Одиссея Грина - Фармер Филип Хосе - Страница 18

• Предыдущая
• 18/38
• Следующая

Только на веревочной лестнице, ведущей к «вороньему гнезду», он избавился от неприятного чувства под лопаткой. В этот момент Грэзут выкрикнул:

— Эй, Грин! Мне было видение сегодня ночью. Самое настоящее видение, которое сбывается, потому что послал его мой бог-покровитель. Он появился сам и объявил, что ему было бы приятно почувствовать запах твоей крови, расплескавшейся по палубе, когда ты свалишься сверху!

Грин поставил одну ногу на лестницу.

— Передай своему богу, чтобы держался подальше от меня, а не то я разобью ему нос! — бросил он в ответ.

У многих людей, что собрались послушать перепалку, перехватило дыхание.

— Святотатство! — заорал Грэзут. — Богохульство! — Он повернулся к собравшимся. — Вы слышали?

— Да, — ответил Эзкр, выступая из толпы. — Я слышал его слова и потрясен. Людей сжигали и за меньшее.

— О, Тоньюскала, мой бог-покровитель, накажи этого гордеца! Сделай видение явью. Сбрось его с мачты и шлепни о палубу, чтобы поломались все его кости и чтобы люди узнали, каково оскорблять истинного Бога!

— Тэкхкай, — пробормотала толпа. — Аминь.

Грин ухмыльнулся. Он попался на их приманку и теперь должен быть настороже. Очевидно, оба они или кто-нибудь один поднимутся наверх в самый темный час после захода солнца. Цель у них одна: сбросить его вниз. Смерть Грина, как все посчитают, наступит от рук оскорбленного Бога. И если Эмра попытается обвинить Эзкра и Грэзута, она не добьется ни расследования, ни суда. Что касается Майрена, то он, скорее всего, издаст вздох облегчения, потому что избавится от беспокойного парня, который к тому же может проболтаться герцогу Тропэтскому о некоторых подробностях своего побега.

Он забрался в «воронье гнездо», устроился поудобнее и уставился в горизонт. Перед самым закатом к нему поднялся Гризкветр с бутылкой вина и едой в закрытой корзинке.

В промежутках между глотками Грин рассказал мальчику о своих подозрениях.

— Мама предположила то же самое, — ответил парень. — Она ведь в самом деле очень умная женщина, моя мама. Если с тобой случится что-нибудь плохое, она наложит проклятье на тех двух.

— Отлично. От этого будет большая польза. Поблагодари ее за это, когда соберешь мои останки с палубы. Поблагодаришь?

— Ну, конечно, обязательно, — ответил Гризкветр, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица и удержаться от ухмылки. — А еще мама послала тебе вот это.

Он убрал платок, прикрывающий корзину, и глаза Грина расширились.

— Осветительная ракета!

— Да. Мама говорит, что ты должен зажечь ее, когда услышишь боцманский свисток с палубы.

— Но зачем? Меня же взгреют за это! Меня прогонят сквозь строй не менее дюжины раз. Ну, нет! Я видел бедных парней, которых исхлестали кнутами.

— Мама просила передать тебе, что никто не сможет доказать, кто запустил ракету.

— Может быть… Звучит убедительно. Но зачем мне это?

— Ракета осветит весь корабль на целую минуту, и все увидят, как Эзкр и Грэзут лезут по снастям. Весь корабль поднимая на ноги. Ну и, конечно, когда обнаружат, что две ракеты похищены со склада; а когда проведут обыск и найдут одну осветительную ракету в мешке у Эзкра, тогда… ну, сам понимаешь…

— Ну и шустрый ты мальчишка! — воскликнул Грин, прерывая его. — Ну и дела! Иди и скажи своей матери, что она самая удивительная женщина на этой планете, хотя, как мне кажется, это не такой уж комплимент. Да, подожди-ка минутку! А при чем тут боцман? Почему он должен предупредить меня, когда запускать осветительную ракету?

— Не он, а мама засвистит. Она будет ждать сигнала от меня или от Эйзэксу, — ответил Гризкветр, назвав своего младшего брата. — Мы будем наблюдать за Эзкром и Грэзутом. Когда они полезут вверх, мы предупредим ее. Она подождет, пока они доберутся до середины, потом свистнет.

— Эта женщина спасла мне жизнь по меньшей мере полдюжины раз. Что бы я делал без нее?

