У кромки моря узкий лепесток - Альенде Исабель - Страница 28

— Пока я смогу работать, вы ни в чем не будете нуждаться, — добавил он.

Росер промолчала в ответ, ей не хотелось об этом говорить, поскольку она ничуть не сомневалась в том, что сама в состоянии содержать себя и вырастить сына. Оба не решались углубляться в такие чувствительные темы.

Первая остановка была сделана на острове Гваделупа, во французской колонии, где корабль пополнил запасы продуктов и воды; дальше они поплыли в Панаму, продвигаясь очень осторожно, чтобы не натолкнуться на немецкие подводные лодки. Там они застряли на несколько часов, не понимая, что происходит, пока им не сообщили по громкоговорителям, что имеются какие-то административные проблемы. Среди пассажиров началось волнение, кое-кто был убежден в том, что капитан Пупин просто нашел благовидный предлог для возвращения во Францию. Виктору и еще двоим мужчинам, как самым хладнокровным и рассудительным, поручили разузнать, что все-таки происходит, и принять решение. Пупин, пребывая в самом скверном расположении духа, объяснил делегатам, что в задержке виноваты организаторы путешествия, не заплатившие за проход корабля по Панамскому каналу, и теперь он теряет время и деньги из-за этого бардака. «Вы знаете, сколько стоит просто держать „Виннипег” на плаву?» Решение проблемы заняло несколько дней тревожного ожидания, в тесноте корабля было жарко, как в кузнице, но вот наконец капитан получил разрешение, и корабль вошел в первый шлюз. Виктор, Росер и кое-кто из пассажиров и членов экипажа, как завороженные, наблюдали за проходом судна через систему шлюзов из Атлантического в Тихий океан. Маневр осуществлялся с предельной точностью, пространство было таким узким, что с палубы они могли переговариваться с людьми, работавшими на суше по обеим сторонам корабля. Двое из них оказались басками, которые несказанно обрадовались, услышав, что доносившийся с «Виннипега» язык эускара — это хор, состоявший из их соотечественников. В Панаме беженцы почувствовали, как далеко находятся они от Европы; канал отделил их от родной земли и от прошлого.

— Когда мы сможем вернуться в Европу? — спросила Росер у Виктора.

— Надеюсь, скоро, Каудильо^[23] не вечен. Все будет зависеть от войны.

— Почему?

— Война неизбежна, Росер. Это будет война идеологий и принципов, война между двумя способами миропонимания и жизни, война демократии против нацизма и фашизма, война между свободой и авторитаризмом.

— Франко присоединит Испанию к Гитлеру. А к кому присоединится Советский Союз?

— Сталин может вступить в союз с Гитлером и будет тираном хуже Франко.

— Немцы непобедимы, Виктор.

— Так они говорят. Посмотрим, что будет.

Путешественников, которые впервые плыли по Тихому океану, удивило его название, поскольку ничто не указывало на его тихий нрав. Росер, как и многие другие, кто думал, что излечился от морской болезни первых дней, снова была сражена бушующими волнами, но Виктора это состояние не слишком затронуло, поскольку волнение на море он пережил в медпункте, помогая родиться еще одной девочке. Оставив позади Колумбию и Эквадор, корабль вошел в территориальные воды Перу. Температура воздуха понизилась, люди, томившиеся в тесноте корабля, попали в зиму Южного полушария, и, так как невыносимая жара, которая была на борту худшим испытанием, прекратилась, пассажиры немного воспрянули духом. Они ушли далеко от немцев, и капитан Пупин теперь уже вряд ли поменяет курс. Они плыли навстречу судьбе с надеждой, смешанной с опасениями. Из телеграфных новостей было известно, что общественное мнение в Чили разделилось и что положение беженцев могло стать мотивом для бурных дискуссий в конгрессе и в печати, но испанцы знали также, что правительство планирует помочь им, обеспечив жильем и работой, и что они могут рассчитывать на поддержку левых политических партий, профсоюзов и объединений испанских иммигрантов, прибывших в страну раньше, чем они, а значит, их не оставят без защиты.

VI

1939–1940

Страна моя,

ты узкая, как лезвие клинка,

под знаменем трепещущим.

