Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф - Страница 79

— Страшно, на что способны люди, — пробормотал маленький ученый, поникнув головой. — Те, кто вас порабощает, слуги самого дьявола, иначе и не объяснишь. Дайте мне еще глоток вина!

— Перевозка рабов в Новый Свет длилась два месяца. За это время треть из нас умерла от невыносимых условий. Мы несколько раз поднимали бунт, но всякий раз он был жестоко подавлен. Самое же страшное во всем этом было то, что матросы тайком пробирались под палубу, чтобы насиловать наших женщин. Конечно, это было строго запрещено, но что с того? Однажды один из этих подонков попытался поиздеваться над моей сестрой. Я задушил его своей цепью, а труп отшвырнул в проход. Они так и не узнали, кто это сделал. Не убивать же весь живой товар!

В конце концов мы причалили в Гаване, портовом городе на Кубе, где нас купил Сансер, торговец невольниками. Он обходился с нами по-божески: давал еду и питье, но все для того, чтобы мы набрались сил. И вот пришел день, когда нас с сестрой продали одному неотесанному мужлану. Он был хозяином табачной плантации. И он сразу положил глаз на мою сестру. Я тут же смекнул, что не в качестве служанки или другой рабочей силы она ему нужна. Я должен был защитить нашу честь…

Остров, на который нас привезли, был, наверное, райским уголком для христиан. Но прием, который христиане оказали нам там, был не что иное, как их ад. Как только мы высадились на берег, нам сразу выжгли клейма хозяина: ТК. Томас Коллинкорт — так звали эту свинью. В тот же день он изнасиловал мою сестру. И я его за это убил. Я…

— Стой! — Вопль Витуса был похож на стон. Он вскочил и впился в исполина: — Как? Как звали того человека?

— Томас Коллинкорт? А что?

— Не может быть! А остров?

— Роанок-Айленд. Чего это ты так взбеленился?

— Роанок-Айленд! — Витуса трясло. — Ты был на Роанок-Айленде? Боже! Боже! — Витус опустился на пол, ноги его не держали. Он боялся задать последний, решающий вопрос, но усилием воли принудил себя. — Окумба, я сейчас спрошу тебя о том, что мне дороже жизни. Ты не встречал на острове молодую женщину по имени Арлетта?

— Арлетта? А как же! — Исполин казался нимало не смущенным. — Белая женщина. Родственница этой свиньи Томаса Коллинкорта. Но в противоположность ему она хороший человек. Да, такой она была.

Окумба закатил глаза, а потом уставился на Витуса, потрясенный открытием:

— И ты ее знаешь! Ведь ты ее…

Витус не узнал свой собственный голос:

— Да, я ее знаю… И я ее… люблю. Знаешь, что с ней стало? Где она? Все еще на Роаноке? — Его слова опережали полет мысли. — Я должен ее найти! Должен! Только ради нее мы с друзьями вынесли немилосердные превратности последних месяцев. Где она? Где?!

Перед таким натиском чувств Окумба отступил. Он миролюбиво поднял руку:

— Я не знаю, где она. Клянусь тебе, не знаю. Могу только рассказать, что мы вместе пережили.

Магистр, как всегда трезвый и практичный, взял инициативу в свои руки:

— Витус, самое разумное сейчас выслушать все по порядку. Пусть Окумба расскажет. Час сюда, минута туда погоды не сделают.

— Ладно. — Витус с трудом взял себя в руки.

Окумба тоже собрался.

— Мне нелегко говорить о событиях тех дней. Все еще так свежо в памяти, будто было вчера… Я уже сказал, что Томас Коллинкорт, эта свинья, изнасиловал мою сестру. Я настиг его, когда он, пыхтя и отдуваясь, ворочался на ней, всаживая в нее свой мерзкий белый конец. Я прихватил на кухне нож, большой и острый. И так же, как он это делал, всадил ему в спину. И тут открылась дверь и появилась медноволосая женщина. Это была Арлетта, но тогда я этого еще не знал. В руках у нее был пистолет — оружие, про которое я понял, что оно действует так же, как мушкет. Я испугался до смерти, а она что-то говорила, чего я не мог уразуметь. Но был уверен, что она хочет меня убить.

— Когда это было? — чуть дыша, спросил Витус.

— В месяце, который вы называете июнь. В прошлом году.

Витус кивнул. К этому времени Арлетта должна была уже провести довольно много бессчетных дней на острове у дяди, Томаса Коллинкорта. О своем родстве с этим человеком Витус решил умолчать. Он его никогда не видел, и его смерть мало трогала молодого человека.

— Что было дальше?

— Она не убила меня, а дала знак, чтобы я скинул мертвое тело Томаса с моей сестры. Что я и сделал. А в этот момент в дом ворвались индейцы.

