Охота на Князя Тьмы (СИ) - Маш Диана - Страница 36

Закончить я ему не дала, потащив к выходу из купеческого особняка. Дождалась, когда спустимся со ступенек. Отойдем подальше от окон. И только тогда отцепилась от рукава.

Пристав пошатнулся.

— Только не притворяйтесь, что пьяны. Я видела, как вы поливали наливкой хозяйскую герань.

— Какая однако ж вы глазастая, Софья Алексеевна, — усмехнулся Гордей, поправляя купеческий кафтан. — Ничего-то от вас не скрыть.

— Кстати об этом, я тут рылась в шкафу госпожи Тичиковой, пока меня не обнаружила их горничная…

— Что? — тут же помрачнел он и навис надо мною, словно утес. — Так вот куда вы удалялись. А я-то, дурак.

— Не понимаю вашего волнения.

— Волнения? — прорычал Ермаков мне прямо в лицо. — О каком волнении речь? Да я в бешенстве, ежели вам угодно. Одной бродить по дому возможного убивца…

— Гордей Назарович, давайте не раздувать из мухи слона. Вернемся в участок, я вам чай из пустырника наведу, — зря я, наверное, про пустырник, у пристава из носа чуть пар не пошел. — Хорошо-хорошо, в следующий раз я без вашего позволения и шагу не сделаю.

— В следующий раз следующего раза не бывать.

Ну это уже ни в какие ворота. Сам же пригласил присоединиться к расследованию, но стоило мне проявить инициативу, тут же навешал на меня всех собак. Как типично. Очередной мужчина, считающий, что все женщины слабые и ни на что не годные существа…

— Вы даже меня не выслушаете? — подперев кулаками бока, задрала я подбородок.

— Ну отчего же? Мне весьма любопытно, что вы имеете сказать, — с вызовом в голосе, парировал Гордей.

— Имею и скажу — жена господина Тичикова никуда от него не уезжала.

Пристав, явно не ожидая такого коленкора, спеси быстро поубавил. Нахмурился. Отступил.

— Могу я узнать, Софья Алексеевна, что навело вас на эту мысль?

Задвинув подальше чувство удовлетворения и ощущение некого торжества, все же удивленный Ермаков — зверь редкий, я прочистила горло.

— Тому две причины. Во-первых, чистота ее покоев.

— Прошу пардона?

— Понимаете, их словно вылизали языком. Дочиста. Ни пылинки, даже в самых труднодоступных местах. И это спустя месяц, после отъезда хозяйки? Я бы, конечно, приписала данную заслугу усердию горничной, если бы до того не заглянула в неряшливую спальню самого господина Тичикова и малую гостиную, в которой, судя по запаху и запущенности, давно никто не бывал.

Судя по скептически приподнятой правой брови, убедить Гордея у меня не вышло. А жаль.

— Как я понимаю, имеется и вторая причина вашим домыслам?

— Имеется. Эта причина — ее шкаф.

— И что же с ним не так?

Пристав так подозрительно поджал губы, что на мгновение мне показалось, будто он пытается скрыть улыбку. Но этого просто не могло быть.

— С ним как раз все так. Он доверху забит женскими вещами. Ничего лишнего. Платья висят одно к одному, ни просвета. Но какая женщина, собираясь в длительную поездку, оставит всю свою одежду дома? А я отвечу — ни одна!

— Сомнительное заключение, — покачал он головой. — Госпоже Тичиковой мы лично не представлены. А ежели она та еще модница? Прикупила нарядов и в путь. А старое в шкафу оставила, негоже оно.

— Я бы непременно с вами согласилась, Гордей Назарович. Но познакомившись с ее супругом, сделала неутешительный вывод — у такого снега зимой не допросишься, не то что новых платьев, когда старыми набит шкаф. Как я понимаю, искать ее вы не намерены?

— Не вижу нужды. Клавдия Никаноровна из семьи достойной, дворянской. Случись чего, родня тревогу бы уже забила. Пустое это, Софья Алексеевна, выкиньте из головы.

Логика в словах Ермакова определенно присутствовала. И возвратить на нее мне было нечего. Интуицию ведь к делу не пришьешь.

С другой стороны, что мешает мне самой провести небольшое расследование? Ведь, где два, там и три.

