Всадник на рыжем коне (СИ) - Горъ Василий - Страница 21

Реакция «бандерлогов» на эту новость была короткой, матерной и очень эмоциональной. Я тоже был не в восторге, но пережил эмоциональный шок молча. А Валет, устало потерев лицо, перешел к описанию последствий:

— Афина его поломала. Практически в хлам. Потом оказала первую помощь по самому минимуму, вызвала контриков, дала им послушать его признания и заявила, что если этого урода не посадят, то следующей встречи с нею он гарантированно не переживет!

«Безбашенная тетка, однако…» — уважительно подумал я. В этот момент Буран кинул взгляд на экран «Амика», прочитал какое-то сообщение и угрюмо вздохнул:

— Все, началось: домой можно не возвращаться…

— Не появишься до полуночи — Нинка сожрет тебя заживо… — угрюмо предсказал Химик. — И отлучит от тела лет, эдак, на двести-триста.

— На базе вам тоже будет… хм… крайне некомфортно… — «успокоил» их командир. — Мы допросили Эмира еще раз, тщательно осмотрели его квартиру и изучили программное обеспечение, которым он пользовался, так что на сто процентов уверены, что вы не при делах. Однако у Афины к вам серьезные претензии: по ее мнению, раз вы регулярно участвовали в плановых проверках системы наблюдения, но не заметили ничего лишнего, значит, либо ленивы, либо недостаточно компетентны. Увы, демонстративное удаление коллекции видеозаписей со всех носителей ее не успокоило: после того, как мы вернулись на базу, она разослала запись первого допроса Эмира всей женской части подразделения, так что сообщение Нинки — это еще цветочки!

Химик грязно выругался, метнулся к входной двери и заблокировал ее изнутри. А Буран решил пофилософствовать:

— Бабы — зло…

— Я бы, как минимум, не обобщал! — оборвал его я и напомнил Валету о делах:

— Все это, конечно, не очень приятно, но есть вещи и поважнее. Скажем, о том, что статья для блога уже давно готова, я сообщил двадцать восемь минут тому назад. И никакой реакции!

— Мне было не до нее… — признался командир, попросил вывести файл на экран свободного компьютера, пересел в кресло Эмира и без раскачки включился в работу.

Читал предельно добросовестно, вдумываясь в каждое предложение, по два-три раза перематывая статью к чем-то зацепившим местам и надолго зависая над некоторыми формулировками. Поэтому закончил только минут через восемнадцать-двадцать и, повернувшись ко мне, на полном серьезе изобразил аплодисменты:

— Если честно, то нет слов! Последовательность подачи материала, идеально подобранные иллюстрации и акценты, расставленные там, где надо, и так, как надо, цепляют за душу и вызывают что-то вроде эмоционального резонанса. А совершенно убийственное заключение пробуждает такую лютую ненависть ко всем тем, кто это допустил, что становится не по себе. Хотя все вышеперечисленное для меня далеко не новость и, по логике, не должно вызывать настолько сильной реакции. Скажу больше: если бы не четко персонифицированный образ врага и полное отсутствие призывов к насилию, то этот труд можно было бы смело называть экстремистским!

— В переводе на русский язык, надо немного сгла-… — начал, было, я, но был прерван на полуслове:

— Ничего сглаживать не надо — все звучит именно так, как требуется! Сейчас отправим эту статью Вяземскому, получим команду публиковать и приготовимся к взрыву народного негодования…

Видеообращение, текст к которому процентов на семьдесят написала все та же Татьяна, понравилось Валету ничуть не меньше статьи, так что тоже улетело к Большому Начальству без правок. А я ответил на очередной блок вопросов, упавших на «Амик», затем кинул взгляд на иконку часов, мысленно хмыкнул, нагло вырубил ноут и заявил, что работать над материалами, отснятыми первым взводом, буду только после обеда. Ибо последний раз нормально ел аж накануне вылета в Афганистан. Как и следовало ожидать, желающих упасть на хвост в кабинете не обнаружилось, поэтому я выперся в коридор, огляделся, пришел к выводу, что питаться в гордом одиночестве не хочу, и написал Робокопу.

Увы, сверхлаконичный ответ «Уже…», намекающий на то, что на часах начало пятого, и отделение опять тренируется, слегка расстроил и заставил включить голову.

