За пределами официальных хроник - Коллектив авторов - Страница 31

— А чей труп был?

— Понятия не имею.

— Ты все подстроил!

— Немного. Специально ничего не планировал, обстоятельства сложились. Вот и воспользовался ситуацией. Но тебя информирую, что я вновь живее всех живых. Забежал бы раньше, но у тебя столько наблюдателей крутилось.

— А Дункан? Он на себя не похож, кается, что не сказал тебе, какой ты был замечательный друг.

— Для дружбы нужны двое. Хорошо, что Маклауд начинает это понимать.

— Ты все-таки гад редкостный.

— Я не занимаюсь благотворительностью. Дункан — хороший парень, и мозги есть, и сердце на месте, но бывает, когда они вещают вразнобой, Маклауд становится глух как тетерев. Да ладно, не морщись, я через годик-другой объявлюсь, будет Маклауду праздник. И Наблюдателям тоже. А ты вообще должен был догадаться, что со мной все в порядке.

— Как?

— Обижаешь, я остался должен за пиво! На этот счет есть пометка в завещании. Так что если мои ребята будут платить по моим счетам, не обязательно деньгами, значит, я действительно окончательно умер. Пламенный привет Трибуналу и лично Жану Бодэ. Понимаю, им ты сообщить обязан. Если буду тебе срочно нужен — обращайся к Алике, она найдет. А Дункану не говори, ладно?

— Ладно, друг. Но если не объявишься через год, все расскажу. Значит, «для дружбы нужны двое»?

— Ага. Спасибо, дружище. До встречи.

3 мая — 18 октября 2006 г.

Chris C

Войны

— Митос, и все же я не понимаю…

Ну никак без этого не обойтись, вздохнул Джо. Сколько раз они это уже обсуждали? Хотя «обсуждали», пожалуй, неверное слово. Обычно, пребывающий в той или иной стадии подпития Маклауд приставал с данным вопросом к своему не менее пьяному другу, на что Митос либо отшучивался, либо отругивался, а чаще и то, и другое.

Все началось пять дней назад. Уже не совсем трезвый Маклауд, рассказав очень забавную и столь же невероятную историю о неких своих приключениях во время наполеоновский войн, потребовал у Митоса ее подтверждения. Но Митос не участовал в военных действиях. Он жил себе спокойно в Лондоне и вовсе не думал подвергать себя опасностям и лишениям, которые влекут за собой войны. Сначала Маклауд не среагировал на такой выпад. По крайней мере, в первые полчаса. А потом начался допрос с пристрастием, и с тех пор каждый вечер минимум единожды, а то и по два раза, он изводил Митоса разговорами на эту тему, неизменно заканчивавшимися жаркими спорами о гражданском долге последнего.

— …как можно спокойно смотреть со стороны, как твой народ борется за свободу?

Митоса это достало окончательно. Какой это был по счету вечер — пятый или уже шестой, — когда проклятое дитя шотландских гор действовало ему на нервы? Что ж, сегодня он достиг подходящей степени опьянения — не слишком пьян, но и далеко не трезв — чтобы ответить, и ответить откровенно. Маклауду ответ придется не по вкусу, но, с другой стороны, Митосу его вопросы тоже не нравились. Да, пришло время дитяти повзрослеть, хотя бы чуть-чуть.

— Маклауд, в виде исключения, заткнись и послушай, — сказал Митос, спьяну тщательно выговаривая слова. — Ты считаешь, что я должен был сражаться на стороне британцев — моего народа, — во время этой войны. Правильно?

Несколько оторопевший Маклауд только кивнул.

— Что ж, позволь задать тебе несколько вопросов. На чьей, по-твоему, стороне я должен был воевать, когда Вильгельм Завоеватель покорял Британию? Или когда вандалы уничтожали Римскую Империю? Молчи! Это риторические вопросы.

Или во время войн Рима с Карфагеном? Их было три, я мог менять стороны от войны к войне, знаешь ли. Или во время Пелопонесских войн, когда Афины и Спарта воевали между собой десятилетиями? Чью сторону я должен был принять, когда римляне напали на Египет? Или во время более древних войн Египта с Вавилоном?

