Титановый бардак (СИ) - Номен Квинтус - Страница 20

— Знаю. А в ветеринарии вы на чем специализировались?

— Лошади, понятное дело, но больший интерес имею к крупному рогатому скоту: у отца в поместье изрядное стадо имелось и планы были его улучшать и расширять.

— А какие породы для молочного животноводства вы бы посоветовали?

— Вы меня для этого сюда притащили? Ну хоть так отдохнуть немного вышло… При надлежащем уходе лучшими были бы датские красные, а для русского мужика пожалуй голштинки, из американских селекций — их счел бы предпочтительными: они хоть по молоку с датскими не сравнятся, но в уходе много проще. За совет, если он полезным окажется, вы мне еще хоть неделю отдыха от каторги не предоставите? Несколько дней хотя бы, а?

— Никакой недели: раз про коров понимаете, завтра отправляетесь в Штаты, там закупите коров с полсотни получше, ну и бычков хотя бы пяток — и все стадо везете сюда. Потом займетесь обучением крестьян уходу… а датских, думаю, следующим летом закупать поедете.

— А не боитесь, что сбегу? В Америке-то ваш конвой меня может и не устеречь.

— Думаете, у нас деньги лишние есть чтобы конвой с вами отправлять? На мерзавца вы категорически не похожи и семью свою скорее всего не бросите. А если все же бросите, то уж поверьте: досрочная ваша встреча с богом, хотя и не вызовет у нас радости, окажется неизбежной. Ладно, пошутили и хватит: ваше дело передайте в первую комнату, это слева от двери, документы вам к полудню завтрашнему все оформят, поезд на Ленинград завтра в три пополудни, а билеты и деньги на коров с бычками уже в Ленинграде получите. Все, идите, кто там следующий?

Еще Гуле запомнились некто Шидловский Илларион Борисович, диплом врача имевший, но взомнивший себя поэтом (в Боровичи он попал не из лагеря, а прямо со скамьи подсудимых — и потому предложение Гули о работе по специальности гневно отвергший), корабельный врач-хирург Розинг Николай Лиамович, переживающий лишь о том, что немедленно встать к столу ему мешает лишь дрожь в руках от голода и еще один, заявивший, что он обучался медицине в Берлине и Лейпциге не для того, чтобы лечить "мужичье и хамов".

За неделю из двадцати человек Гуля выбрала семерых врачей и трех фельдшеров для Боровичской больницы, еще один врач был отправлен обустраивать больницу в Мошенском. Непризнанный поэт отправился отбывать срок по приговору — как и противник лечения мужичья, а так же двое откровенных самозванцев, ни малейшего отношения к медицине не имевшие. А один, лет сорока с небольшим, мужчина, на вопрос Гули лишь вздохнул тяжело:

— Ну трудно разве ошибку в бумаге исправить? Медник я, не медик! Хотите, за день вам самовар сделаю?

Этого Гуля отправила мужу: медник мог Валентину пригодиться, а срок он получил всего лишь за пьяную драку с милиционером. Изувечил его, конечно, сильно — но милиционеру этому явно не стоило заниматься плотскими утехами с женой очень нехилого мужика, к тому же соседа по коммуналке…

В конце декабря Петр, как и обещал, прислал Валентину телеграмму — из Риги прислал. А второго января и сам в Боровичи приехал. С «хорошими новостями», которыми поспешил со всеми поделиться. В целом его информацию все приняли, скажем, благосклонно, вот только Аня заставила его изрядно поволноваться:

— Ага, они разошлись, и один отправился искать миллион, а второй — вагон водки. Петруха, ты когда по фотохромные стекла договаривался, каким местом думал? То есть я знаю каким, однако в следующий раз ты такие тесные штаны не надевай…

— Ань, что не так? Ты же сама говорила, что если в стекло добавить немного хлорного или бромного серебра…

— Петь, ты в школе уроки химии прогуливал, что ли? В стекло добавляют углекислый натрий между прочим, а натрий — он более активный металл, чем серебро, и после плавки в стекле останется хлористый натрий и кристаллики серебра. Да что там, даже кремний — и то активнее серебра, и все эти присадки во время плавки разложатся…

— Понятно, с фотохромными очками мы пролетели…

— Ну не горюй, я, кажется, смогу сообразить, как технологию поменять и отработать. Вот будет у нас много электричества…

— А я думаю, что эта затея с очками изначально дурацкая, — высказала свое мнение Оля. — Если дело только в присадках, буржуи какой-нибудь анализ проведут и, даже если мы всё везде запатентуем, сами делать начнут. Нам там со стеклами этими ничего не светит.