— И мама так же говорит. Она сказала, что не знает, почему она пошла вслед за тобой, когда ты попробовал убежать от нее, и от нас, она ведь такая гордая. А ей нет нужды гоняться за мужчинами: сам князь умолял ее уехать с ним. А она направилась с тобой, потому что любит тебя, и хорошо сделала. А иначе твои глупые выходки уже раз десять отправили бы тебя на тот свет.

— Любит! О, да! Но… гм-м…

Стыдясь и одновременно гневаясь на Эмру за такую оценку, Грин с убитым видом смотрел, как Гризкветр спускается по выбленкам.

В течение следующего получаса время словно бы уплотнилось, сгустилось, затвердело вокруг Грина так, что он чувствовал себя застывшим в нем, как муха в янтаре. Как и всегда, после захода солнца собрались облака и брызнул небольшой дождь. Он будет продолжаться около часа, затем облака исчезнут так быстро, словно какой-то волшебник сметет их с неба, как смахивают крошки с обеденного стола. Но все эти минуты он находился в крайне тревожном состоянии, мучаясь мыслями о возможных ошибках в раскладе, предсказанном Эмрой.

Первые редкие капли упали на лицо, и он подумал, что те двое, возможно, не станут ждать долю. Должно быть, они уже двинулись вверх по веревочной лестнице, но свистка следовало ждать еще через некоторое время. Если они достаточно умны, то не полезут прямо под ним, а поднимутся чуть в стороне и повыше, а затем спустятся к нему. Правда, они не смогут миновать других вахтенных. Но Эзкр и Грэзут знают, где они находятся. Стало так темно, что можно пробраться на расстоянии вытянутой руки от человека, и он ничего не увидит и не услышит. Ветер в снастях, скрип мачт, громыханье больших колес — все это заглушит любой случайный шум.

Ветроходы не останавливаются из-за того, что рулевые ничего не видят перед собой. «Птица» следовала хорошо известным путем, все препятствия на маршруте рулевые и офицеры знали наизусть. Если на пути в темный период ожидалось что-то опасное, курс выбирался так, чтобы обойти опасность стороной. Вахтенные офицеры обычно подсказывали рулевым, когда нужно менять направление, сверяясь с таблицами и картами. Карта же находилась непосредственно под стрелкой компаса.

Грин вздернул плечи под накидкой и походил в своем гнезде вокруг мачты. Он напрягал глаза, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте, окутывающей его, словно покрывало. Ничего не было видно, абсолютно ничего. Нет, стоп! Что-то мелькнуло? Чье-то лицо?

Он напряженно уставился туда, пока видение не исчезло, пегом вздохнул и понял, как неудобно он стоял. И, конечно же, все это время был открыт для нападения сзади. Хотя нет. Если он сам ничего не видит на расстоянии вытянутой руки, то и другие, конечно, схоже. Но им и не надо видеть. Они настолько хорошо знают расположение снастей, что легко могут вслепую добраться до его гнезда и обнаружить его на ощупь. Вслед за прикосновением пальцев последует удар стального лезвия. Больше ничего не понадобится. Он думал об этом, когда ощутил прикосновение пальца. Палец уперся ему в спину и заставил на секунду окаменеть. Затем Грин сдавленно вскрикнул, отпрыгнул в сторону, выхватил кинжал и прижался к полу, напрягая глаза и уши, стараясь обнаружить врагов. Если они дышат так же тяжело, как и он, легко можно засечь, где они находятся.

С другой стороны, понял он, сразу ощутив слабость в коленях, они тоже могут услышать его дыхание.

«Ну, давай… давай, — беззвучно произнес он сквозь стиснутые зубы. Нападай! Шевельнешься — и я насажу тебя на лезвие, сын иззота!»

Может быть, они тоже выжидали, когда он выдаст себя. Лучше всего покрепче прижаться к полу и надеяться, что они споткнутся об него.

Он вытянул руку перед собой, чтобы уловить тепло тела или лица. В другой руке он держал кинжал. Он продолжал шарить, и вдруг рука наткнулась на корзинку, оставленную Гризкветром. Тотчас же, охваченный озарением, Грин вытащил осветительный патрон. Зачем ждать, когда они подберутся к нему и прирежут, как поросенка? Он запустит ракету немедленно и при первой же вспышке света нападет на них. Плохо только, что придется отложить кинжал, чтобы вытащить трут, кремень и кресало из мешочка на поясе и высечь искру, а он должен быть готов к нападению.

• Предыдущая
• 18/38
• Следующая