Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф - Страница 71

Фрикаделька покатилась дальше, раздвигала ее веки, губы, вытягивала язык и засовывала его обратно.

— Может, тебе и странно все, что я с тобой проделываю, — звучал при этом голос Мароу, — но матка — живой орган, который только тогда готов к зачатию, когда все окружающие его органы здоровы.

Франсиска почти не дышала. Никогда в жизни не слышала она таких откровенных речей.

Фрикаделька путешествовала дальше. Она прокатилась по гортани и щитовидной железе, ощупала тяжелые груди Франсиски, которые в лежачем положении распластались по бокам, проверила соски, селезенку, печень, прихватила своими выростами жировую складку на животе, оттянула и отпустила, чтобы увидеть, как она разгладится, проверила пульс на обоих запястьях, упругость ягодиц и ляжек.

— Для хорошего самочувствия матки все имеет значение, — раздавался голос Мароу. — Каждая мелочь. Положение органов, их цвет, величина, упругость и многое другое…

— И что? — не выдержала Франсиска. — Я здорова?

— Не так быстро, — ответствовала ведунья. — Нам предстоит еще самое главное. — Она положила руку на ее лобок. — Я должна услышать, что говорит твоя матка.

— Моя матка что-то говорит?! Пресвятая Дева, что же?

— Она сообщает моей руке посредством энергий, готова ли принять в себя плод. Если да, то ты с моей помощью скоро зачнешь, если нет, скажет мне, что с ней не так…

— Но почему…

— Помолчи! Не мешай мне слушать! — Мароу закрыла глаза и умолкла.

Время шло и шло. Франсиска уже замерзла. И вдруг она почувствовала, как рука целительницы затряслась на ней.

— Вот! Она заговорила! Вот! — Рука начала описывать круги по низу живота. — Да, да, я слышу тебя, слышу!

Франсиска больше не могла утерпеть:

— Что ты слышишь? Что она тебе сказала? Ради всего святого скажи мне!

Мароу открыла глаза, глубоко вдохнула и отняла руку с ее живота.

— Матка говорила со мной. Она сказала, что все вокруг нее здорово, но она бесплодна в твоем теле, потому что ты не хочешь избыть ее тоску по зародышу.

— Пресвятая Дева, как это не хочу?! Чего я только не делала!..

— А что ты до сей поры делала?

— Что я делала? О, если бы ты знала, Мароу, сколько молитв я отчитала нашей Богоматери, сколько поставила в церкви свечей, сколько приношений сделала нашему Господу Иисусу Христу! Ни одна женщина не делала столько для своего ребенка!

— А кроме этих богоугодных деяний спала ли ты со своим мужем?

Франсиска смущенно потупилась:

— Ну так положено…

— И сколько раз в месяц?

Франсиске стало совсем не по себе:

— Ну раз или два в месяц. Не думай, как добрая христианка я знаю, что нельзя давать волю похоти.

Мароу помолчала. Потом пошарила позади себя и вытащила стеклянный сосуд с красноватым содержимым:

— Это снадобье будешь намазывать на лобок каждое утро как встанешь. Бери понемногу и хорошенько втирай. Не бойся, в нем кроме сала еще говяжий мозг, пажитник, мальва и хенна. Рецепт я тебе, конечно, не открою, но доверься мне. В твои нечистые дни не используй, а в остальные — не пропускай ни дня. Если сделаешь все, как я сказала, твоя матка перестанет тосковать и подготовится к зачатию.

Чуть дыша от счастья, Франсиска взяла сосуд:

— Да будут к тебе благословенны небеса, Мароу! Сегодня же вечером отпою в церкви дюжину «Ave Maria» тебе за здравие.

Целительница подняла бровь:

— Нет, лучше останься сегодня дома. Можешь одеваться.

И когда Франсиска облачилась в свое платье, Мароу добавила:

— Кроме успокоительного снадобья для твоей матки вот тебе еще два корня мандрагоры, который многие называют волшебным.

Франсиска увидела на мясистой ладони два корешка в форме человечков с безымянный палец. Один был одет как мужчина, в ярко-красные штаны и зеленую жилетку, другой — как женщина, в фиолетовое платье.

— Какие миленькие! — не удержалась Франсиска.

Она уже чуть не схватила их, как Мароу отвела руку:

— Это тебе не игрушки. В них божественная сила. Положи их в вашей опочивальне на самое высокое место. На шкаф, если он есть, или что-нибудь такое. Нет, так на карниз. Сложи фигурки так, чтобы женская лежала внизу, а мужская на ней сверху. Думаю, эта позиция тебе знакома. А когда это сделаешь, ради всего святого заклинаю тебя, не вздумай их трогать, пока мужчина сам не отвалится с женщины!

