Время перемен (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 31

— Та-а-ак, и что? — словоохотливый Мякинен вроде бы и говорил интересные вещи, но определенно наводил тень на плетень.

— А то! Просыпаюсь потому, что кто-то стонет! Глядь — а в том гроте все стены размалеваны, и народ с факелами шастает. Одного голого мужика схватили, на колени поставили — и башку отрезали! А потом в кровище руки перемазали и давай снова стены замалёвывать всяким мракобесием! Вот такие дела… Я подумал — кошмары сняться уже, отродясь такого в Байараде не было. И щипал себя, и за губу кусал — они там как плясали так и продолжили. А глаза я хорошо запомнил — черные! В общем — страху натерпелся жуть! Но меня они не заметили! На рассвете поднялся — и бегом к Йорме Лаури! Рассказал ему всё! А меня на смех подняли… Мол — по пьянке померещилось. Ну где Байарад — и где голые мужики в кавернах? У нас холодно голышом ходить! Я и сам подумал что померещилось, когда вернулся — а там никакой мазни на стенах грота-то и нет! Следы человеческие есть, но мало ли кто там ходит… А рисунков не было!

— А почему вы мне это рассказать решили?

— Так старуха Лоухи, которая нойда, только с Оулы вернувшись, у меня пару дней назад колбаски покупала. Бормотала, что там эти, синелицые, местные селища стращают, грозятся сжечь. А нойда там грибочки подснежные искала, для снадобий своих. Зелья лечебные варит, ага! Ну так местные говорили, мол — мочи нет терпеть, возьмутся за топоры, потому как Ахо отмахиваются и дружину не присылают, Линдстрёмов боятся. А им мирно никак нельзя, черноглазые требуют от каждого селища детей выдать…

— Во-о-от как! Выходит — синелицые еще и с глазами черными? Нелюдь совсем уж получается…

— Страшное дело! И скажу я тебе — страшные дела года два назад начались. Правильно Эдускунта решила — нужно нам Божеской защиты просить, человеческим умом мы полвека жили — и не сладили…

Картошка закончилась, и Рем принялся прощаться. А на последок спросил:

— А на кой черт синелицым дети?

— Раньше, говорят, они их в тундру уводили, и на черные скалы, в свои стойбища — чтобы воспитать по-своему. А теперь — нойда Лоухи сказывала: кормят ими великана! Но у Лоухи с головой не в порядке, ее слушай — да на семь в уме дели, много всякой небывальщины она говорит, — толстые пальцы северянина ухватили с решетки одну колбаску и отправили в рот. Целиком!

Жирный сок так и потек по усам, а Мякинен, кряхтя и отдуваясь, принялся жевать обжигающее мясо. Понятно, почему он был такой толстый! Рем некоторое время завороженно наблюдал за работой его челюстей,а потом встряхнулся и спросил:

— А найти эту Лоухи где?

— Так она в квартале Лаури живет, у самой стены. Кро-охотная избушка. Воняет — ужас! А тебе она зачем? — Мякинен снова почесал пузо.

— Так голова болит сильно в последнее время, — Рем потрогал правый висок. — Вот зелье у нее и попрошу.

— А-а-а-а, да… Репа и картоха тут не помощники. Тут нужно снадобье посерьезнее… Вот мне племянница рассказывала — один торговец из Тимьяна предлагал микстуру из макового молока…

Аркан и не рад был уже, что связался с болтливым Мякиненом. А потому — второпях распрощался и сбежал. Сколько было правды в словах словоохотливого торговца колбасками? Неизвестно. Но с этой самой нойдой переговорить стоило, будь она хоть трижды сумасшедшая. Кое-что в рассказе толстяка Рема откровенно напугало, и игнорировать возможное появление тут поддавшихся воле неизвестного эгрегора синелицых он не мог.

Лаури всегда отличались толерантностью и миролюбием. Они гордились своим нейтралитетом, давали приют чужеземцам, чудакам и даже нелюдям, и имели с этого неплохие деньги. Кузница гномов тут стояла рядом с лавкой южных пряностей, где заправлял настоящий смуглый и длинноволосый орра-южанин, а смарагдские переселенцы-ткачи предлагали свои товары напротив павильона с готовой одеждой из Тимьяна.

Гривна-браслет с лебедями сняла у стражников на входе в квартал Лаури все вопросы, и Аркан направился к громаде базальтовой стены, которая возвышалась над окраинными домами на высоту двадцати, а то и тридцати локтей. Монументальности добавляли и надстроенные сверху бревенчатые стены.

