Кто вы такой? — еле слышно проговорил Борис.

Татуировщик молчал, уставившись на собеседника, а затем посмотрел на запястье, словно на нём были наручные часы. Юноша удивлённо поднял брови и почувствовал покалывание на щеках. Он не понимал, на что смотрит мастер, ведь кроме татуировок его руки ничего не украшало.

— Уже поздно приходи завтра вечером ровно в шесть без опозданий. Ладно?

— Ладно, как хотите. Но сомневаюсь, что ответ на мой вопрос займёт больше пары слов.

— Ночью все должны спать, чтобы быть полными сил и хорошо соображать, тем более ты сам рвался уйти. Вот возьми деньги на такси и отправляйся домой, на сегодня хватит с тебя потрясений.

Деньги он принял и не стал настаивать на своём. Виктор включил на телефоне фонарик, вмиг сожравший кусок густой тьмы. Они вышли из помещения и оказались на пожарной металлической лестнице. Начало светать. Высокий забор из профлиста стало лучше видно, он вплотную прилегал к зданию, и, казалось, можно протянуть руку и коснутся его. Лестница вела прямо к чёрному входу, они не стали заходить в него, а обошли дом и, преодолев калитку из того же профнастила, вышли к входной двери тату-салона.

— Перед сном себе голову не забивай и хорошо выспись, — дал напутствие мастер, пока его гость садился в такси.

Машина развернулась и через несколько метров задела светом фар два тёмных силуэта, которые привлекли внимание Бориса. Он упёрся коленями в сиденье и смотрел на них через заднее стекло; обе фигуры, судя по положению их тел, и насколько рассветное солнце позволяло оценить внешний вид незнакомцев, провожали взглядом такси. Через пару мгновений они скрылись во мраке переулка.

Борис зашёл в дом, бабушка спала. Сразу ударили в нос запахи травяного шампуня и уксуса, которые витали в прихожей.

Заснуть не получалось. Его не отпускали события, произошедшие несколько часов назад. Волшебство в реальном мире, то, что он видел, не могло быть ловкостью рук. Фокусы выглядят как что-то сверхъестественное, но имеют свой скоротечный темп и, как не крути, они ограничены рамками, в которые их загоняют, а также слабости: стоит посмотреть с другой стороны, нарушить равновесие иллюзиониста или незаметно сломать реквизит — магия рушится. Если мастер обманул его зрение, как он обманул осязание? Ведь Борис почувствовал, как возвращается жжение после татуировки.

Кто такой Виктор?

Борис услышал в комнате звук щелчка пальцами, и его начало засасывать в сон.

Борис проснулся от душного тепла и мокрых ног под одеялом. Он открыл глаза и вяло пощупал спину через майку. Утро всегда давало ему надежду, что ошибки, боль и страх остались во вчерашнем дне или их не было вовсе — поспал и жизнь с чистого листа. Вера, что всё это сон, была сильна только первые секунды пробуждения, но ослабевала при ощупывании беспокоящих мест или воспоминаний, возвращающихся как по сигналу таймера. Кожа на спине пульсировала от слабого нажатия, этого признака существования вчерашнего вечера было достаточно, но вот для ночи улик явно не хватало. Он сел на кровать, не обращая внимание на припекающее спину солнце, — бабушка специально отдёргивала шторы по утрам, чтобы внук не проспал весь день, — и принялся вспоминать события вчерашней ночи или вернее сегодняшнего утра. Клишейная мысль, что это всё был сон, отгоняли детальные воспоминания о разговоре на чердаке: для сна всё последовательно, логично и накрепко пристало к памяти.

— И ещё это краткое содержание истории моей жизни от человека, которого я вижу второй раз, — сказал Борис раздражённо и достаточно громко для разговора с собой, как будто объяснялся с кем-то.

Каждый раз, сидя на кровати после пробуждения, он чувствовал, что у него в этот момент есть только прошлое, потому что оно, в отличие от будущего, уже произошло и не принесёт ему подножек судьбы. Лишь прошлому можно было доверить заполнение своих мыслей после пробуждения; вчерашние дни, какими бы плохими они не были, не рискнут повториться, а если им это удастся, то Борис будет готов. От нежелания думать о завтрашнем дне или даже о следующем часе он успокаивался и расслаблялся. Что ещё нужно с утра кроме лёгкости в теле, голове и душе?