— Хорошо, — робко сказала Франсиска, — а… дальше-то что?

— А ты каждую ночь, пока мужчина возлегает на женщине, будешь принимать своего мужа именно в этой позиции. Кроме твоих нечистых дней, разумеется.

— А… а как же похоть?

Мароу усмехнулась:

— Думаю, в тебе достаточно силы, чтобы противостоять ей. В душе.

— Ну да, конечно… — Франсиска казалась совсем растерянной. — А… а что если мужчина, ну я имею в виду фигурку, никогда не слезет с женщины?

— Господь повелит, и все будет. Так же, как и то, что ты будешь беременна. — Мароу передала корешки Франсиске. — Будь осторожна, не повреди! Другого корня мандрагоры с такой силой у меня нет.

— Спасибо! О, спасибо, Мароу!

Слезы счастья потекли по лицу бедной женщины, когда она взяла в руки фигурки. Она поцеловала каждую, блаженно зажмурила глаза и принялась бормотать молитву. Но порыв ее благочестия нарушил Каналья, который слетел с головы Мароу. Он прошелестел крыльями перед самым ее носом и уселся на свою жердочку.

Целительница пробулькала:

— Мудрый Каналья знает, когда час моего приема подошел к концу и настал час расплаты. — Она выкинула вперед мясистую руку. — Мои услуги недешевы. За службу я прошу у тебя золотую монету, но не маленькую, не эскудо, и, конечно, не эскудильо. Монету с ликами двух повелителей. Думаю, ты знаешь, о чем я.

— Золотой дублон? — У Франсиски захватило дух. Это было больше, чем Хайме зарабатывал за месяц.

— Золотой дублон и ни мараведи меньше. — Фрикаделька все еще торчала перед носом Франсиски. — Но, вижу, у тебя его нет. Тогда сними десять серебряных монет с твоего монисто.

— Да, Мароу.

Блаженная радость Франсиски несколько поумерилась.

В тот же самый вечер, когда Хайме, разомлев от сытного ужина, собрался призаснуть на супружеском ложе, из дремы его выдернуло невероятное поведение жены. Она пришла к нему без своей по уши закрытой ночной рубашки. Точнее сказать, она пришла без всего. Еще больше он был потрясен, когда она дала ему понять, что не прочь в неурочный день отдаться ему. И уж окончательно лишился он дара речи, когда жена отдавалась ему с такой страстью, коей он прежде и не ведал в ней.

Когда счастливые минуты были позади, жена крепко поцеловала его в губы и прошептала:

— У нас будет ребенок, Хайме.

— Ребенок? — оторопел муж. — С чего ты взяла? Мы так долго хотели и ничего не получалось.

— На этот раз будет, — загадочно улыбнулась жена. — Это так же верно, как «амен» в конце службы.

— Ну если ты так думаешь… — Хайме от неожиданной растраты сил уже наполовину спал.

— Я знаю. У нас будет ребенок. И вот что я подумала: когда он родится, в нашей хижине станет слишком тесно…

— Угу…

— И для чики места в ней уже не останется.

— Что?! Что ты такое говоришь? — Сна у Хайме снова как не бывало. Он чувствовал себя в ответе за девочку, пусть даже она не говорит ни слова и не снимает свое покрывало.

— И куда же, по-твоему, должна деться чика?

— Отдадим ее Ахиллу.

— Что? Курьезному Ахиллу?

— Да, ему. Я слышала, он снова ищет девушку за стойку. Завтра я схожу к нему. И не спорь. Так всем будет лучше.

— Ну, если ты говоришь… пусть так и будет.

Среди испанцев тоже есть люди беспримерного мужества, но куда им до симарронов! Ведь наши воины сражаются за свободу, а доны всего лишь за золото.

Уже несколько часов они продирались сквозь зеленый ад тропического леса. Тропинка, по которой они с трудом продвигались вперед, вся заросла буйно расползшимися травами и лианами. Время от времени сквозь эту поросль проглядывал низкорослый подлесок вдоль ручья, по которому они ориентировались. Было жарко и нестерпимо душно. Пот заливал их лица, а на теле не осталось ни единой сухой нитки. Они шли друг за другом цепочкой. Впереди юный Хьюитт, на спине которого громоздился тюк с мечами и шпагами. За ним, щурясь подслеповатыми глазами, Магистр. Он тащил на себе воду и кое-что из снеди. Далее следовал Энано, которому из-за его малого роста легче всех удавалось прошмыгнуть под свисающими препятствиями. И замыкал процессию Витус, несший за плечами мешок из козьей шкуры с провиантом, бортовым журналом Стаута, чернильницей с перьями, ножом с «Альбатроса», порохом и кое-чем еще.