На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман - Страница 3

— После восьми шуметь запрещено, — ответил мастер на немой вопрос.

Всю дорогу до дома юноша обдумывал странное поведения человека, который его так замечательно обслужил. Он сразу находил объяснения его поступкам, и в конце концов мастер стал для него положительным персонажем сегодняшнего дня. Татуировщик говорил эмоционально нейтрально, чтобы не пугать его чересчур натянутой лживой улыбкой, которую обожает надевать обслуживающий персонал; назначение у неё одно — я твой друг, пока не расплатишься и не выйдешь за дверь. Работа была выполнена вообще без нареканий. Снятый колокольчик, значит законопослушный гражданин.

Он остановился около аптеки рядом с домом, скользнул в карман за брошюрой, которую планировалось прочитать лёжа на кровати, и принялся искать необходимые средства для обработки тату. Откуда взялся такой прилив ответственности, неужели она заразна? Только зануды беспокоятся о таком, а он ведь не такой, уже не такой. Раз Борис всё-таки её достал, то решил купить всё необходимое: вата, заживляющая мазь без спирта, пищевая плёнка, салфетки.

Жил он на последнем этаже пятиэтажного дома. Стоило приоткрыть входную дверь квартиры, как его встретил стремительно рвущийся к нему звук телевизора, а когда он зашёл в прихожую, то и бабушкин взгляд. Её комната была слева от двери, чтобы увидеть посетителя, ей нужно повернуть голову и немного наклониться. Бабушкины глаза не задержались на нём надолго, она выключила телевизор и, шаркая, двинулась в сторону внука.

— Добрый вечер, Боря! — протянула она своим уже поношенным, но всё ещё звонким голосом, — Что-то ты сегодня поздно.

Немного полноватая женщина в фартуке и тапочках приблизилась к нему достаточно близко. Краешки её ноздрей ритмично двигались, но она молчала, оглядывая внука. Борис предусмотрительно разложил покупки по карманам куртки, которую сейчас вешал на крючок, чтобы избежать вопросов.

— Так, ещё десять, только темнеть начало. Что не так? — ответил Борис, стараясь быть вежливым и обходительным, хотя в голове крутились мысли, что с совершеннолетним нельзя обращаться как с маленьким.

— Ни-че-во, — сказала она и направилась в свою комнату, добавив, — А где ты был?

— В тату-салоне, — ответил Борис, пока сидя на корточках, расшнуровывал обувь. Он осёкся от своей честности.

Внук старался не шутить с бабушкой, потому что его шуток она не понимала и воспринимала все его слова всерьёз. Он застыл, в груди растекалось онемение от раскрытой тайны и ощущения бабушкиного острого взгляда, будто внутри него включили тату-машинку. Борис медленно поднял голову, её лицо не выражало эмоций и бледнело на глазах.

— Бабушка, я пошутил, — сказал он и изобразил улыбку.

Она ринулась к нему и начала задирать рукава, оттягивать вниз воротник, поднимать вверх кофту, оголяя пупок внука.

— Всё-всё хватит, — внучок осторожно вырвался, — это была шутка, ШУТКА! Я сказал неправду, — добавил он, поправляя одежду.

Выражение лица бабушки медленно перетекало в обычное состояние, но чувствовалось, что осадок остался.

Они разошлись по своим комнатам. Борис закрыл дверь и прижался к ней поясницей, чтобы не потревожить дополнительное пятно на его теле, и глубоко задумался. Приступы честности, ответственности, обеления окружающих — всё это не про него. Эти мысли и действия подобно молнии проходили через его сознание, ему не удалось их поймать, избежать проявления, будто не он был ведущим в своих поступках, а кто-то другой. Всё это происходило просто как нажатая кнопка. Вот только кто её нажимал?

Содержимое квартиры от обоев до мебели не менялось уже на протяжении двадцати лет, только одежда, смартфон и ноутбук, которые Борис купил сам, были озорными внуками в компании стариков. Ему нужно через два часа поменять повязку и нанести на татуировку мазь, он счёл необходимым дождаться, пока бабушка уснёт, и поэтому не переодевался. Скоротать время решил за поиском работы и рассылкой своих резюме.

