Перекресток одиночества 4 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 41

— Зябко мне здесь… надо все сделать и уезжать.

— Надо — кивнул я — Но без овощей я отсюда не уеду.

— У них столько еды. Я видела твое лицо, Охотник — ты был жутко сердит.

— Был — признал я.

— Но сейчас почему-то успокоился.

— Успокоился — согласился я.

— Почему больше не сердишься?

— Потому что те, с кем мы здесь встретились, все эти сытые белоснежные старички… они всего лишь последователи. Они слепо движутся по проложенной до них глубокой колее и вряд ли принимают хоть какие-то решения. Все решено задолго до них и подробно описано в пашиных мемуарах.

— И им этого хватает?

— Еще как. Дел тут много. Знай себе копай, сажай, окучивай… и сам себя оглушай хвалебными речами… Мы в жалком месте, Милена. И я никогда не променяю родной мне Холл на Пальмиру. Жить хочется среди людей… а не среди растений…

— Но блин… они ведь на самом деле как веселые добрые лешие. Нет, не лешие, а эти как их… во! Как пасечники из старых фильмов! Солнечные такие…

— Солнечные добрые пасечники — я невольно рассмеялся и почувствовал, как остатки напряжения уходят — А ведь ты права. Их там запрограммировали — и они стали добрыми солнечными пасечниками.

— И все одинаковые. Даже улыбаются одинаково.

— Верно. Такой унисон в действиях и поведении так просто не дается. Сюда не каждый подойдет. Уверен, что отбор в Пальмиру очень редок и весьма строг.

— Отбор?

— Ну они же смертны — машинально ответил я, идя вдоль засаженных какой-то красноватой зеленью грядок — Это что?

— Базилик?

— Он зеленый, а не красный. Но запах шикарный… А ведь ты прав насчет отбора, Охотник. У них есть связь с внешним миром. В общий эфир они выходить перестали, но что им мешало связываться точечно? Скажем с тем, кто раздобыл рацию и плачет в эфир на всех частотах. Если плач набожен и добр — с ним связываются. Как-то так?

— Запросто — кивнул я — Хотя проще через определенные доверенные лица такие рации передавать нужным людям.

— Ну ты загнул! Там все же тюрьма!

— А в обычных тюрьмах прямо ничего и никому не передают — рассмеялся я — Смеешься?

— У нас тюрьмы на земле стоят, а не летают! А еще у нас магазины есть и можно телефон через колючку зоновскую перекинуть!

— Ого какие познания…

— Да все это знают! Но это там… А тут? Ну… обманщики точно есть. Летают сейчас над нашими головами чертовы лгуны и хапуги. Как вспомню одну хитрую бабку, что пыталась у меня дуры наивной выменять хорошую сумку на сухие бутерброды с колбасой. Седая уже — а подлая! Но это так — мелочи.

— С возрастом благость и честность не всегда прирастают. Поверь, Милен — мы просто с тобой мало полетали — вздохнул я — Пусть я зацепил только самым краешком всю эту крестовую тюремную жизнь, но ты мне поверь — там множество явных и неявных прекрасно отлаженных систем по добыче и доставке всего нужного и куда нужно. Насчет связи — я уверен, что каким-то образом используются обычные сотовые телефоны. В наше время большего люди в карманах из электроники не носят. Смартфоны… думаю и ноутбуки не такая уж великая редкость. Сыщутся и солнечные панели пусть совсем у малого числа сидельцев, но найдутся. Есть ведь такие раскладные в виде сумки, а освещение креста необычное… В наши времена мобильные солнечные панели редкость невеликая. Многие такие на дачи возят, на пикники, в походы… Я об этом уже гораздо позднее задумался — когда получил в руки вполне обычный радиопередатчик. Инструменты тоже редкость, но…

— Там наверху есть многое — согласилась Милена и начала загибать пальцы — Я слышала про динамо-машины из фонариков с рычагами и даже про велосипед у какого-то очень предприимчивого умельца, с помощью которого сначала он сам заряжал устройства, а затем передал его с помощью записки по наследству своему преемнику.

— Педальная зарядка — это классика.

— О да… Погоди. Это морковка?

— Морковь — подтвердил я, сразу опознав столь привычный для деревенских огородов овощ — Здоровенная такая морковка… если судить по верхней части. Это какого же она размера?