Дверь открылась, впуская запах оладушек, так их любила называть бабушка.

— Бо-о-оря! Умывайся и иди кушать, — говорила бабушка ласково, заманивая солнечной добротой к столу.

Комнату начал заполнять настырный запах масла, который, наверняка, широкой поступью вторгался в пространство лестничного пролёта. Внук продолжал сидеть на кровати и легко улыбнулся, глядя на бабушку. Он не хотел ничего говорить, а только игриво кивнул, прижав подбородок к груди, — если бы он не был таким худым, то выдавил бы второй, а может и третий подбородок наружу. Борис встал и начал заправлять постель. Вдруг, резкий разряд сжал каждую клетку в его груди, — он по привычке спал в майке на два размера больше — место над правой лопаткой оголилось, обнажая творчество загадочного тату-мастера. Он повернулся напряжённым торсом, хвала матушке фортуне, бабушка уже ушла, и можно было выдохнуть. Переодевался наш герой смело, стоя лицом к двери.

Пыша свежим дыханием, которое вязло в густых масленых испарениях, молодой человек в чёрных спортивных шортах и синей майке появился на кухне. В центре стола остывало широкое блюдо, заполненное пирамидой оладий, с ним соседствовали блюдца со сливовым вареньем и сметаной. Бабушка в старомодном платье стояла у газовой плиты, упёршись одной рукой в бок, а другой, согнутой в локте, держала вилку. Когда внук вошёл, она одним глазом следила за оладьями, а другим смотрела выпуск новостей.

— Ба, дашь тарелочку? — подлизывался Борис, присаживаясь за стол.

— Ешь над блюдцем, нечего лишний раз посуду марать! — ответ был строгим, но не настолько, чтобы почувствовать себя виноватым.

Внук хоть и был совершеннолетним, бабушка всё равно продолжала его воспитывать, для неё он по-прежнему тот малыш, которого она нянчила в детстве. Точнее сказать, за восемнадцать лет он всё-таки поднялся на одну ступень, стал так называемым «взлослым» — может работать, принимать решения, пользоваться благами, доступными совершеннолетним, но пить, курить, заниматься непотребствами и задерживаться допоздна категорически запрещено. Боря не перечил своей бабушке, которая была единственным родным для него человеком — кровно и душевно. Он старался подавлять свои капризы и следовать её наказам.

Первый кусочек оладья, покрытый густой белой сметаной и тягучим вареньем, растекался во рту сливочной прохладой и сладостью сливы. Бабушка взяла вторую вилку с блюдца, которое стояло рядом с ней на кухонном гарнитуре, перевернула оладьи, цепляя их по бокам двумя вилками, и вернулась в свою позу.

Ведущий зачитывал новый сюжет новостей:

«В городе Пампа совершено очередное убийство. Жертвой налётчиков стал молодой парикмахер, который не более месяца проработал подмастерьем в салоне на окраине города. Найденные следы и описания очевидцев поставили следствие в тупик. О неожиданных находках и последствиях налёта расскажет Герман Лавров».

В тёмном помещении мелькали вспышки фотокамер, блестели осколки зеркал на плиточном полу, всюду валялись разбросанные флакончики, машинки, подлокотники и спинки кресел. Стены, пол и потолок были изрезаны глубокими полосами. На фоне сменяющихся кадров заговорил приятный, молодой голос:

«Вчера вечером шестнадцатилетний подмастерье задержался после закрытия парикмахерской. Тогда по версии следствия в салон вошли двое неизвестных, после чего завязалась потасовка. Нападавшие скрылись с места преступления, оставив нетронутыми ценные вещи, аппаратуру и деньги».

Кадр сменился — немолодая женщина с объёмной причёской пшеничных волос показывала пальцем в переулок и возмущалась:

«Вот он туда побежал весь в чёрном, худой, невысокий. Одно слово — малолетнее хулиганьё. Лица я не разглядела. Он меня сбил, когда я мимо парикмахерской проходила. Выбежал…он плакал, ревел прям».