Пропавшая сестра - Марр Эль - Страница 2

У кнопки домофона табличка с именем сестры — «ДАРБИ Анжела» — каждая клеточка моего тела начинает задыхаться от ужаса, что это реально. Я нажимаю кнопку. Какая-то часть меня надеется, что сейчас сестра ответит своим мелодичным голосом: «Привет, Мун».

Слезы застилают глаза: кажется, сейчас появится Анжела. Прислоняюсь к кованой решетке, щека жадно впитывает холод металла. Колени подкашиваются. Я уже готова разрыдаться, но тут за стеклом появляется парень. Я вздрагиваю и отступаю. Он открывает дверь, его высокая фигура едва вписывается в проем. Темные волосы аккуратно разделены пробором.

— Bonjour, mademoiselle[5]. Шейна?

Стараюсь взять себя в руки, понимая, что это бойфренд Анжелы. О существовании которого я не подозревала, пока не получила имейл.

— Да. Это я.

— А я Себастьян. Можно просто Себ, — добавляет он. Из-за акцента имя звучит как Себа.

Аквамариновые стены узкого коридора подчеркивают блеск мраморной плитки на полу. Внутри ободряющая прохлада. Дверь за спиной захлопывается с глухим щелчком. Если бы меня встречала Анжела, а не этот Себа… Она бросилась бы мне на шею, мгновенно забыв наши последние слова, сказанные в гневе, и сжала в объятиях до хруста костей. Я бы, конечно, орала, требовала прекратить, но на самом деле мне бы это нравилось. Если бы она была жива.

Наши шаги гулко отдаются эхом в вестибюле, Себ ведет меня к винтовой железной лестнице мимо единственной двери с надписью «Консьерж». На первой полосе газеты, которая лежит на мохнатом коврике у двери, чернеют жирные заголовки. Похоже на русский, но название боковой колонки написано латиницей: «Traffic». Почему-то это меня злит. Вместо того чтобы писать о смерти моей сестры, они публикуют заметки о проблемах уличного движения.

— Позволь? — Себ берет мою спортивную сумку и удивленно поднимает брови: она почти ничего не весит. Еще бы — там одежды всего на три дня. Мы гуськом поднимаемся по лестнице, но он вдруг резко оборачивается.

— Прости, — дрожащими пальцами он касается моих волос. — Ты так на нее похожа. Вот только…

— Глаза, да? Знаю. — Отодвигаюсь на безопасное расстояние. Выражение его лица настораживает. Это что, скорбь? Или желание? Желание Анжелы, разумеется. Жалкая замена того, что отнято у нас обоих.

Себ наклоняется ко мне, и от него несет какой-то затхлостью — так пахнет в библиотеке, или от пальто, извлеченного из кладовки.

— Извини. У тебя ведь один глаз зеленый?

Я киваю и вжимаюсь в перила лестницы. Металл больно впивается в поясницу.

— У Анжелы оба карие. Это единственное наше отличие. Фенотипическое.

Будучи однояйцевыми близнецами, мы с Анжелой всю жизнь сталкивались с подобной реакцией. Косые взгляды, сдержанное хихиканье. Ничего нового, но как это тупо и бестактно со стороны Себа, и шок тут не оправдание.

— Необычно для китаянки. То есть полукитаянки. Этот зеленый, наверное, от шотландских предков, — Себ тяжело вздыхает. — Анжела очень гордилась вашим смешанным происхождением.

И тут Себ роняет мою сумку и начинает рыдать. Широкие плечи трясутся, большие руки закрывают лицо. Потом он хватается за сердце. Я оглядываюсь по сторонам в поисках помощи, но рядом никого нет. Вроде бы хочется посочувствовать и поделиться с ним своими переживаниями, воспоминаниями о сестре, как-то поддержать. Но вместо этого стою как вкопанная, надеясь, что приступ закончится так же быстро, как начался.

Себ всхлипывает сквозь пальцы.

Моя рука поднимается, нерешительно зависает над его спиной, а затем легонько похлопывает ее.

