Перекресток одиночества 4 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 20

— Что дальше делаем, начальник? Домой? Или попробуй дверь рвануть тросом? Один конец к вездеходу и… там, конечно, одни лишь трупы, но может чего полезного сыщем. Нам любая мелочь на пользу, а им там… им уже ничего не надо. Кто нас осудит за это?

— Никто — согласился я, продолжая смотреть на вспухивающие изнутри светом черные тучи и появляющиеся в этот момент темные горошины низколетящих тюремных крестов — Никто на осудит, Касьян.

— Да никто и не заметит — хохотнул радист, растирая свободной ладонью лицо — Ох… вот ведь мысль нелепая, да? Но ведь и впрямь — кто сюда в эту могилу общую явится? От убежища сигналов в эфир нет, молчание мертвое. Тропка сюда больше не ведет. Так как поступим? Решать тебе.

— Как ты сказал? — я медленно приподнялся в кресле и бросил окурок в баночку.

— Тропка людская сюда больше не ведет.

Я мотнул головой и едва не расплескал остатки кофе:

— Нет. В самом начале.

— Никто и не заметит?

— Именно — буркнул я, допивая кофе и вставая — Мать их! Я же видел… и не придал значения…

— Видел что, Охотник?

— Подожди — попросил я, уже спеша к центру салона, превратившемуся в более чем странное подобие вещевой барахолки.

Лавки и пол завалены развернутыми рубашками, футболками, нижним бельем, штанами, юбками, обувью, полушубками и прочим тряпьем. По полу тянутся лужи — большую часть вещей выдрали из льда и снега.

— Холл будет рад! — уверенно заявил Сергей, вытирая драной тряпкой самую большую темную лужу — Постирать, подлатать — и в дело! Часть вещичек в монастырь скинем. Монашки ведь у нас дети божьи смиренные — им модное носить не обязательно. Да, Филя?

— Не начинай, а? — устало попросил тот, оторвавшись от раздувания печурки — Не до тебя сейчас, ирод…

Почти пропустив их разговор мимо ушей, я шагнул к лежащим отдельно вроде бы абсолютно разномастным, но при этом одинаковым по своей сути шести предметам. На лавке в длинную линию выстроились три литровые банки с крышками, один стальной ящичек, деревянная красивая шкатулка с резьбой и большой жестяная коробка из-под конфет. Это все были вытащенные из найденных рюкзаков и сумок аптечки. Все они несли на себе следы повреждения, а большая их часть была брошена открытой и забилась снегом. Это неудивительно — обреченные и уже умирающие люди, принимая остатки лекарств, могут уже не найти в себе сил закрыть как надо аптечку. Да там и нечего было особо сберегать — аптечки практически пусты. Хотя кое-какие лекарства все же сохранились, и я этому даже порадовался, пока бегло все тут просматривал. Но тогда не щелкнуло в голове, хотя и появилось там какое-то туманное облачко. Щелчок произошел после слова Касьяна.

— Никто и не заметит — пробормотал я, запуская пальцы в первую банку и вытаскивая из нее пустой блистер.

Блистер аспирина. Еще бумажный, но так как влаги нет, сохранился неплохо. Девять из десяти ячеек пусты. В одной крайней зажат драгоценный кругляш таблетки — такой дешевой и обычной там и такой важной здесь. Я положил блистер у первой аптечки и под недоумевающими взглядами вставших за спиной стариков, полез во вторую банку.

Блистер кальция глюконата. Бумажный. Девять из десяти ячеек пусты.

Третья аптечка. Блистер. Внутри только одна таблетка.

Действуя быстро и все более зло, я выпотрошил каждую из аптечек, отдельно высыпав перед каждой из них горку из пустых пузырьков, коробочек и пустых блистеров, вытащенных из них же.

— Тварь! — выдохнул я и Филимон невольно шарахнулся в сторону — Сволочь! Тварь!

— Да ты чего, Охотник?! — просипел Сергей — Что не так?

— Аптечки почти пусты — ответил я, стараясь успокоиться — Но в них полно пустых блистеров. И ведь я сразу на автомате подумал — а зачем обратно в аптечку пихать пустой блистер или пузырек? Ну выпил я последнюю таблетку, при этом я уже слабый и помираю. Куда дену ненужную фигню?

— Да рядом уроню — тут же ответил Сергей и уже совсем другим взглядом уставился на горку пустых лекарственных контейнеров рядом с каждой аптечкой — Если и пихну машинально один внутрь, но не все же подряд… Мать их! То есть тут куклы подставные?! Фальшивок настряпали?!