Да, я был в то время британцем, так же, как являюсь им сейчас. Или, что вернее, я притворялся им тогда, как притворяюсь сейчас. Но я так же был когда-то французом, испанцем, немцем. И еще я был римлянином, греком и гражданином разных городов-государств, пребывавших друг с другом в не слишком дружественных отношениях. Я был египтянином и вавилонянином и сменил больше национальностей, чем могу припомнить. Я родился задолго до того, когда люди, живущие на острове, который теперь называют Британией, заговорили на языке, отдаленно напоминающем английский. Задолго до того, как были построены Афины и Рим, и люди начали говорить на латыни и греческом, не говоря уже о современных языках. От городов моей юности не осталось даже руин, и даже я не всегда могу вспомнить, какие языки тогда были в ходу.

Если бы Наполеон достиг своей цели… Что ж, это был бы не первый случай, когда я стал свидетелем завоевания британских островов и не сомневаюсь, что не последний.

Мой народ, Маклауд? Если он когда-то и существовал, то исчез задолго перед тем, как римляне завоевали Британию.

Я живу среди людей, общаюсь с ними, говорю на их языках, но это не мой народ, Маклауд, никто из них.

После этого надолго наступила напряженная тишина. Наконец, Митос поднялся.

— Прости, Джо. Пока, Мак. — И растворился в ночи, оставив за стойкой внезапно совершенно трезвого Маклауда.

Джо принялся полировать излюбленное место на абсолютно чистой поверхности бара.

— Просто парень, как же, как же…

— Иногда забывается, как невероятно долго он живет на свете, — признался Маклауд, упершись взглядом в дно своего пустого стакана, словно ожидая найти на его дне нужный ответ. — А иногда, он сам заставляет об этом забыть. Но сегодня впервые, когда он намеренно продемонстрировал свой возраст. По крайней мере, впервые после Кроноса и Бордо.

— Впервые, когда он сам решил показать тебе свой возраст, — тихо добавил Джо.

— Об этом проще простого забыть, Джо. Черт, да чаще всего он ведет себя хуже, чем Ричи.

— А потом — бац! — перед тобой старейший на Земле человек. Поразительно, правда? — Джо тоже чувствовал себя в сложившейся ситуации не слишком удобно. В конце концов, не каждый день приходится выслушивать такую речь. Конечно же, он знал, что Митос жил задолго до того, как люди начали говорить на чем-то, слабо напоминавшем современный английский, и, скорее всего, будет жить долго после того, когда он забудется навсегда. Знал, или, по крайней мере, понимал бы, если бы дал себе труд задуматься об этом.

Однако, если когда он и задумывался о реалиях и длительности жизненного пути Митоса, — что происходило не слишком часто после первоначального шока от открытия, кем в действительности является «Адам Пирсон», — это были мысли о человеке, знавшем Клеопатру, Сократа и Цезаря. Но не о человеке, для которого латинский был новым языком и который потерял в бесконечном потоке времени не только неисчислимое количество друзей — как, впрочем, и Маклауд — а также городов, стран, народов и даже языков.

— Маклауд…

— Да?

— А ладно, это глупый вопрос.

— Стану ли я когда-нибудь таким же, как Митос?

Иногда — не слишком часто, но бывало — Маклауд проявлял немного здравомыслия. Очевидно, сейчас настал один из тех редких моментов.

— Не знаю, Джо, честно, не знаю. Я не могу вообразить, что доживу до такого возраста, проживу так долго. Я имею в виду, столько, что, приехав домой в Шотландию, не сумею найти руин не только Гленфинанна, но даже Эдинбурга. Это не укладывается в голове.

— Знаешь, ты можешь стать еще хуже. То есть, не восприми это как критику, я не хочу, чтобы ты менялся, и уж конечно превращался во второго Митоса — одного более чем достаточно — но ты можешь стать и хуже.

— Черт, да я понимаю, Джо, понимаю. Я только надеюсь, что если дотяну до его возраста, то буду относиться к глупым четырехсотлетним недорослям с тем же величайшим терпением, как и он. Только не вздумай сказать ему об этом.

Джо не смог удержаться от улыбки.

— Думаю, тебе придется изрядно разориться на пиво, прежде чем он забудет сегодняшний разговор.