Борис кончил школу месяц назад, но не стремился получить высшее образование. Он хотел поискать себя, не то что бы ему пришлось себя когда-то потерять, скорее не нашёл ещё своё призвание. Приходилось разбавлять поиски и потребности в деньгах работой, которую многие назвали бы подработкой: расклейщик объявлений, официант, курьер, и практиковал их ещё будучи школьником.

Он сколько себя помнит, помимо жизни с бабушкой, рисовал, срисовывал, вырезал аппликации, выжигал по дереву и делал всё, что могло излить образы, которые возникали в его голове, в этот мир. Этими работами была завешена вся его комната, и только одна большая картина вышла из-под чужой кисти. Она висела над кроватью в красивой рамке из резного багета. Бабушка сказала, что картину написал их знакомый, который работал водителем автобуса, и увлекался рисованием. Он изобразил маслом простой сюжет — портрет девушки, которая сидит в саду на лавочке в окружении цветов. Одета она была в обычное голубое платье, не старомодное, такое и сейчас носят. Девушка сидела, повернувшись направо, и смотрела вдаль. Огненно-рыжие прямые волосы, перекинутые через плечо, лежали на слегка выпирающей груди. Веснушчатая кожа, белая как фарфор, а тёмно-синие глаза вызывали чувство загадочности и светлой надежды. Творения Бориса уступали этой картине по форме и содержанию, но юноша верил, что в будущем преподнесёт кому-нибудь в подарок портрет лучшего качества.

Вольные и невольные наблюдатели его творчества предлагали пойти в художественную школу или спрашивали, ходит ли он в такое заведение. Приходилось отнекиваться, потому что в таких местах будет как в школе: между учителем и учеником нет прямой связи, она любо рассеивается на весь класс, либо рассыпается о формальные отношения. Борис хотел, чтобы его за руку провели по всем азам ремесла, показали, как их можно применять на практике, чтобы его наставник видел в нём друга или даже сына, а не ежедневное бремя. Проблемой, которая мешала поиску наставника, была необщительность. Естественно, идеальный вариант — поинтересоваться у знакомых на множестве работ, которые у него были, но он стеснялся своих идей и желаний, считал, что они не для других, и что проблема разрешится сама собой.

К десяти или началу одиннадцатого бабушка обычно засыпала. Она могла приоткрыть дверь в комнату внука, стать в образовавшемся проёме и пожелать спокойной ночи, но в этот раз зашла внутрь. В руках у неё были вечерние покупки Бориса.

— Это что такое? Боречка, ты что наркоман? — её голос звучал обеспокоенно, и чувствовалось, что она вот-вот расплачется.

Он смотрел на бабушку, а его мысли бегали в поисках решения, как муравьи, когда на муравейник упала горящая ветка.

— Ты разве не это просила купить, бабуль? — сказал он спокойным голосом, но чувство, что его поймали за руку, сковало всё тело.

Борис решил задать вопрос, чтобы из него опять не полилась блаженная истина.

Бабушкино лицо изменилось на застывшую серьёзную неподвижную маску, она сопоставляла увиденное с услышанным.

— Спокойной ночи, — спокойным голосом сказала старушка и вышла, закрыв за собой дверь.

Когда стихли звуки телевизора в бабушкиной комнате — старушка не жалела громкости — Борис переоделся в домашнюю одежду и отправился на поиски своих покупок, потому что бабушка всё забрала с собой. Он обшарил кухню, нашёл в нижних выдвижных ящичках шкафа пищевую плёнку и салфетки, мазь оказалась в холодильнике, а вата, по всей видимости, лежала в аптечке в комнате бабушки. В принципе, для смены повязки хватало только этих ингредиентов, и Борис не стал рисковать.

По рекомендациям из брошюры необходимо поменять повязку через два-три часа. Юноша стоял в ванной, снимал майку и уже опаздывал на час. Движения его были торопливы, будто он действительно выбивался из графика, что было несвойственно для такой непунктуальной натуры, тем более в таких мелочах. Темп пошёл на спад, когда настал черёд компрессу уступить своё насиженное место пищевой плёнке. Борис осторожно потянул за липкие края пластыря, он боялся хоть как-то повредить своё новое приобретение, хотя прекрасно осознавал, что картинка находиться в центре приставучей рамки. Он аккуратно сложил в несколько раз уже ненужную материю и убрал её в сторонку. Борис сегодня был сам не свой, он скомкал бы бумажку и отбросил в сторону, а не обходился с ней так деликатно.