— Большая — со светлой улыбкой ответил нам склонившийся над грядкой старичок в белой рубахе и коротких белых шортах — Вы еще репу нашу не видывали. Она там дальше.

— А рассада откуда? — спросила Милена — Семена? Хотя о чем это я… вспомнить даже все те электрически идущие из города и сумки с торчащими зелеными хвостами…

— От дачников до дач не доехавших — произнес я — Вышел за сигаретами — и не вернулся. Поехал на дачу огородничать — и пропал. Каждый попадает сюда с тем, что было в карманах и в руках.

— А ты что принес в этот мир, Охотник?

— Звенящий бутылками мешок мусора и головную боль — фыркнул я — Знай я тогда… и окажись попадание сюда неизбежно… я бы иным добром нагрузился.

— О да-а-а-а! Мне бы сюда мои инструменты и технические книги. А еще лучше родной ноут с битком набитым всякой всячиной хардом…. Эх! Дедуля! А ты с чем сюда попал?

— С веслом — ответил дедушка и даже привстал, чтобы увидеть нашу реакцию.

Мы его не подвели, уставившись на него с искренним изумлением. Насладившись моментом, светлый дедушка сделал темное признание:

— Шел я в дюпель бухой соседа убивать. И убил бы. Да не дошел.

— В спину толкнули?

— Толкнули — подтвердил дедушка — Еще как толкнули меня грешника. От великой беды уберегли! От греха смертного уберегли! Ведь дойди я до соседа — насмерть бы зашиб! Уж я себя тогдашнего хорошо помню…

— А за что убить то хотели? — тихонько так спросила Милена.

— А за жену свою.

— Он ее… увел? — предположил я.

— Увел — кивнул старичок — Но не к себе сманил. Нет. Сосед мой хорошим человеком был. А я зверь зверем. Жену мордовал почитай каждый день. В кровь. Синяя у меня ходила, людей стеснялась и голову так в платок кутала, что только нос и торчал… Ведро воды до дома донести не могла — я всю нутрянку отбил ей за годы. Сядет, скособочится, ждет, когда боль отпустит. И снова тащит. А я от сельмага наблюдаю и водку хлебаю… И сосед наблюдал. И в один прекрасный день он видать не выдержал. Поговорил с ней после того, как я ее во дворе пинал и за волосы таскал… Может не один раз они разговаривали — теперь уж не узнать. Но я как протрезвел и проснулся, ее в доме уже не было. Вышел, крикнул… на крик мой хриплый сосед пришел и спокойно так записку от нее передает. И сообщает мне, что жену мне теперь не сыскать и пути назад не будет. И что мол я тварь последняя. Высказал мне и ушел в дом. А я… я у сарая сел на колоду, водку с горла выхлестал, в стену тупо посмотрел с часик или дольше… а затем спокойно так взял весло и ровненько, ни разу не шатнувшись, пошел соседа убивать… Но не дошел. В кресте оказался. Убивцем я не стал. Пить перестал. О многом думал… много молился… может за молитвы мои сюда взяли. Так вот и живу… за морковкой приглядываю, березы берегу и рыбок кормлю…

— Важные заботы — кивнул я и мягко подтолкнул порывавшуюся что-то сказать Милену — Хорошо потрудились. Огород ухожен.

— Благодарствую на добром слове — прошелестел светлый старичок нам вслед и вернулся к грядкам.

— Обалдеть! — прошептала Милена, когда мы отошли на несколько шагов и остановились у следующего ряда грядок — А такой милый с виду…

— Да таких полно и в обычном мире там — вздохнул я — А здешние… Знаешь… я ведь такое не первый раз слышу — про бывшую жестокость и звериную сущность многих. Может это один из критериев?

— Бытовая жестокость? Семейная тирания? Ха! Тоже мне санитары планеты Земля… не верю, что они о нас заботились! — отрезала Милена — Я вот никого не била! Но здесь все же очутилась…

— Да я не об этом. Я о том, что такая вот внутренняя жестокость может быть одним из критериев отбора для них.

— Ублюдки более живучи? И меньше думают о самоубийстве?

— Глуповатая теория — признал я, присаживаясь у выпирающего корнеплода — Вот это репа… впору звать бабку с внучкой… Сколько же у них полезной здоровой пищи…

— А они все это время жались! Служат они понимаешь какой-то там высшей цели сбережения…