После недолгих раздумий я решил совместить приятное с полезным — в смысле, не только поесть, но и хоть немного успокоить «старшую сестренку». Поэтому постучался к ней в личку, дождался реакции и мысленно вздохнул — даже в тех нескольких словах, которые она написала, чувствовалась злость. Надо ли говорить, что я рванул не в столовую, а в зал для единоборств, примыкающий к ПМП?

Афина обнаружилась перед боксерским мешком: раз за разом повторяла одну из самых простых, но более чем эффективных комбинаций тайского бокса — всаживала чудовищный левый мидл-кик в воображаемую печень и, продолжая движение вперед, убивала «противника» сначала правым прямым, а затем и левым боковым в голову.

Несмотря на относительно невысокую скорость исполнения, оказаться на месте этого мешка я бы не хотел — «сестричка» ненавидела его всей душой и вкладывалась в каждый удар, как в последний. А еще работала спиной ко входу, как бы намекая, что не нуждается ни в сочувствии, ни в посторонней помощи. Но я все-таки пересек зал, мазнул взглядом по окровавленным кулакам Богини Войны, а затем сместился так, чтобы оказаться в поле ее зрения, и предложил неплохую альтернативу:

— Может, подеремся?

Следующая тройка сотрясла несчастный мешок в том же ритме. За ней в него влетела еще одна. Но это было вполне нормально. Поэтому я спокойно отошел к гимнастической скамейке, разделся до штанов, подошел к подруге со спины и щелкнул пальцами. А через мгновение поднырнул под ее правый бэкфист, поднял левую ногу, чтобы уйти от чего-то вроде подсечки, жестко заблокировал левый кросс и всадил кулак в брюшной пресс. Четко по центру, где-то на ладонь ниже солнечного сплетения и примерно в половину силы. Чтобы создать иллюзию реального боя, но не навредить.

«Сестренка» злобно оскалилась и поперла вперед в стиле дорожного катка — обстреливала меня тяжелейшими ударами рук, пыталась отсушить ноги, одинаково жестко работая как по внешним, так и по внутренним поверхностям бедер, и при любой возможности подключала колени. При имеющейся разнице в скорости реакции, арсенале наработанных приемов и опыте реальных боев я мог «танцевать» с ней в стиле незабвенного Роя Джонса-младшего хоть до следующего утра. Но понимая, что постоянные промахи настроения не улучшат, регулярно подставлял те части тела, которые были лучше всего набиты. Но не в фокусе удара, а «где-то поблизости». И, что самое главное, постоянно контролировал состояние Афины. Поэтому минуты через четыре, когда ее перекачанным мышцам стало не хватать кислорода, отправил женщину полетать и устроил ничуть не менее энергозатратную возню в партере. Вымотав «сестренку» до состояния нестояния еще и в нем, отдал спину и пару минут «героически выживал на самой грани удушения». А после того, как руки женщины как следует закислились, «сделал еще одну ошибку». В смысле, позволил ей забраться в маунт и секунд сорок гасил все еще тяжеловесные, но уже совсем не опасные плюхи. Правда, эффектного финала, к которому я ее вел, не получилось — уронив на меня очередной хаммер-фист и снова не попав по голове, «сестричка» перестала буйствовать, загнанно уперлась руками в татами по обе стороны от моей головы и, вдыхая чуть ли не после каждого слова, хрипло поинтересовалась:

— Я посижу… на тебе… еще немного… ладно? А то сдохла… Совсем…

— Можешь даже лечь — моя тушка в твоем распоряжении! — галантно предложил я. В этот момент ее раскрасневшееся лицо, покрытое серебрящимися на свету бисеринками пота, показалось настолько красивым, что я напрочь забыл о том, что к нему прилагаются совсем не девичий рост, мышцы, которые заставят сдохнуть от зависти любого культуриста, и застарелые комплексы, связанные с внешностью. Так что сморозил редкую глупость: — Кстати, отсюда, снизу, открывается та-а-акой вид…

— Чувствую себя… марионеткой — ты весь бой… творил, что хотел, а я… — по инерции продолжила она, потом вдумалась в мои слова и фыркнула: — Не смеши! Мой бывший муж… перед разводом… обозвал меня… шагающим экскаватором… А я тогда весила… на пятнадцать килограммов меньше!