Пока я размышляла, Гордей успел засунуть пальцы в рот и громко свистнуть, подзывая ближайшего извозчика. Лошади, остановившись напротив, издали жалобное ржание.

— Выходит, у нас остается только кольцо?

— Оно, родимое, — подхватив меня за талию, Ермаков помог мне усесться в пролетку, бросил на ноги меховую накидку и занял место рядом. — Погремушка знатная. За такую не мало дадут. Яшку к завтрему по лавками, да ломбардами отправлю. Пущщай взглянет, авось где и всплывет. А я к знакомцу обращусь. Давно он у меня в должниках ходит…

[1] Самодельный кошелек для денег.

[2] Самая мелкая монета, ​¼ копейки.

По всей видимости у меня начало входить в привычку вставать без будильника ни свет ни заря. Сытно завтракать в одиночестве. Передавать Инессе Ивановне через Глашу сообщение о срочных делах. Мчаться, сломя голову, не пойми куда. И совсем не в переносном смысле.

Шел уже час петляния по узкой улочке, уж не знаю в честь чего — или кого? — названой Кумской, а я все никак не могла найти нужное здание. Номера и вывески отсутствовали. Одинаковый жженый кирпич. Крыши покатые, как на подбор. А ведь думала взять в провожатые Тишку, да все без толку.

Извозчик весь извелся. Лошади недовольно хрипели. А утренний мороз, распугав всех прохожих, решил отыграться на мне, пробирая до самых костей.

Не выдержав очередного порыва ветра, едва не снесшего меховую шапку, я остановила коляску. Отдала рубль, чтобы грузный мужик со всклокоченными бровями, прекратил ворчать. Дождалась, пока он скроется из глаз. Попрыгала на дороге, пытаясь согреться. А когда не вышло, пнула от досады ни в чем не повинный уличный фонарь.

Столб дрогнул, но выстоял. В здании напротив открылась тяжелая входная дверь. На порог выскочил укутанный с головы до ног мальчишка, со стопкой свежих газет в руках.

Наконец-то!

Редакция «Сплетника» занимала два этажа. Пол первого было густо усеян клочками исписанной бумаги. В воздухе стояла суета и шум. А на втором, судя по идущему с лестницы стойкому запаху топографической краски, происходила печать.

Светлое помещение было разделено на две неравные части. В маленькой, работник газеты обслуживал посетителей, желавших подать объявление. Принимал деньги, считал слова. А большую занимали столы газетных репортеров, что играли на пишущих машинках, как на пианино и курили пахучий табак.

Пока я оглядывалась, от толпы отделился коренастый парень, с роскошными усами, и преградил мне путь. В плотно обхватывающем его телеса твидовом костюме он походил на циркового штангиста, что каждое утро отжимается на мизинчиках, а в обед бьет морды голыми руками.

— Вам чего, барышня? — пробасил он угрюмо.

— Скорее «кого». Не подскажите, любезный, где я могу найти Дарью Спиридоновну Колпакову?

Парень поднял руку, чтобы почесать затылок. Демонстрируя тем самым крепость в плечах. Его взгляд задержался на золотых пуговицах моего белоснежного полушубка, а в голове шел мыслительный процесс, считывающийся мною на раз.

'Что за особа — с немалым доходом и явно из дворян — делает в месте, подобно этому? Объявление подать, так зачем ей Дарья? Неужели место в конторе просить собралась?

— Что за забота у вас к Дарье Спиридоновне, барышня?

Какой любопытный. Впрочем, не все ли газетчики таковы?

— Забота у меня частная и разглашению не подлежит.

Усач нахмурился, давая понять, что мой ответ его ни капли не устроил. Мало ли сомнительных личностей пороги ежедневно обивает. Даже такого солидного вида. Но так как предъявить было нечего, вздохнул. Кивнул, чтобы следовала за ним и направился к самому дальнему столу, за которым что-то яростно набирала моя недавняя знакомая.

— Боренька, не мешай, — махнула на него рукой румяная блондинка в строгом наряде и с полураспущеной косой.

— Дарья, к тебе барышня… с частным визитом.

— Барышня? — Девушка впервые оторвалась от бумаг и ее глаза загорелись, как новогодние гирлянды. — Софья Алексеевна, вы ли это? Вот так сюрприз.