Аркан задумался: почему они не строят из туфа, который тут же, под ногами? Он не зря просиживал зад на лекциях в университете, и мог сложить два и два: каверны под Байарадом были последствиями древней вулканической работы, и мягкий пористый камень под ногами вполне подходил для возведения построек и стен. Но — велика сила традиций! Саами предпочитали таскать огромные стволы лиственниц из окрестных лесов…

Избушка нойды Лоухи терялась на фоне массивных жилых теремов, складов и амбаров. Приземистая, с поросшей мхом и засыпанной снегом крышей, с узенькими окошечками и дощатой, покосившейся дверью. К двери был приколочен олений череп, в глазнице которого сидел взъерошенный воробей. Птичка заполошно заверещала, лишь только Аркан приблизился к жилищу знахарки.

Дверь со скрипом отворилась навстречу парню, и Рем опасливо заглянул внутрь.

— Здрав будь, недобрый молодец! Что раненько таково? Куда идешь, пробираешься?.. Дело пытаешь, аль от дела лытаешь? — раздался старческий, но еще полный жизни голос. — Зайдешь али так и будешь косяк подпирать?

Аркан шагнул внутрь и замер, щурясь и привыкая к полумраку внутри.

— А чего это я недобрый-то, бабушка?

— Какая я ж я тебе бабушка? Я ни в жисть бы за твойго дедушку дуроватого замуж не вышла! Он же это… Из энтого… Из требучета-то крысами дохлыми в людей кидался!

Рем от таких новостей оторопел:

— В каком смысле — крысами?

— Это у твойго деда спрашивать надоть было! Император его комендантом Байарада назначил, а тогда заморозки были ранние, урожай померз. Народ пришел просить хлеба из войсковых амбаров, зиму чтоб пережить стало быть! А он приказал требучет развернуть — и швыряться крысами!

— А крыс-то откуда столько?

Старуха, сидящая на лавочке у пышущей жаром печки задумалась.

— Однако… Вот то я и не думала — где он крыс-то столько набрал…

— Так накормили людей-то?

— Накормили… Через десяток дней караван из Кесарии пришел с зерном — тогда и накормили. Но крыс тех я хорошо запомнила — мне одна прямо в подол упала!

— А как вы…

— Так вы, Орканы-то, все на одно лицо! Пучите свои бельмища и брови косматые хмурите…

Рем даже брови потрогал, на всякий случай.

— Так какое-такое дело тебя привело ко мне, недобрый молодец? — уставилась на баннерета нойда.

— Да вот о бельмищах-то поговорить и хотел, — Аркан невольно почесал переносицу.

— О каких-таких бельмищах? — насторожилась бабка Лоухи.

— О черных, нечеловечьих. Толстый Мякинен, колбасник, рассказывал, ты под Оулой была и кое-чего видела.

— Ох и видела, ох и видела… Ну, садись, Орканушко, выпей отравы, тварь…

— Что-о-о-о?

— Отвара из трав говорю, попей, и меня, старую, послушай…

Дверь за его спиной сама собой затворилась. Пискнул жалобно снаружи воробей.

— Нынче надоть осторожно, очень осторожно со своими желаниями, молитвами и проклятьями — старая нойда подлила Рему отвара. — И оглянуться не успеешь, каково они заглянут тебе в самые очи! Времена настали тонкие, хитрые времена!

Одета она была в цветастый платок, завязанный на лбу так, что кончики узелка торчали в стороны, в льняное платье с вышивкой. Дополня ее наряд неимоверной расцветки фартук. На шее у странной бабули висели бусы в несколько рядов: из камешков, деревяшек и косточек.

— Слышу такие слова не только от вас, почтенная Лоухи…- проговорил Рем просто для того, чтобы что-то сказать, и отпил из чашки.

Внезапно в голове просветлело, головная боль, периодически дающая о себе знать, отступила, и Аркан удивленно посмотрел на нойду, которая достала из фартука вязание и принялась шевелить костяными спицами:

— Я всегда готовила эти травы одинаково, уже семьдесят лет. Одну — от кишечных колик, другую — при простуде, третью — чтобы унять душевную боль. Да только вот сейчас, вишь каково! Все стало не таково, а эдаково! То, что лечило кашель нынче поднимает на ноги больного с кровохарканьем, а иное, помогающее при срамных болезнях, теперь из дряхлого старца сотворяет дамского угодника! Таковые дела, недобрый молодец, таковые дела… Тонкий мир стал ближе к нашему, и силы оттудова бурными реками потекли навстречу людским стремлениям. А мы, люди, народ разный, и хороший и плохой… Да и нелюди — тоже. Возьми кузнеца Стуре, из гномьего он рода. Всё того же хочет: детишек в Подгорном царстве на теплые места пристроить, жену молодую, третью по счету найти — чтоб посисястее да посимпатишнее, ну и шедевр сотворить, а лучше — два! Это очень хороший гном, а?