Пабло Неруда, «Да, товарищ, время возделывать сад», из книги «Море и колокола»

В конце августа «Виннипег» причалил в Арике, первом порту на севере Чили, вид которого был весьма далек от того, как представляли себе беженцы южноамериканскую страну: никаких манящих джунглей, никаких пляжей с кокосовыми пальмами; скорее пейзаж напоминал пустыню Сахару. Им говорили, что климат в Чили умеренный и что это самое сухое обитаемое место на Земле. С моря беженцам был виден берег и возвышавшаяся вдали цепь фиолетовых гор, словно кто-то нарисовал акварель на фоне чистого неба цвета лаванды. Корабль встал на рейд в открытом море, и вскоре к нему подошел катер с чиновниками из Службы иммиграции и Консульского отдела Министерства иностранных дел, которые поднялись на борт. Капитан предоставил им свою каюту, где они могли задать вопросы пассажирам, выдать им визы и удостоверения личности и указать место их будущего проживания согласно занятиям каждого.

Виктор и Росер с ребенком на руках предстали в узкой каюте капитана перед молодым консульским служащим по имени Матиас Эйсагирре, который на каждом документе поставил печать и свою подпись.

— Тут сказано, что место вашего проживания — провинция Талька, — объяснил он. — Указывать место проживания — непростительная глупость со стороны Службы иммиграции. В Чили существует полная свобода передвижения. Так что не обращайте на это указание внимания, поезжайте куда хотите.

— Вы баск, сеньор? Я имею в виду, судя по вашей фамилии, — спросил его Виктор.

— Мои предки были басками. Здесь мы все чилийцы. Добро пожаловать в Чили!

Матиас Эйсагирре приехал в Арику на поезде, чтобы подняться на борт «Виннипега», причалившего с опозданием на два дня из-за проблем в Панаме. Он был одним из самых молодых сотрудников отдела и сопровождал своего начальника. Оба неохотно взялись за это задание, поскольку решительно осуждали идею приема беженцев в Чили, этой толпы красных безбожников и, возможно, преступников, которые явятся, чтобы занять рабочие места чилийцев, как раз когда в стране огромная безработица и когда Чили еще не успела восстановиться после экономической депрессии и землетрясения, но обоим пришлось подчиниться. В порту они сели на обшарпанный катер и, наперекор волнам, доплыли до корабля, где поднялись на палубу по веревочному трапу, который раскачивался на ветру, а сзади их грубо подталкивали французские матросы. Наверху их принял капитан Пупин, он предложил им коньяк и кубинские сигары. Оба чиновника знали, что Пупин согласился на это плавание скрепя сердце и что он ненавидел своих пассажиров, но этот человек их удивил. Выходило, что за месяц сосуществования с испанцами он изменил мнение о них, несмотря на то что его политические убеждения остались прежними.

— Эти люди много страдали, сеньоры. У них есть мораль, дисциплина и уважение к другим, они прибыли в вашу страну, чтобы трудиться и начать новую жизнь, — сказал он им.

Матиас Эйсагирре происходил из семьи, считавшейся аристократической, где хранили верность консервативным убеждениям и католицизму и противостояли наплыву иммигрантов, однако, встретившись лицом к лицу с каждым из них — мужчинами, женщинами и детьми, — он увидел иную перспективу этой ситуации, так же как и Пупин. Матиас воспитывался в католическом колледже и жил под защитой привилегий своего класса. Его дед и отец служили судьями в Верховном суде, двое братьев работали адвокатами, и он тоже изучал законы в соответствии с ожиданиями семьи, хотя не был создан для этой профессии. Он через силу посещал университет два года, после чего стал работать в Министерстве иностранных дел благодаря семейным связям. Ему исполнилось двадцать четыре года, и он начал с самых низких чинов, но к тому времени, когда ему поручили оформление виз на «Виннипеге», уже обрел добрую славу толкового служащего и дипломата. Месяца через два ему надлежало отправиться в Парагвай в свою первую командировку, и он собирался жениться или хотя бы объявить о помолвке со своей двоюродной сестрой Офелией дель Солар.