— Ага — кивнул я — Можно еще предположить, что кто-то из погибших был аккуратистом. Но я сомневаюсь, что это же качество было у всех. Окажись я в ловушке, не знай я куда идти, я бы там все разнес и плевать на аккуратность. Но самое главное — аптечки оказались внутри рюкзаков. Вот главная странность. Аптечки и продовольствие — это первое, что я заберу с рюкзака мертвого человека и уберу в свою рюкзак. Эти люди ведь приходили сюда по одному. И умирали чаще всего поодиночке. Но при этом их рюкзаки выглядят почти нетронутыми…

Наклонившийся ко мне Касьян почему-то шепотом задал вопрос состоящий всего из двух слов, одновременно кивнув в сторону мертвого бункера за пещерой:

— Погоди… получается?

— Да — зло ответил я, глядя на распотрошенные аптечки, каждая из которых содержала немало пустых блистеров и пузырьков, а еще по одному или по два блистера лишь с одной таблеткой — Получается… Готовьтесь мужики. Мы тут ненадолго задержимся…

**

Конец вторых суток. Вот уже больше тридцати часов я провел вне вездехода. Но я не жаловался — все более чем приемлемо по уровню комфорта. Я два часа потратил на обустройство логова у ледяной стены гробницы, а затем частично обрушил на него снежную стену. Так получилась бесформенная снежная куча с крохотным лазом. Внутри меховой кокон из медвежьих шкур, большой термос, сверток с максимально жирной едой, частично завернутый в шкуру иноземный светильник и книга «Аэлита», взятая на время у Касьяна. Сам по себе роман был весьма интересен, а к нему еще «прилагались» частые заметки на полях и даже на вклеенных тетрадных листах, исписанных различным почерком многочисленных читателей. Тут велся настоящий диспут о произведении — и его было читать не менее интересно.

В общем я даже отвлекся от обуревавших меня злых мыслей.

Часы шли, я большей частью дремал, но еще и читал, думал о разном, вспоминал многие моменты из своего прошлого и просто бездумно лежал в своей меховой норе, медленно разжевывая очередной кусок мяса. За прошедшие часы я не менее восьми раз устроил громкое представление, колотя по двери всем тяжелым и на полном серьезе пытаясь ее пробить. Первые несколько раз я колотил очень долго и сильно. В следующие разы мой стук уже не был столь громким и частым. И наконец в финале я колотил уже совсем слабо и редко. Я что-то кричал в шарф, стараясь, чтобы мой голос был максимально приглушенным, больным и старческим. А за последние семь часов я не ударил ни единого раза. И ничем не нарушил мертвой тишины снежных пещер.

Я пролежал под сугробом еще три часа, настраивая себя на еще больший срок ожидания. Когда надо я могу быть очень упрямым. И…

В дверь ударили. Громко, с лязгом. А затем еще раз. Ударили изнутри — в темноте я не видел железное полотно, но был вполне уверен, что перед ним никого не было. Стучали оттуда — со стороны Бункера Старого Капитана.

Через несколько секунд стук повторился еще раз, причем частый и требовательный. Потом еще раз. Я не двинулся с места. Не бросился к двери и ничем не выдал свое присутствие. Сжавшись в пружину, приготовив оружия, я затаился в укрытии и ждал… я ждал…

Ба-а-ам…

Ба-а-а-а…

Тишина. Она продлилась еще один невероятно долгий час.

И снова удары в металл. Опять тишина, растянувшаяся на полчаса.

Удары в металл.

Десять минут тишины — я засекал по часам.

А затем скрежет металла о металл, какой-то стук, лязганье… и снова ничего на следующие десять минут.

И наконец дверь с протяжным скрипом приоткрылась. Вокруг кромешная темнота. И опять надолго повисшая тишина. Еще один скрип, чей-то приглушенный голос и… в пещеру проник ровный свет какой-то лампы, пробившийся через широкую щель между приоткрывшейся дверью и стеной. Я сжался в комок и понял, что не дышу от напряжения. Заставив себя сделать пару долгих вдохов, я закрыл глаза и частично отвернулся. Не знаю, почему я вспомнил это сейчас. Но во многих книгах писали и пишут, что живое существо способно буквально ощутить чужой взгляд. Не знаю насколько это правда, но рисковать я не собирался. Для меня стало настоящим испытанием не смотреть, а лежать и просто слушать, оценивая каждый новый услышанный звук — шорохи, бормотание, лязганье, скрип.