Дыши (ЛП) - Эшли Кристен - Страница 29

О.

Боже.

Даже будучи все еще сонной, я почувствовала, как закипела кровь, внизу живота возникло напряжение, спустившееся по ногам и вызвавшее покалывание между бедер.

— И он звучит так, будто я тебя разбудил.

— Ага, — подтвердила я, почему-то все еще шепотом. — Разбудил. Я никогда не встаю так рано.

— Никогда?

— Ну, никогда, если не иду в спортзал. Но обычно я не могу собраться с силами, чтобы покинуть теплую постель и пойти тренироваться, поэтому отключаю будильник, снова засыпаю и иду в спортзал после работы.

Он ничего не сказал.

Я продолжила говорить.

— Хотя у меня добрые намерения.

Он снова ничего не сказал.

Поэтому я позвала:

— Чейз?

Его голос прозвучал более глубоко, хрипло, мягче и намного, намного сексуальнее, когда он ответил:

— Извини, детка, я задумался о тебе в теплой постели. Что ты сказала?

Стенки влагалища сжались, а соски начало покалывать, когда я прошептала в ответ:

— Я забыла.

И тогда я услышала его глубокий, хриплый, мягкий, очень-очень сексуальный смешок.

Боже. Я испытаю оргазм, просто слушая его смех!

— Ты сегодня дежуришь? — спросил он, и я не поняла его вопрос. Я концентрировалась на своем теле и запоминала звук его утреннего голоса.

— Прости?

— Наш паренек, милая. После того, как оставишь вещи, заступишь на дежурство?

— Ага.

— Я принесу кофе.

Мое сердце ёкнуло.

Он принесет кофе.

Это означало, что я увижу его снова. И скоро.

— Восемь тридцать? — предложил он.

— Звучит неплохо, — ответила я с большим преуменьшением.

— До скорого, дорогая.

— До скорого, Чейз.

Раздались гудки. Я поставила трубку обратно. После этого улыбнулась подушкам. В этот момент мое тело снова напомнило о себе, что же, делать было нечего. Я потянулась к ящику тумбочки. Мне пришло в голову, что я могла оказать на Чейза такое же влияние, как и он на меня. Он мог бы делать многое из того, чем я намеревалась заняться сейчас.

Так что, когда я вытащила вибратор, мой самопроизвольный оргазм был зашкаливающим.

Лучше.

Запредельным.

Закончив, я убрала игрушку, томно потянулась и снова улыбнулась, вжимаясь в подушки.

Было рано. Я проснулась. Время у меня было.

Я могла предаться воспоминаниям прошлого вечера.

Так я и сделала. Утопая в счастье.

После нашей глубокой беседы за пиццей, Чейз твердо вывел нас на поверхность. Хорошая новость заключалась в том, что от нашего разговора не осталось никакой тяжести, осевшей в продолжении вечера. Другая хорошая новость заключалась в том, что до конца вечера ни у кого из нас не возникло проблем с разговором.

Должна признать, это стало, главным образом, заслугой Чейза. Он больше расспросил о моей семье. О времени, проведенном в университете. О моем пребывании в Денвере и том, насколько изнурительным был мой график, когда я по выходным возвращалась в Денвер, чтобы писать работу на степень магистра, одновременно работая в библиотеке Карнэла. И он научил меня, как делать шоколадное мороженое с арахисовым маслом.

После этого, легко обняв меня за талию, разглядывал мои полки с DVD, компакт-дисками, книгами и всем остальным. Мило и совсем не злобно дразнил по поводу шакрама. Все это время я чувствовала тепло, не говоря уже о том, что он ясно дал понять, что считает мою гиковость милой. Он смеялся над моими шутками. Когда мы решили посмотреть телевизор, сказал, что выбор фильма будет за ним (достаточно сказать, что я не ошиблась насчет «Саутленда»). Он спросил, что означает «frak», и я объяснила, что на «Звездном крейсере Галлактика» так бы сказали слово на букву «б», отчего он расхохотался. Самое приятное во всем этом было то, что я имела возможность наблюдать за ним.