— Индейцы? Какие такие индейцы?

— Алгонкины, как позже выяснилось. Они хотели завоевать обратно свой остров, который в прежние времена входил в их охотничьи угодья. С воинствующими криками они набросились на нас. У них были боевые топоры, копья и луки — оружие, которое я хорошо знаю и которого не боюсь. Завязалась рукопашная, и мне удалось парочку, а то и пяток из них уложить моим кухонным ножом. Остальные вдруг обнаружили труп Томаса Коллинкорта и начали вонзать в него свои копья, хотя он уже был мертв, мертвее не бывает. Должно быть, они жутко его ненавидели. Во всей этой суматохе я подхватил обеих женщин и сбежал с ними. Мы пересекли двор и спрятались в близлежащем лесу. Алгонкины были вне себя. Снова и снова перед нашими глазами разворачивались жуткие сцены. Они резали, как скот, ни в чем не повинных рабов. А я даже не мог прийти на помощь моим чернокожим братьям: у меня на руках были две беззащитные, испуганные женщины. Мы отсиживались там до темноты. Индейцы сновали по острову в поиске новых жертв. Я понял, что это лишь вопрос времени, когда нас найдут. Поэтому, когда спустилась полная тьма, под ее покровом мы побежали, скрываясь, к берегу. Наши руки и ноги были в согласии с нами. На берегу мы наткнулись на неохраняемое каноэ. Оно донесло нас до земли кроатанов на материке. Белые называют это место Роанокской топью. Это тяжелая болотистая местность, по которой каждый шаг дается с трудом. Дни и ночи мы устремлялись на юг, вдоль морского побережья. Берег был нашим единственным ориентиром. Мы питались моллюсками, рыбой и кокосовыми орехами, которые я вскрывал все тем же ножом. Нашей целью была Гавана, город на большом острове, куда нас с сестрой привезли из родных краев. И оттуда я надеялся добраться обратно на родину. Это было моей единственной целью: домой, в Африку! Но Арлетта остудила наш пыл. Она сказала, что раньше белые нас заново поймают и сделают рабами. И нам пришлось смириться с этой мыслью, но мы не оставили надежд.

Я делал все, чтобы мы выжили, но наши силы иссякали. Москиты безжалостно кусали нас, и вскоре наши лица напоминали большие тыквы. На третью или четвертую неделю нашего путешествия у моей сестры началась лихорадка. На исходе одного дня она уже не могла сделать ни шага. Мы с Арлеттой уложили ее на кучу листвы. Арлетта ухаживала за ней. Но что она могла сделать, кроме того, чтобы накладывать ей на лоб холодные компрессы и давать питье? Я не буду вас утомлять…

Казалось, что воспоминания одолевали Окумбу. Он провел рукой по глазам, гордо поднял подбородок и продолжил:

— Через два дня моя сестра умерла, не приходя в сознание. Ей не было еще и семнадцати. Ее звали Нкеле.

Витус молчал, его друзья тоже. Что можно было сказать перед лицом горя, перенесенного Окумбой?

— Мы даже не смогли похоронить Нкеле как следует. Только несколько камней над ее телом, чтобы защитить от диких зверей. Мы с Арлеттой пошли дальше. Я поражался ее упорству, выносливости и тому, что она никогда не теряла свою мечту. Так же, как и я. Она мечтала об Англии, я — об Африке.

Проходили дни и недели. Иногда нам встречались люди. Если это были белые, Арлетта выдавала меня за своего раба. Мы якобы претерпели нападение пиратов и кораблекрушение. Если попадались индейцы, мы рассказывали сказку, как нам удалось уйти от кровожадных испанцев. Это срабатывало, потому что каждое племя в Новой Испании было знакомо с донами и не питало к ним особой любви. Так мы и пробирались с помощью богов и людей.

Не буду утомлять вас всеми подробностями этого далеко не прогулочного путешествия, но в конце концов благодаря ловкости Арлетты нам удалось переправиться на Кубу. Как бы то ни было, в августе прошлого года мы прибыли в порт Гаваны, самого крупного города на острове. Но, едва мы ступили на сушу, возникли непреодолимые трудности с властями. Наши лица, распухшие от укусов насекомых, когтей диких животных и гноящихся ран, наше обветшалое тряпье не внушали доверия. Над Арлеттой посмеялись, когда она заявила перед представителями испанского наместника, что является английской леди. И еще меньше поверили ей, что я ее раб. Слово за слово — я не все понимал — Арлетта вспылила. Может быть, она чем-то оскорбила этих мужчин, но вдруг они кликнули стражу, которая ее куда-то увела. И меня они хотели схватить. Но я так боялся снова стать рабом, что потерял голову, сбил с ног стражу и убежал.