Понятия не имею, что тут можно сказать. Серьезно. Я просто хочу исполнить свой долг и вернуться домой. Сама едва держусь, куда мне утешать других. При мысли о куче литературы, которую нужно изучить за оставшуюся до начала занятий неделю, мне становится дурно. Звучит бессердечно, но учёба в медицинской школе сейчас для меня важнее всего. Я шла к этой цели несколько лет. Мы с родителями запланировали мое поступление, еще когда я училась в средней школе. И вот теперь все может стать реальностью. Анжела же, наоборот, презирала стандартные пути, ведущие к жизненному успеху. Она всегда, что называется, жевала багет в собственном ритме. Она была повернута на Второй мировой войне, литературе и искусстве с самого раннего детства. «Я не вписываюсь», — любила она говорить о себе. Поэтому и осталась в Париже, чтобы готовиться к защите диссертации по истории в Сорбонне.

По крайней мере, так она решила три года назад — в последний раз, когда мы разговаривали.

Наконец, Себ берет себя в руки.

— Извини. Все это очень тяжело. — Взгляд темно-синих глаз устремляется на меня. — Просто кошмар, ну, сама понимаешь. Анжела ведь твоя сестра. Это…

— Ничего. Давай уже поднимемся в квартиру, если ты готов, — наконец-то он перестал ныть. Может, я бессердечная? Нет. Просто прагматичная и рациональная и тоже скорблю, но по-своему.

Он еще некоторое время хлюпает носом, потом берет мою сумку и поднимается по лестнице.

Мы движемся скорбным шагом. У двери квартиры Себ поворачивается со слабой улыбкой и роется в карманах в поисках ключа. Наступает неловкая пауза.

— Прости, но я о тебе почти ничего не знаю, — говорю я. — Ты здесь живешь? Вы давно… Как долго ты был знаком с моей сестрой?

Он замирает, зажав в руке связку ключей с прицепленным к ней карманным фонариком.

— Она совсем ничего обо мне не рассказывала?

С трудом подбираю нужные слова, понимая, как это обидно.

— Нет. Последние три года мы не общались. После смерти родителей.

Он кивнул.

— Этого я и боялся. Она всегда была очень скрытной. Мы не жили вместе, но встречались почти год до того, как… до этой стрельбы.

Эти слова, произнесенные вслух, делают происходящее по-настоящему реальным, совсем не так, как дома, в Сан-Диего.

— Знаешь, твои имейлы немного сбили меня с толку. Сначала ты писал, что Анжела пропала во время стрельбы в университете, а потом — что она погибла. Я думала, ее застрелили, но в полиции говорят, что ее тело нашли в реке. Это правда? Это стрелок сбросил ее туда?

— Ты говорила через переводчика?

— Нет, инспектор говорил со мной по-английски, правда, связь была ужасная.

Себ поворачивает старинный ключ в замочной скважине серой двери, единственной в тупике коридора.

— Понятно. Я был так расстроен, когда писал, и, видимо, неясно выразился по-английски. Она пропала во время заварухи. Стрелок покончил с собой. А ее тело обнаружили спустя десять дней в Сене. Опознали только по татуировке. Полиция до сих пор не знает, кто ее убил.

— По татуировке?

— Ну да. На лодыжке. — Он наклоняется, чтобы поднять штанину, обнажая астрологический символ Близнецов на ноге. Две вертикальные линии, ограниченные горизонтальными кривыми, — римская цифра «два», изогнутая сверху и снизу. — Мы сделали их одновременно, после того как она сказала, что я ее вторая половинка. Ее близнец. В переносном смысле, естественно, — добавляет он, наблюдая за моей реакцией.

Меня пронзает острая боль обиды. Анжела отказалась приехать на похороны родителей. А потом у нее хватило наглости заменить меня, единственного ее родного человека, этим охламоном с его переносным смыслом.

Но тут же мой гнев смывает холодная волна раскаяния. Наши пререкания навсегда остались в прошлом. Я уже не смогу помириться с ней и извиниться за свои эгоцентричные поступки. Моей сестры больше нет.

На глаза опять набегают слезы.

— Может, войдем?

Себ не двигается. Он кладет руку мне на плечо:

— Тебе придется сходить на опознание, а потом поможешь разобрать вещи в квартире? А еще, если можно, давай вместе попробуем восстановить ее последние часы. Полиция не знает, как она добралась от университета до реки. Мы должны выяснить, кто на нее напал и что произошло. Ведь это ты ее настоящая близняшка, — добавляет он, опустив голову.

Длинные ресницы, способные вызвать зависть у любой домохозяйки в округе Ориндж, слиплись от слез. Я согласно киваю. Конечно же, нужно постараться все выяснить. Встретиться с ее друзьями, познакомиться с той жизнью, которую она выбрала для себя.