Чейз также показал мне, что он купил для мальчика. Нарезка из индейки и швейцарского сыра, которую он уложил в пластиковые контейнеры. Три бутылки энергетика с разными вкусами. Две коробки хлопьев: Lucky Charms и Golden Grahams. Молоко. Мытый виноград в еще одном контейнере. Пакет мытой молодой морковки. Шесть видов шоколадных батончиков. Упаковка бумажных тарелок и глубоких мисок. Набор столовых приборов. И очень добротный швейцарский армейский нож. Покупки были продуманными и щедрыми, и когда мы закончили их осмотр, мне вновь запела Элла Мэй.

После этого мы направились к дивану, Чейз устроил нас так, чтобы мы сидели в обнимку (ням!), и он рассказал мне больше о своей маме. Безусловно, он ее любил. Он не солгал, сказав, что они близки, потому что из его слов было ясно, что она тоже его любит. Единственным омрачающим моментом вечера (хотя я не высказала своего мнения на этот счет, просто слушала и улыбалась) стало то, что казалось, будто она была психически неуравновешенной. Как ни странно, Чейз не придавал этому большого значения, и то, как он описывал ее поведение, делало это тревожно нормальным. С другой стороны, возможно, это и не странно, поскольку для Чейза, сколько он себя помнил, это являлось фактом жизни.

Но, должна признать, меня это беспокоило. Слишком строгий отец, бывший плохим образцом для подражания в детстве и тем более во взрослой жизни, которого он ненавидел, и мама, которая была не просто неуравновешенной и чувствительной, но, возможно, психически нездоровой, — все это звучало не очень хорошо.

У меня была дружная любящая семья. Папа — пример для подражания. Мама — наставница. Сестра — королевой драмы, но любящая. Брат — бунтарь, но также любящий. Я — застенчивая мечтательница и гик, но, надеялась, любящая.

Детство и взросление Чейза не укладывались у меня в голове. И огорчал тот факт, что у него не было ни братьев, ни сестер (как пояснил мне Чейз, его мама не могла больше родить, — очередной момент, до крайности расстраивающий ее). За Лизу и Джуда я бы отдала свою жизнь. Они испытывали ко мне те же чувства.

Но Чейза никто не поддерживал.

Чем больше я узнавала, тем больше выяснялось, что такого никогда с ним не происходило. Никто никогда не прикрывал его спину. Ни в детстве. Ни сейчас. Ни Мисти. И точно не его отец. Даже его любящая мама зависела от него. Она была настолько слаба, что ему не оставалось ничего другого, кроме как делать все возможное, даже в детстве, чтобы не обременять ее.

Эти мысли вылетели из головы, когда Чейз прервал наш разговор на диване и начал меня целовать. Это длилось не так долго, как мне бы хотелось, и не зашло дальше поцелуев. Это своего рода стало облегчением, потому что у меня возникло ощущение, что он подозревает о моей неопытности, но я не была уверена, что он понимает ее степень, и я не настолько возбудилась (пока), чтобы он это выяснил. Но, по правде говоря, это скорее разочаровывало, потому что, если серьезно, он хорошо целовался, и мне определенно это нравилось. Итак, когда он деликатно остановился и столь же деликатно объявил, что ему пора, я решила, что могла бы просто целоваться с ним вечность.

Его уход не вызывал облегчения, а лишь разочарование.

Я ничего не сказала, только кивнула.

Он встал, поднял меня с дивана и повел к двери. Надел куртку. Затем мы еще целовались у двери.

Это он тоже прекратил (слишком рано), чмокнул меня в нос так же мило, как и в библиотеке, и пробормотал:

— Позвоню тебе завтра.

— Хорошо, — выдохнула я.

Он улыбнулся.

Потом ушел.

У меня было четыре свидания. Опыт небольшой.

Тем не менее, я понимала, что это свидание прошло не просто очень хорошо.

Оно прошло великолепно.

Все потому, что было легко. Мы углубились в жизни друг друга. Но также просто и весело провели время. Он интересовался мной, без промедления демонстрировал это и желал узнать больше. Не возражал против моего интереса к нему, и, когда я осторожно выведывала подробности, отвечал открыто и честно. Мы смеялись. Мы обнимались. Мы целовались.

А шоколадное мороженое с арахисовым маслом оказалось просто бомбой.

Лежа в постели, вспоминая о нашем свидании, я вздохнула.