— Надеюсь, что светит, — ответ химика-профессионала тут же всех успокоил, — я просто кое-что об этих технологиях уже знаю, поскольку тут как раз чистая химия металлов — а потенциальным конкурентам придется долго корячиться. Очень долго и очень-очень дорого, так что никто просто не захочет пиратить, стекла дешевле у нас покупать окажется. Гигантских прибылей это и нам не принесет, но курочка по зернышку… Кстати, и я всех слегка порадую: Вова синтетический аспирин наконец сделал, теперь осталось лишь электричеством разжиться — и можно будет массовое производство запускать. Это, конечно, ближе к концу весны случится, но Вацлаву уже можно реальный продукт показывать, и, если получится, допфинансирование под выпуск аспирина выбить. Кто поедет в Москву?

На подготовку визита к Менжинскому Петр потратил почти полтора месяца и в Москву смог поехать лишь четырнадцатого февраля. Впрочем, как и предсказывала Оля, Вячеслав Рудольфович всерьез «достижения химиков из Боровичей» не воспринял, так что еще неделю с лишним Петру пришлось организовывать встречу с Николаем Семашко — но когда они встретились и поговорили, всё завертелось с невероятной для Советского Союза скоростью: возможность получения произвольного количества аспирина, причем по цене раз в шесть дешевле германского, наркома здравоохранения настолько воодушевила, что он даже предложил «на развитие производства» выделить часть денег, направленных на строительство больниц и даже на обучение врачей. Однако Петя благоразумно отказался — и вовсе не потому, что «попаданцам деньги не нужны», а из совершенно других соображений, причем и близко не стоящих рядом с заботой о здоровье советских людей. То есть стоящих, но несколько своеобразно. Да и рядом с заботой о здоровье далеко не всех людей:

— Николай Александрович, на свою работу денег наше Управление найдет, а от вас нам было бы желательно получить лишь заключение о том, что производство это действительно очень важно для здравоохранения. Но только вот что: заключение ваше должно быть передано лично товарищу Менжинскому, а никому другому о нём вообще знать не нужно. По целому ряду причин, среди которых и вопросы экономические… внешнеэкономические. А еще, чтобы исследования наши продолжались успешнее, я бы попросил вас подобрать преподавателей… врачей и фармацевтов, с определенным опытом, а не скороспелых выпускников мединститутов, для нового медицинского и химико-фармацевтического институтов, которые осенью откроются в Боровичах.

— Почему в Боровичах? И я не уверен, что доктора с большим опытом согласятся поехать в провинцию…

— Я же не сказал «отправить», я сказал «подобрать». Подобрать тех, кто, по вашему мнению, для такой работы подходит. А уж склонять их к переезду к нам мы сами будем.

— Я категорически протестую…

— Николай Александрович, давайте так договоримся. Поскольку времени у нас еще достаточно, вы подумайте над персоналиями — но мне о них ничего не говорите, а потом, я думаю где-то в июне-июле, уже мы с вами вдвоем съездим в наш славный древний купеческий городок и уже тогда вы сами разберетесь, захотят ли эти люди сами — подчеркиваю, именно сами и именно захотят — переехать. Причем временно: у нас там работа исследовательская, а фармзаводы нужно будет в других местах строить… мы подскажем, где именно.

Двадцать шестого Петр вместе с товарищем Семашко посетили Менжинского. Предполагалось, что двадцать восьмого они сделают совместный доклад на Коллегии ВСНХ, но Вячеслав Рудольфович предупредил, что докладывать придется, скорее всего, без него: у него как раз на эту дату намечено «очень важное дело». О сути «дела» «старый ФСБ-шник» разузнал в секретариате, и утром двадцать восьмого он, вместе со срочно вызванным из Боровичей Валентином, устроились на довольно неудобных деревянных креслах в ожидании «захватывающего спектакля».